меня жил хомячок.
Мы прождали минут десять, потом заглянули в «буханку». Федор сидел в одних трусах и с пистолетом в руке. Увидел нас. По груди шли широкие розовые пятна от вскипевшего шашлыка.
— Микропуты… они сами виноваты, — сказал Федор. — Всегда виноваты сами… Потому что готовы за жидкую пайку прыгать. Ты только свистни… А между прочим…
Я решил, что он немного не в себе от шока, но Федор отложил пистолет и стал переодеваться в милицейскую форму.
— Ты в норме? — на всякий случай спросил я.
Федор вяло натягивал штаны.
— На службу надо, — объяснил Федор. — Я же говорил — на пару часиков приехали, Механошин продохнуть не дает. Так что в мусарню, друг, в мусарню…
Федор справился со штанами, морщась застегнул рубашку, завязал ботинки, надел фуражку. Прицепил ремень с кобурой.
— Забодало, если честно, — сказал Федор. — Зарплата три копейки, а люди в спину плюют… Ладно, отдохнули — и хорошо…
— Все, что ли? — не понял я. — Домой?
— Тебе, Витенька, лишь бы бухать, — ответил Федор. — А надо и работать иногда. Помогите барахло закинуть!
Мы с Романом загрузили в «буханку» коробки, мангал и рюкзак. И лопату. Федор устроился на водительском сиденье. Я посмотрел на пляж. Я помнил тот день в подробностях. Тогда было здорово. Жаба не сдохла, и Федька распух.
— Готовы?! — спросил Федор. — Тогда поехали. Витя, можешь бухать по пути.
Потом пробирались сквозь просеки и, само собой, заблудились, Федор свернул не туда и начал беседу про микропутов.
— Я помню этот фильм, — говорил Федор. — Еще черно-белый, его во «В гостях у сказки» показывали. Правда, один раз. Лилипутам там хреново жилось, и тогда они завели себе микропутов — и их дрючили… Не, ну оно и понятно, всегда так. У меня сосед на пилораме работает, как его начальник натянет по самые помидоры — так сосед дома пацанов своих строить начинает. Отжиматься заставляет, воду носить — хотя у самого насос. Бабу мордует. И всегда при мне, чтобы я видел.
— Зачем? — не понял Роман.
— Чтобы я не сомневался, что он мужик и не зассыт на пятнадцать суток заехать.
Федор собрал соплей, плюнул через окно.
— А ты? — спросил Роман.
— А…
Федор поморщился.
— Я? Я и говорю — забодало меня в этой мусарне, все за дерьмо тебя держат…
Мы выехали с просеки на щебенку.
— Смотрите, Сначиха! — Федор радостно указал пальцем. — Комбикорм в Михалях стырила!
По обочине дороги шагала Снаткина. Как всегда, с велосипедом. Я узнал Снаткину по спине, у нее спина круглая, и всегда ей этот зеленый пластиковый плащ мал, и всегда казалось, что вот-вот этот плащ проиграет и спина вырвется на волю.
— Вот жаба старая, ничего ее не берет! — восхищенно сказал Федор. — Я как-то в очереди за макаронами стоял, так она меня за шкирку вышвырнула, сказала, что не стоял…
Через раму велосипеда Снаткиной перевешивался мешок, на багажнике синело пластмассовое ведро.
— Нам потом макароны так и не достались, между прочим… — вспомнил Федор.
Он стал снижать скорость, «буханка» затряслась.
— Женщина с пустыми ведрами — к прорухе, женщина с мешком комбикорма — к удаче, — сказал Роман.
— Это Сначиха к удаче-то? — усмехнулся Федор. — Да от ее рожи вся удача за сто километров разбегается. Помнишь, как она за нами в Нёмде гналась?
— Нет, — ответил я.
