твою манеру за версту узнаю, шут гороховый! — неожиданно на чистейшем русском рявкнул хозяин кабинета так, что стекла в переплетах задрожали. И мне кажется, не только в многочисленных книжных шкафах вдоль стен, но и в окнах!
Мм… я не ослышался? Ветров — шут?! С каких пор, а?
Мы с Хельгой переглянулись в молчаливом изумлении и одновременно пожали плечами.
— Бонифатий Христофорыч, чем хочешь клянусь. Нет здесь моей вины… — Даже странно видеть всегда подтянутого и высокомерно-отстраненного на людях Ветрова… таким.
— М-да… ну, ты и соврешь, недорого возьмешь, — уже более спокойным, но от этого не менее внушительным голосом прогудел капитан порта, перевел взгляд на Хельгу и только тут спохватился: — Прошу прощения, барышня, за этот цирк. Со Святославом иначе не бывает. И раз уж он опять забыл обо всем на свете, позвольте представиться самому. Бонифацио Руджиери, бывший кондотьер, бывший капитан первого ранга на русской службе, бывший капер и нынешний капитан порта третьего сектора Высокой Фиоренцы.
— Хельга Завидич, младший штурман «кита» Вольного новгородского флота. Очень приятно, господин капитан порта, — моментально ответила та и изобразила что-то среднее между поклоном и книксеном. Выпрямившись, Хельга повела рукой в мою сторону и договорила: — А это мой… братец, Кирилл. Юнец…
— Замечательно, замечательно, — усмехнулся капитан порта. — Прошу, синьорина, для вас я просто Бонифацио… Бони. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет, не так ли? Сейчас распоряжусь подать чаю. Знаете, пристрастился на русской службе, до сих пор не могу отказаться.
— Кхм, — чрезвычайно выразительно хмыкнул Ветров, и у господина Руджиери, кажется, даже усы обвисли.
Впрочем, гигант тут же встряхнулся и, ничуть не смущаясь, переключился на прежний панибратский тон, ткнув пальцем в Святослава Георгиевича:
— Да! Ну что, летун, рассказывай, где тебя носило! Мало того что исчез на пять лет, так, объявившись, снова умудряешься заставить себя ждать!
— Не моя вина, Бонифатий Христофорович.
— Где-то я это уже слышал, — нарочито обращаясь лишь к Хельге, с деланой задумчивостью проговорил капитан порта.
Сидя в удобном кресле в роскошном, обитом панелями из благородного дуба кабинете капитана порта, потягивая чай из чашки тончайшего катайского фарфора, Хельга думала только об одном: поскорее бы этот сумасшедший день закончился.
Если бы не правила приличия, она бы уже закрыла веки и спокойно уснула под треск поленьев в маленьком декоративном камине, но увы… Приходится терпеть громогласное многословие хозяина кабинета, вежливо кивать и улыбаться. Вот опять. О чем они?
— Вручную провести корабль через «игольное ушко» — это традиция. Хочешь получить право вождения приписных судов, будь добр, докажи умением, — прогудел Руджиери и, выудив из кармана кителя маленький серебряный значок-заколку, бросил его Кириллу. — Доказал. Владей. Вздумаешь приписать свою лайбу к любому парящему городу, когда она будет, разумеется, отказа не встретишь. Это тоже традиция. Незыблемая. Цени, юнец!
Вручную? Значит, можно было попасть в Высокую Фиоренцу без всего этого кошмара?!
Глава 6
В этот торжественный день
Хельга, начавшая зевать еще в кабинете капитана порта… о, конечно, приличные девушки не зевают в обществе, как я мог забыть! Она просто чуть не заснула в кресле у камина, так что, едва мы поднялись на борт шлюпа, дочь дядьки Мирона тут же пожелала нам спокойной ночи и скрылась в своей каюте. А мы со Святославом Георгиевичем решили перекусить и устроились в салоне, где я, колдуя над плитой, принялся расспрашивать наставника кое о каких деталях недавней встречи с Руджиери.
В принципе я должен был сразу догадаться, что Ветров просто решил устроить мне очередной экзамен. Ну не может быть швартовка настолько неудобной и опасной, пусть даже и в парящем городе!
— Сейчас не может, — покладисто согласился Святослав Георгиевич, когда мы вернулись на борт «Резвого». — А еще лет двадцать назад швартовка шлюпов и яхт именно так и выглядела. Причем не только в Высокой Фиоренце, но и в других парящих городах. Это сейчас для подъема малых дирижаблей используют воздушный колокол, а тогда… Экипажи без нацепленных парашютов из спаснабора на посадку не заходили, уж очень велик был риск разрушения купола. Так-то. Зато можешь гордиться, с этой заколкой в платке зеленью каботажной тебя ни один «китовод» не обзовет. А если попробует, свои же и угомонят.
Я улыбнулся, а Ветров, заметив это, тут же плеснул ложку дегтя. Ну не может он иначе.
— Но на твоем месте я бы этот значок перед теми же «китоводами» не… как ты там говорил? А, точно: не светил бы. И засунул в самый глубокий карман до получения летного патента, а еще лучше лет до семнадцати-восемнадцати.
— Почему? — протянул я, чувствуя подвох, но… в самом деле, обидно! Машину-то я действительно поднял! Как по ниточке провел, спасибо чутью на Воздух.
— Потому, — усмехнулся Ветров. — Накостыляют за чужие заслуги. Кто ж поверит, что сопливый малолетка получил значок по праву? А проверять по спискам… слишком много возни. Так что отрихтуют физиономию и значок отберут. Выкинуть не выкинут, конечно, сдадут в ближайшую портовую управу, и, когда тамошние листошкрябы выяснят имя владельца, торопыги, может быть, даже перед тобой извинятся. Но без синяков жить как-то проще, не находишь?
Я кивнул, признавая правоту Ветрова. Действительно, матросы — ребята резкие, можно и на драку нарваться. Эх, а жаль… Я почему-то представил, как вхожу в наш дом в Меллинге и хвастаюсь отцу с мамой…
— Эй, Кирилл! — Тяжелая рука дернула меня за плечо, и я, опомнившись, тряхнул головой.
Смахнул несуществующую соринку и улыбнулся:
— Все в порядке, Святослав Георгиевич. В глаз что-то попало.
За спиной раздалось подозрительное шипение, и я, резко развернувшись, ринулся разбираться с так вовремя затеявшим побег кипящим рисом.
Уменьшив температуру, я накрыл кастрюлю крышкой и, включив нагрев второй конфорки, больше похожей на привычную по тем воспоминаниям варочную панель, взгромоздил на нее толстостенную чугунную сковородку. Ребристую и квадратную. В самый раз для жарки стейков в… хм… спартанских условиях.
— Любишь готовить? — поинтересовался Ветров, прерывая наше молчание.
— Привык на свалке, — коротко ответил я.
Ну не рассказывать же ему, что в прошлой жизни мне слишком часто приходилось игнорировать домашние обеды, в которых благодаря своему чутью я неоднократно обнаруживал кое-какие далеко не безвредные добавки от «любящих» родственников. А есть хотелось. Вот и приноровился пользоваться кухней в неурочное время.
— Ясно, — коротко кивнул мой собеседник.
— Святослав Георгиевич, а что за воздушный колокол такой?
— Посадочное кольцо помнишь? — чуть помолчав, заговорил он.
Я кивнул.
— Это не только ограждение. Кольцо образует своеобразный вертикальный тоннель высотой около двух миль для идущего на швартовку дирижабля. Ветра в таком тоннеле нет, а его стенки, если можно так назвать границы тоннеля, по сути,
