луна и солнце кажутся одинакового размера – они занимают приблизительно равное место на небе – но эта милая симметрия не удивит никого, кто часами, как описанный Обероном Купидон из «Сна в летнюю ночь», летает «между землей и хладною луною»[21].
Облака в темноте обретают особую прелесть. Если в самолете вам не спится, включите любимую музыку и посмотрите в окно. Чтобы зрение быстрее приспособилось к царству ночи за стеклом иллюминатора, можно сложить руки чашечкой вокруг глаз. На большой высоте лунный свет настолько ярок, что у облаков, как и у самой луны, четко видны светлая и темная стороны. Покрытые плавно изгибающимися бороздами облака напоминают изображение человеческого мозга в медицинском атласе: белые полушария, кажется таящие в своей простоте величественную и невообразимую сложность.
Я много времени провожу в ночных полетах над Северной Атлантикой, когда, наверное, больше никто в самолете не бодрствует. Больше всего я люблю лететь над океаном и смотреть, как полная луна серебрит облака, что, подобно огромным морским птицам, рождаются, живут и умирают, ни разу даже не приблизившись к континенту. Облака в такую ночь светятся ярче, чем заснеженное поле. Они меньше поля по размеру, но богаче по текстуре; они величественны и молчаливы.
Иногда над морем в свете высокой луны появляются разрозненные стайки кучевых облаков. Словно луна притягивает их так же, как притягивает их дневных собратьев вечернее солнце. В ярких лучах ночного светила облака отбрасывают на воду резкие тени. Это время суток уже нельзя назвать просто ночью: в эти часы рождается новое океаническое царство; в самолете все тихо, а те, кому не спится, могут обозревать волшебную мастерскую, где в лунном сиянии на ткацких станках воды мать-природа прядет города и изысканные страны – и отправляет их в свободное плавание, где им суждено растаять еще до пробуждения мира.
А еще – звезды. Они завораживают пилота, смотрящего на них из темной кабины, – и утешают, если ночь выдалась безлунная. Небо на большой высоте уже не кажется плоским. Оно обретает пусть не глубину, но ее подобие, превращается в море иных пространств, пронизанное светом древних огней.
В безлунную ночь видно столько звезд, что созвездия становятся еще прекраснее, чем обычно, но вместе с тем вынуждены играть куда более скромную роль, чем когда смотришь на них с земной поверхности, сквозь прорехи в затянувших небо набухших облаках. В этой звездной какофонии ничего не стоит потерять из виду все известные созвездия и придумать для себя новые. Млечный Путь же выглядит точно так, как если бы звезды были каплями воды: облачный след в темноте.
Разумеется, по мере того как движется самолет и вертится Земля, меняется и небо. Появляются новые звезды и планеты: кажется, что они начинают мерцать на горизонте ярче и вместе с тем медленнее. Они исчезают и появляются вновь или же вдруг меняют оттенок – с земли такого никогда не увидишь; островки воздуха играют роль призмы, расщепляя свет звезды, так что темные окна кабины озаряются самыми разными цветами – кажется, что это светит маяк или кто-то пытается передать в ночи межзвездным хроматическим кодом какое-то важное сообщение.
Когда-то глобусы делали парами – земной и небесный. Ночью с самолета гораздо проще увидеть человечество без прикрас – зажатым меж земной и небесной сферами; ледяной, усеянный звездами купол бесшумно вращается над нами, отражая, как в зеркале, неспешное движение темных земель, и вод, и огней больших городов.
Однажды я переслал подруге немного размытую черно-белую фотографию Земли, сделанную ночью со спутника. На ней раскинулись огромные скопления городских огней, соединенные сухожилиями шоссе и освещенных речных долин. Я очень удивился, когда она впоследствии назвала этот снимок «звездным фото», ведь камера спутника была направлена вниз, а не вверх. Иногда, пролетая над северной, средиземноморской частью Синайского полуострова, между Александрией и Газой, я вижу в воде множество ярких огоньков – значительно более светлых, чем обычная корабельная иллюминация; я бы поклялся, что это звезды, если бы не понимал, что всматриваюсь в морские, а вовсе не небесные глубины.
Часто во время полетов на юг Африки мы с коллегой видели, как восходит Южный Крест – созвездие, которое в Южном полушарии выполняет примерно ту же роль, что и Полярная звезда в Северном. Мой старший товарищ, пришедший в гражданскую авиацию из военного флота, научил меня определять курс при помощи созвездий, отличать Южный Крест от Ложного Креста – расположенного неподалеку астеризма, являющегося частью созвездия Парусов. На скопление звезд, носящее такое имя, особенно приятно глядеть с современнейшего воздушного корабля – «Боинга-747». Мне нравится сверять цифровой компас самолета с Южным Крестом и размышлять, чему я верю больше: почти идеально точным летным системам или моим собственным несовершенным трактовкам древнего небесного «прибора».
Когда-то я прочел несколько писем Марка Хопкинса, принимавшего участие в строительстве первой трансконтинентальной железной дороги в США. Он писал с корабля, направлявшегося из Нью-Йорка в Сан-Франциско – вокруг всей Южной Америки, через мыс Горн. Именно такие морские путешествия благодаря его железной дороге должны были уйти в историю. Ошеломленный океаном, Хопкинс признавался брату, что испытай он подобное, когда был моложе, то посвятил бы себя морским приключениям, а не «земным занятиям», которые впоследствии принесли ему славу и богатство.
Капитан корабля Хопкинса, определив широту и долготу, оглашал их, «чтобы все могли узнать ее и внести в свои дневники». В кабине «боинга» наши широта и долгота высвечиваются зелеными цифрами на экране – современный аналог капитанских сообщений, которые Хопкинс фиксировал в своих письмах. Этот блуждающий, зависящий от звезд «адрес» был для Хопкинса столь же важен, что и дата письма. Он рассказывает также и о звездах в море – им «в этих широтах присуще светлое, волшебное очарование, какого я не замечал на земле». Его бы поразил вид звезд из кабины пилота; поразили бы и сами самолеты, летающие над его железной дорогой и заставляющие континент стать еще меньше.
Я лечу из Лондона на юг Африки. Мы пересекаем с востока на запад Западноафриканское побережье, и на наших мониторах высвечиваются аэропорты Аккры, Котону, Лагоса; а за окном кабины тем временем мигают их огни. Мы проплываем над темным Гвинейским заливом. Я сообщаю диспетчеру наше местонахождение – объявляю точку маршрута, которой мы достигли, и время, когда мы это сделали; нашу высоту; следующую точку и примерное время ее достижения; наше местоположение после этого. «Вас понял, – говорит диспетчер. – Следующее донесение – на экваторе».
Меня аж дрожь пробирает: до сих пор я не могу привыкнуть к тому, что в
