Андрея, я заранее была уверена, что он не станет учиться в языковом вузе. Но тем не менее исключение его из института стало нашим семейным горем. «Неужели ты думала, что он станет учиться в этом институте?» – утешала я маму.
Летом 1953 года, когда Андрей был в Туруханском крае с геологической партией, я решила поступать в его бывший институт, и тоже на арабское отделение. Я хотела доказать тем, кто исключил Андрея, что не такие уж мы безнадежные люди. Кстати, я, как и почти все в нашем классе, была комсомолкой, что увеличивало мои шансы на поступление по сравнению с Андреевыми.
Почему-то я была уверена, что поступлю. Экзамены сдавала хорошо. Последним был французский язык. За него я совсем не боялась, отвечала с блеском и, только выйдя из аудитории, посмотрела в экзаменационный листок. Там стояла «четверка». Уверена, что преподавательница получила соответствующие инструкции, потому что отметка была явно занижена.
На мандатной комиссии девица – генеральская дочь в модном креп-сатеновом платье с аппликацией и шнуровкой – была принята. Меня вызвали вслед за ней.
И вот я, восемнадцатилетняя, худенькая, в самодельной кофточке без рукавов (рукава я не научилась вшивать), стою в большом светлом полукруглом зале перед огромным столом, за которым сидят члены комиссии. И один из них сообщает мне, что я не прошла по конкурсу. Я, осмелев от оглушительного сообщения, спрашиваю, почему же принята только что вышедшая отсюда абитуриентка, у которой такие же баллы, как и у меня, и получаю ответ: «Мы учитываем заслуги родителей!»
Я пришла домой убитая. Весь оставшийся день проплакала. Мама позвонила папе и попросила его пойти к председателю приемной комиссии, чтобы восстановить справедливость. «Ведь у тебя тоже есть заслуги», – сказала она папе.
Но папа ответил, что никогда ничего ни у кого просить не будет. Я понимаю, почему он не захотел поехать в Востоковедение. Ему было противно и унизительно доказывать официальным лицам, что он – член Союза писателей, участник войны, орденоносец, инвалид.
А я – я через год поступила на вечернее отделение университета, на филфак, и стала работать корректором в Первой Образцовой типографии, где работала мама.
Я не стала арабистом и не познала прелестей студенческой жизни – вечеринок, походов и песен под гитару, то есть всей так называемой романтики студенческих лет. Но я об этом не жалею. Жизнь прожита так, как прожита. А насчет справедливости, так нам еще Пушкин сказал: «Нет правды на земле».
Но я верю, что она есть «выше».
Поступление во ВГИК
Андрей уволился из «Нигризолота» в апреле 1954 года и стал готовиться к поступлению в Институт кинематографии. Он узнал о существовании этого учебного заведения от нашего знакомого по одному лету в Кратове, Димы Родичева, который тогда, в 1954-м, уже был студентом режиссерского факультета и учился в мастерской Льва Кулешова.
Как часто судьба человека зависит от случайного ряда обстоятельств! Здесь протянулась целая цепочка. По совету своей знакомой, переводчицы Нины Герасимовны Яковлевой, мама сняла на лето дачу – небольшой отдельный домик – в подмосковном Кратове, и мы летом 1949 года оказались соседями семьи Сергея Дмитриевича Родичева, тогда заместителя министра легкой промышленности. Сергей Дмитриевич (это выяснилось много позже) со школьных лет дружил с оператором Валентином Ефимовичем Павловым, который работал на «Мосфильме» со знаменитым режиссером Пырьевым. Видимо, по совету Павлова Дима поступил во ВГИК. До этого он учился на филфаке заочного отделения Университета. Подростком Дима заболел костным туберкулезом и несколько лет пролежал в гипсе. Лежачим он был и в то лето в Кратове, когда мы познакомились. Каким счастьем было для нас с Андреем увидеть его через некоторое время в Москве уже на ногах!
Андрей часто бывал у Родичевых в их квартире на Таганке. Его влекла туда дружба с Димой и его сестрой Любой, которая до сих пор хранит странички школьного дневника Андрея. Сурового Сергея Дмитриевича почти никогда не было дома, и Андрея и меня всегда приветливо встречала мать Димы и Любы, чудесная Нина Степановна.
Дима знал об актерском увлечении Андрея, понимал, что он достаточно образован и начитан, и посоветовал Андрею поступать на режиссерский факультет. Кстати, по рекомендации Димы весной 1954 года Андрей попал на съемку в учебную студию ВГИКа, где сыграл роль капитана баскетбольной команды, а я стала подрабатывать моделью (тогда это называлось «актриса по вызову») в учебной фотостудии.
В то время Андрей знал кино лишь как обычный зритель и не представлял себе, что такое на самом деле профессия кинорежиссера. Но Дима увлек его своим энтузиазмом, и Андрей начал собирать документы для поступления. Взял в «Нигризолоте» характеристику. Сам напечатал фотографии, снятые летом в Абрамцеве. (Я при сем действе присутствовала, сидела с братом при красном свете и впервые наблюдала чудо появления изображения на фотобумаге.)
Андрей написал рецензию на недавно вышедший фильм С. Юткевича «Великий воин Албании Скандербег»[68]. С этой своей первой работой о кино Андрей приехал в Голицыно, чтобы папа и Татьяна Алексеевна прочли ее и сделали свои замечания. Помню, папа и его жена были растеряны, так как совершенно не знали этого специфического жанра, да и фильма самого не смотрели.
Составил Андрей и свою автобиографию. Естественно, тогда ему и в голову не приходило, что когда-нибудь киноведы и историки кино будут изучать по ней его жизненный путь. Он не захотел вдаваться в детали («Я родился на Волге, в г. Юрьевце», а не в селе Завражье), кое-что преувеличил («В течение занятий в школе занимался музыкой», на самом деле окончательно бросил занятия к пятому классу). Конечно, было бы ему глупо писать, что он был отчислен из Института востоковедения за неуспеваемость и непосещаемость, и в автобиографии появилась история о сотрясении мозга, полученном на занятиях физкультурой, в результате которого ему пришлось покинуть институт.
Наш папа близко к сердцу принял известие о решении Андрея. Волнений было много. Папа обратился к знакомым, имеющим отношение к кино. Написал (или позвонил?) Виктору Борисовичу Шкловскому. Шкловский, который любил папу и выручал его в трудные минуты (во время войны помог перевезти его в московский госпиталь), направил нас с Андреем к человеку со знаменитой фамилией Бендер, который работал во ВГИКе, кажется, ассистентом-преподавателем. «Направил нас», потому что и я собралась поступать, конечно же, на актерский факультет. Поразительно, что Андрей одобрял мое намерение, хотя невооруженным глазом было видно, что я абсолютно лишена актерских способностей и до неприличия застенчива. Дома я перед бабушкой с воодушевлением читала отрывок из «Отрочества» Толстого («Солнце склонялось к западу
