что он продолжил так себя называть, уже переехав в США. Раз в два-три года Эдуардо летает из Сальвадора в свой родной Брюгге. Он рассказывает, что всегда тщательно подбирает себе место на длинные ночные перелеты, обычно предпочитая восточную часть самолета – правую, если лететь на север. Так он может наблюдать рассвет и приближение европейского берега – объясняет он, как что-то само собой разумеющееся. Обычным пассажирам в долгом полете важнее всего, чтобы было куда вытянуть ноги, а дяде Эдуардо необходимо пространство для воображения.
Эдуардо однажды спросил меня: кажется ему, или в самолете день наступает почти на час раньше? Это и впрямь так. Ночь и день в вышине не смешиваются, они спорят за место в небе, стремятся разоблачить соперника, ведут себя, как маленькие дети, которые указывают друг на друга и хохочут, когда взрослый спрашивает, кто это здесь напроказил. Эдуардо любит наблюдать, как на рассвете небо постепенно меняет цвет и синева нового дня все дальше и дальше проникает в звездную черноту. Он с улыбкой признается, что готов смотреть на это бесконечно.
Когда бортпроводники просят его закрыть шторку иллюминатора, чтобы не мешать другим пассажирам, он занавешивает окно одеялом и из-под него продолжает смотреть наружу. Он смотрит, как летит через океан, как совершается еще одно из его редких путешествий на север, из расположенного почти на экваторе садика с какао и корицей – на родину предков, где люди диву даются его старомодному выговору и лексикону. Он смотрит на небо и на самолет, любуется тем, как воздушное время и пространство сливаются с его собственным временем и пространством.
В следующий раз, когда вы окажетесь в самолете, и с другого борта будет садиться солнце, поглядите в небо – прямо напротив заката. Сверху небо может показаться почти белым, но ближе к горизонту оно становится розоватого цвета, который затем обращается симфонией невероятных оттенков синего – такого великого множества оттенков, что вряд ли найдется земной язык, способный изобрести названия для всех них.
Среди этой невыразимой сини есть нечто, на что я во время учебы не сразу обратил внимание, – а ведь прояви я бо́льшую наблюдательность, то, возможно, стал бы пилотом гораздо раньше. Полоса густой, темной синевы выползает из-за горизонта по обе стороны от заходящего солнца. Один астроном говорил, что его мать называла такую полосу «покрывалом ночи», поскольку она как бы укутывает собой мир. Великолепный отрез полуночи становится больше, если устремить взгляд на точку на горизонте напротив заката. Эта тьма – тень самой Земли, спроецированная на воздушный экран. Иногда ее называют «темным сегментом»; при благоприятных условиях «покрывало ночи» можно увидеть и с Земли.
Есть древний исламский титул – «тень Бога на Земле». Его носили, например, Сулейман Великолепный и последний шах Ирана. А тут мы, наоборот, наблюдаем тень Земли на небе. Эта тень – та же, что падает на луну при лунном затмении, – чуть-чуть изгибается. Земля являет нам свою форму по-разному. Но кроме как во время затмений мало кто имеет возможность настолько ясно увидеть шарообразность нашей планеты, как те, кто летит в самолете, – во время почти каждого рассвета и заката, достаточно лишь убрать мешающую шторку иллюминатора и посмотреть в окно.
В детстве мать любила дарить мне книги о небе – такие, в которых научные сведения сочетались с художественными образами и рассказами о том, какое значение люди придавали образу небосклона в разные исторические эпохи. В такие книги она порой засовывала записки или конспекты лекции, недавно прочитанной каким-нибудь астрономом мирового класса, к тому же прошедшим обучение в тибетском буддистском монастыре.
Прошло много лет. Мама умерла, я стал пилотом дальнемагистральных самолетов и привык проводить многие часы в ночном небе, вдалеке от дома. И вот я снимаю с полки одну из тех книг. Я отчетливо помню впечатление, которое они производили на меня, но забыл все подробности. Я снова читаю о Плеядах и верованиях индейцев во Французской Гвиане; о Млечном Пути и его связях с древним маршрутом паломников в Сантьяго-де-Компостела. Вспоминаю, как однажды, когда я еще летал на аэробусах по Европе, у меня был лишний день в Лионе. Я сел на поезд в Ле-Пюи-ан-Веле и увидел веселых туристов – тем воскресным утром они покидали город, начиная свое паломничество. Я разворачиваю записку, которую мать оставила в книге. Она писала, что эта книга о небе, как ей кажется, должна мне очень понравиться. Меня поражает дата записки – 1992-й. Тогда я только-только поступил в университет. Это было за много лет до того, как я смог признаться – ей и самому себе, – что хочу стать пилотом.
Маму совершенно не удивляло, что ночью мне нравится летать куда больше, чем днем. Она любила рассказывать о том, каким я был ребенком (часто вынуждая меня закатывать глаза). Чаще всего мама вспоминала, как однажды ясным днем я вдруг заныл: «Не хочу, чтобы светило солнце, хочу, чтобы светила луна!» (То ли оттого, что я зачитывался книгой Маргарет Уайз Браун «Баю-баюшки, Луна», то ли зачитывался я ею именно от любви к ночному светилу.) Как и у большинства пилотов, моим любимым цветом был синий – «но не просто синий, а полуночный синий!» – как я, оказывается, заявлял в детстве. Мама с почтением относилась к природным явлениям и циклам, особенно к тем, которые, как фазы луны, связывают нас с былыми эпохами и помогают лучше понять и ощутить мир вокруг, – мир, к которому нас так часто возвращает авиация (хотя наша способность летать, конечно, вовсе не природная).
Если вы когда-нибудь проводили неожиданно долгую ночь в темноте под открытым небом (например, во время похода в пустыню или прогулки по ночному пляжу), вас наверняка удивило то, как ярко способна светить луна – она даже отбрасывает тени! Глядя на нее, вдруг понимаешь, что несколько месяцев или даже лет жил, совсем не видя луны, проводил вечера, совершенно о ней не думая. Луна, восходящая высоко в небе над летящим самолетом, сияет просто ослепительно. По всей кабине ложатся четкие тени, а читать карту можно, не включая освещения.
Мама часто дарила мне лунные календари, правда, в какой-то момент мы поменялись, и уже я стал каждое Рождество привозить ей такой календарь из магазина в Ковент-Гардене. Я до сих пор его каждый год заказываю, но это больше ритуал, чем необходимость. Я не знаю других профессий, в которых так легко и быстро выучиваешь лунные фазы и циклы и приноравливаешься определять их даже в облачную погоду. С земли
