Ну и музыканты тоже пользу принесли немалую. Присутствие контрабаса в некоторых композициях возражений у Ани не вызывало, тем более что играл на нем ветеран джаза Томми Хокс. А саксофонист, так тот ей явно нравился– англичанин Стивен Ли из группы, исполнявшей прог. Главное было не забывать, разговаривая с ним, что он Стивен, потому что басиста его группы звали Стивом. В остальном он оказался очень милым человеком – одним из тех раздражающе одаренных людей, что способны играть с листа на любом инструменте. Нравился он Ане потому, что не лез с предложениями, а просто играл свои партии. Зато с Эллиотом Клейном (электрогитара) пришлось тяжело; при сведении дорожек Аня всякий раз требовала приглушить его. Ударник, спокойный парень по имени Джо Апрахамян, тоже начинал в джазе, работать с ним было легко, но боже ты мой, чего он только от Ани не натерпелся. Готов поклясться, что слышал однажды, как она назвала его «старым молотобойцем». В конечном счете он остался всего в трех треках.
Один из моих способов убеждения Ани в том, что ей нужна музыкальная поддержка, был таким: я позволил ей записать несколько треков без участия музыкантов. Мысленно я разделял песни на те, где она разговаривала с собой, и те, в которых обращалась к другим. Что и обеспечило мне еще одну головную боль – необходимость определить порядок их следования на пластинке. Я опробовал около тридцати вариантов. Частью этой головной боли было «согласование» – установление переходов от последней ноты каждой песни к первой ноте следующей. Однако предстояло еще и добиться, чтобы альбом стал для слушателя – скорее всего молодой женщины, но, может быть, и мужчины, – в первый раз в одиночестве ставящего пластинку на проигрыватель – логически неразрывным эмоциональным странствием.
* * *
Проведя в Лос-Анджелесе две недели, я почувствовал, что стоило бы связаться с ребятами из моей прежней группы, познакомить с ними Аню, – и позвонил Питу, сообщил, что я в городе.
– Привет, Джек. Рад тебя слышать, дружище. Может, подгребешь вечерком? Здесь Джефф. А попозже и Робби появится.
– Я думал, Джефф в пустыне живет.
– Он завязал со спидболом. Теперь чист.
– Вы все в том же доме?
– Ну да, только нынче вечером мы к Эви собираемся. Там клево. Приезжай, когда захочешь.
Ньюйоркец Пит был во множестве отношений самым уравновешенным из ребят группы. Полностью положиться на других я не мог. Слишком уж въелся в их мозги кокаин.
Было воскресенье. Проснувшись рано, – Аня еще спала – я пошел в наш «фасадный» номер, заварил чай, вернулся с ним обратно. Аня по-прежнему спала, лежа на боку, голая, – волосы рассыпались по плечам и наполовину закрыли лицо. Устав по-настоящему, она могла спать как ребенок, никакой шум ей не мешал. Я поставил чашку на столик у кровати, осторожно присел, разглядывая ее.
Вот колено, изгиб икры, тонкая лодыжка, все так неподвижно, точно она умерла. Я думал о плоти, укрытой ее кожей. А после о том лирическом повороте в «Джулии», где Аня, описывая фантастический пейзаж, переходит от «она» к «я». Я опустил ладонь на ее волосы, тихонько, лишь для того, чтобы ощутить под ними череп. И представил себе спящий мозг, где даже сейчас устанавливаются крошечные проводящие пути – связи, способные породить мысли и мелодии, которые войдут затем в чьи-то жизни.
По-моему, все люди более-менее одинаковы: каждый – чудо мысли, облеченной в плоть, однако в Ане присутствовало и что-то большее. Я прикоснулся к ее правой руке и подумал о том, как эти пальцы сжимали прутья ограды на вокзале Девилс-Лейка, как они же извлекали из струн аккорды «Крепче», вставляли монетку в телефон-автомат для Дженевив, скользили по моей ширинке, обвивали и крепко стискивали меня.
С первого дня обладание Аней было. Ну, никогда ведь не скажешь наперед, как все получится. В трудные дни моей молодости я нередко порывал с женщиной после первого же свидания. А случались еще и групповухи. Но с настоящими возлюбленными, а их у меня было до Лори всего три-четыре, секс всегда складывался по-разному. Он мог стать способом выражения жажды, втягивающей меня в чужую жизнь, а мог – просто отдыхом. С Аней все оказалось иным. В обмен на полученную ею свободу делать со мной все, что она захочет, я мог позволить себе с ней любую вольность. И, наверное, главная странность состояла в том, что никакой завершенности я ни разу не ощутил, никогда не подумал: «Ладно, сегодня мы проделали это три раза, других вариантов не осталось». И наоборот, выходя из нее, я часто говорил себе, как было бы хорошо, если б она просто притронулась ко мне вот здесь, вот так, а я смотрел бы или. Не забыть бы об этом до завтра.
Тем ранним утром Аня, пока я вглядывался в нее, повернулась на спину, все еще продолжая дышать глубоко и ровно. Машинально убрала с лица прядь волос, чуть приоткрыла губы, словно разговаривая во сне. Груди ее лежали на ребрах, немного сдвинутые силой тяжести в сторону. Ноги были раздвинуты ровно настолько, чтобы я мог увидеть расщелинку между ними. И я, в сотый раз уступив искушению, тихо поцеловал ее туда и провел языком по желобку, снизу вверх. Он, на удивление влажный, легко разошелся, дав кончику моего языка коснуться ее там. Аня, так и не открыв глаза, пару раз вздохнула, провела ладонями по моим волосам и, раздвинув ноги пошире, приподняла меня, взяв за плечи.
Какое-то время спустя я спросил, давно ли она не спит.
– Не очень. Я почувствовала, что ты глядишь на меня. Возбудилась и притворилась спящей.
– Поэтому ты и была такой.
– Готовой ко всему, как выражаются в Северной Дакоте любители подледного лова.
Всякое случалось с нами в постели. Иногда мне выпадали редкие мгновения равновесия, полного владения собой, и я мог, ничем не рискуя, заставить Аню кончить, когда того захочу; и пока ее тело натягивалось, как струна, и билось, я чувствовал, что мне открывается нечто, долго сохранявшееся в тайне, что какое-то бремя воспоминаний спадает с моих плеч. И наконец она просила меня не сдерживаться больше – так, словно сама насладилась уже достаточно. Когда же я так и делал, когда Аня ощущала, что я набухаю в ней, ее пронизывала последняя, самая сильная судорога, и мне приходилось продолжать, пока она не выбивалась из сил.
А после. Ну, Лори обычно лежала в постели до бесконечности, водя кончиком пальца по моей спине, тихо напевая мне блюзы, которые слышала в клубах Южного Чикаго, где бывала в детстве со своим дядей. Аня же либо проваливалась в сон, либо вставала, одевалась и находила себе какое-нибудь занятие.
Я рассказываю эти подробности о себе и Ане потому, что секс был для нас чем-то большим обычного совокупления – силовой подстанцией, питавшей все, что с нами происходило. Он привязывал нас друг к дружке. Он и музыка. Мы словно обращались в единое существо. Я пытался соблюдать осторожность, отыскивал признаки того, что, быть может, позволяю себе идти по опасной дорожке, но мне продолжало казаться, что Аня еще должна получить от меня очень многое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