— Ага, а я помню. Типа мы ее грузди оборвали. А грузди в лесу общаковые, между прочим. Я нашел возле пня куст, а она увидела, идет, руками машет как ведьма настоящая. Я в панике, рву грибы, а грузди-то сопливые, сквозь пальцы проскакивают… А мне клюшкой по хребту зафигачила, синяк целый месяц держался! Правда, в последнее время она в лес не особо… А теперь еще комбикорм скрысила…
— Откуда тут комбикорм? — не понял я. — Тут лес вокруг. Сено, наверное…
— Там фермер бобыльствовал, — ответил Федор. — В Михалях. Сыр козий хотел варить, пять гектаров клевером засеял, кормами запасся, бочку поставил, коз шотландских завез.
— И что? — спросил Роман.
— Заболел, — ответил Федор. — Вроде в Киров его увезли, ну не знаю, как там. Коз волки сожрали, а барахло растаскивают помаленьку… Сейчас мы эту ведьму немного поучим…
Федор стал сруливать к обочине.
— Да оставь ее, — сказал я. — Пусть себе катит.
— Не, я ей давно хотел припомнить… Потом, она комбикорм сперла…
— Брось, Федь. На хрена тебе старуха? Палку, что ли, вписать хочешь?
— Да пугну слегонца, пусть обосрется, как я тогда… Вы молчите, я сам!
Федор коварно ухмыльнулся.
— Я этой калоше припомню…
Неожиданно Снаткина остановилась, обернулась и подняла руку.
— Вы видали?! — воскликнул Федор. — Совести ни копейки у тетки! Еще и голосует!
Снаткина стояла, махала рукой — получалось угрожающе, казалось, что Снаткина грозит кулаком. Федор затормозил напротив, выскочил из машины, подбежал к Снаткиной.
— Нам куда? — спросил Федор, галантно улыбаясь.
— Туда, — махнула рукой Снаткина.
— До города, что ли? — спросил Федор.
— А ты будто не знаешь, где я живу? — ехидно поинтересовалась Снаткина.
— Да откуда я должен знать?
— Ты Федька-мусорный, — Снаткина кивнула на форму.
— Ладно, ладно… — улыбнулся Федор. — В заднюю дверь залазь. Пацаны, помогите!
Роман дернул за ручку, толкнул дверцу. Снаткина тут же решительно вставила в «буханку» велосипед. Я полагал, что будут проблемы с мешком и Федор поможет закинуть, но он не торопился, делал вид, что давление в шинах проверяет. Тогда я вылез и хотел Снаткиной помочь, но она справилась сама — одной рукой захватила мешок за горло, другой крепко впилась в низ, спина у нее раздулась треугольником, как у штангиста: Снаткина засунула в машину и мешок.
— Нормальная бабуська, — сказал Роман, когда я вернулся.
— Это Снаткина, — сказал я.
Федор вернулся за руль, Снаткина взобралась в салон, устроилась на сиденье.
— Езжай давай, — велела Снаткина. — Чего стоишь?
— Да еду, еду…
«Буханка» тронулась с места.
— А в мешке что, бабушка? — поинтересовался Федор.
— Пшено, не видишь, что ли?
— Пшено? — усмехнулся Федор. — Зачем же вам пшено?
— Белок кормить, — огрызнулась Снаткина.
— Зачем же вам белки?
— А твое какое дело?! Ты рули, а не оглядывайся, на столб наткнешься.
— А чек у вас на пшено…
— Во тебе чек! — неожиданно яростно произнесла Снаткина и выставила Федору кукиш. Федор, кажется, растерялся. Во всяком случае, про комбикорм не спрашивал.
Снаткина сидела, тяжело дыша, налившись, как помидор, выставив перед собой толстые ноги в галошах. Роман поглядывал на нее с опаской. Федор рулил. Солнце висело еще высоко, но поперек дороги уже протягивались туманные полосы.
— Во городок-то, — сказала вдруг Снаткина. — Не городок, а конюшня!
— Почему конюшня? — спросил Роман.
Снаткина уставилась на него:
