Как бы тяжело ни было в тот период, но находилась возможность открывать новые школы. Так, была открыта школа на Сорокинском руднике, поначалу располагавшаяся в бараке, открылась средняя школа в селе Кабанское Купянского уезда[592].
В те дни по всей России велась дискуссия по поводу того, какой должна быть новая «пролетарская» школа. Конечно, образование виделось бесплатным, что и было закреплено в Донецкой республике. Но из столицы России ставилась задача «смести буржуазную школу со всеми ее формами, содержанием, с ее учебниками и буржуазным преподавательским персоналом», «создать истинную народную школу, которая воспитала бы не сторонников и заступников капитала, не прислужников буржуазии, не рабов ее, а сознательных социалистов — интернационалистов». С этой целью в школах России и, само собой, Донецкой республики отменялись телесные наказания, а заодно с ними отменялись и домашние задания. Это объяснялось так: «Учителя должны вести более разумную и интенсивную работу в классе, что устранит перегруженность учеников работой и откроет им возможность к постепенному и, главное, своевременному самоопределению. Задавание уроков на дом не дает простора и свободы выбора детскому развитию»[593].
Правда, Жаков, соглашаясь с установками из центра о ненужности домашних заданий, все — таки более демократично выносил окончательное решение данного вопроса на усмотрение педсоветов, призывая их в марте: «Ввиду наступления весны, когда здоровый воздух особенно действует на детей, укрепляя их силы, с одной стороны, и ввиду всех обстоятельств военного и революционного времени, тяжело отражающихся на здоровье и состоянии духа детей, с другой, — прошу педагогические советы обсудить вопрос о возможности хотя бы в младших классах всех учебных заведений установить порядок прохождения курса только в классе, без задавания уроков на дом»[594].
Что не подлежало обсуждению, так это отмена преподавания иностранных языков в начальных школах и полное прекращение преподавания латыни. В некоторых районах Донецкой республики творчество местных представителей власти пошло еще дальше — так, комиссар образования Изюмского совета предложил педсовету местной гимназии прекратить преподавание истории, поскольку учитель, по его мнению, «неверно освещал события и тем воспитывал молодежь в антипролетарском духе»[595]. Справедливости ради надо заметить, что Жаков подобные инициативы не поддерживал и осуждал.
А вот против появления в школах прообраза будущих политинформаций нарком не возражал. 22 февраля 1918 г. культурно — образовательная комиссия Екатеринославского совета постановила: «Ввести в последних классах мужских и женских средних учебных заведений политические собеседования по 1 часу в неделю»[596]. Правда, сомнительно, что данное начинание удалось выполнять с подобной регулярностью — вряд ли учителя гимназий были настолько «политически подкованы», чтобы по часу объяснять учащимся преимущества социализма над царизмом, а у большевиков вряд ли хватало ресурсов для того, чтобы раз в неделю охватывать своими лекторами все школы Екатеринослава.
Очень толерантно власти ДКР относились к языку обучения в школах. Современный украинский историк Олег Поплавский довольно категорично утверждает: «Острые споры велись на протяжении непродолжительного периода существования Донецко-Криворожской республики вокруг использования украинского языка в государственном строительстве». Правда, историк не уточняет источников для столь смелого утверждения. Все, что он приводит в подтверждение своих слов о «негативном отношении большевистской верхушки республики к развитию украинского языка», являются слова В. Затонского (который, кстати, принадлежал к «верхушке» Цикуки, а вовсе не ДКР): «В Украинской республике, которая действительно стала народной, все национальности имеют одинаковые права. Государственный язык уничтожается. Каждый имеет право пользоваться тем языком, который он считает лучшим»[597]. Но дело в том, что в этой тираде, которая, по мнению Поплавского, должна служить подтверждением его тезиса о негативном отношении к украинскому языку в ДКР, содержится, скорее, противоположная мысль. Ведь государственным языком в России был русский! Соответственно, Затонский говорил об уничтожении государственности русского языка, а не украинского.
На самом деле, все документы показывают, что никакой особой дискуссии в «верхушке» ДКР по поводу украинского языка не было. Ведь не считать же «дискуссией» на языковую тему слова Магидова о том, что большевикам надо «читать газеты и… говорить не латинским языком, а русским о назревании забастовки на заводе»[598]. Против насильственной украинизации школ еще в ноябре 1917 г. высказался Артем, который на пленуме обкома Донецко-Криворожского бассейна указал на призывы (даже не действия!) сторонников Центральной Рады: «В целом ряде случаев в Екатеринославской губернии хотят насильственно украинизировать школу, несмотря на протесты родителей». При этом он разъяснил, что вовсе не против открытия украинских или каких бы то ни было иных школ: «Мы за то, чтобы всякой группе, желающей учить детей на определенном языке, была дана школа. Но мы против царской политики отнятия школ». И этот подход, кстати, не вызывал особых дискуссий не только среди «большевистской верхушки», но и среди иных политических партий региона[599].
Наоборот, в Донецкой республике разрешили открывать школы на любом языке. И никаких протестов Жакова или его ведомства против открытия в селах Харьковской губернии украинских школ зафиксировано не было. Другое дело, что быстрая украинизация земских школ, как отмечала местная пресса, «оказалась делом не легким, главным образом потому, что на рынке не оказалось учебных руководств на украинском языке, которые вполне удовлетворили бы учащихся». Ну, так их не было на тот момент и в природе, этих «учебных руководств»[600].
И тем не менее, украинские школы или классы в Донецкой республике открывались по первому требованию родителей и уездных земств. В конце февраля 1918 г. только в Богодуховском уезде преподавание на украинском языке велось в 25 школах, а в Харькове впервые была открыта гимназия с украинским языком обучения[601]. Единственный принцип, который исповедовало руководство ДКР в отношении выбора языка школ и учебных заведений, — это отсутствие насилия над учениками и их родителями, вольных выбирать между различными языками. И какие бы то ни было дискуссии по этому поводу в исторических источниках не обнаружены. Скорее всего, Поплавский решил вставить сей пассаж, исходя из тех штампов, которые последние годы активно насаждаются в украинской исторической и политической литературе: большевики (они же «москали») обязательно должны были не любить украинский язык и бороться против него. Факты же свидетельствуют о том, что в языковом вопросе большевики образца 1917–1919 гг. проявляли куда больше толерантности, чем УНР или Деникин. Что не помешало им в 1920–е начать дикую украинизацию.
Несмотря на короткий срок работы наркомпроса ДКР, тот развернул довольно широкую деятельность по ликвидации неграмотности среди взрослого населения — как отмечалось выше, в крупных городах региона до 1914 г. ситуация была не столь катастрофична, как в селе. Однако в ходе Первой мировой войны и революций на шахтах и заводах появилось немало новых выходцев из деревни, из — за чего процент грамотности снизился и в городах.
Руководство Донецкой республики считало для себя делом чести организацию курсов и школ для рабочих и крестьян. Жаков определял задачи наркомата так: «Взяться немедленно же за борьбу с безграмотностью и невежеством взрослого населения… Надо организовать интеллигентную молодежь для такой подготовки, а пока открывать бесплатные вечерние школы и курсы». К концу февраля только в Харькове было открыто больше 20 учебных заведений, в которых грамоте обучалось около 2 тыс. граждан старше 18 лет. По инициативе властей республики даже был создан Союз учащихся средних учебных заведений для взрослых. 28 февраля в Харькове открылись двухмесячные курсы по организации обучения взрослого населения, на которых обучались 87 человек. В Краматорске, Луганске, Юзовке, Дружковке, Ахтырке и других городах бассейна открылись народные университеты и рабочие клубы[602].
В своей инструкции учителям Жаков признавал: «В области дошкольного воспитания и помощи детям, принимая во внимание отсутствие средств и подготовленного персонала, сейчас вряд ли придется говорить о правильной постановке яслей, приютов, мастерских, школ, детских клубов, площадок и садов в широком масштабе, а между тем безработица и голод требуют именно широкого масштаба». В этой связи он рекомендовал «обратить внимание на широкое развитие детских летних колоний, хотя бы для самых несчастных детей, реквизируя для этой цели дачи, особняки, занимая расположенные в хорошей местности казармы»[603].
