успел раза два по дереву ударить, как жена его жалобным таким голосом заплакала:
— Чули-вли, чули-вли мои, не секи, мужик, мотовило — жена умрет...
Услыхал мужик плач и задумался:
"Это, видно, какая-то птица поет, нет, не стану делать мотовило; жена теперь у меня стала бойкая — за работу хочет приняться; жаль будет, если помрет".
Мужик бросил работу и пошел домой ни с чем. А жена давно его опередила, идет из дома к мужику навстречу и спрашивает:
— Что, хозяин, сделал мотовило?
— Хотел, хозяйка, сделать, да какая-то птица сказала, что помрешь, если я его сделаю, а мне тебя жаль.
— Ох, хозяин, не слушай ее, а завтра поди и сделай.
— На другой день мужик снова пошел в лес, а баба опять тоже сделала: забежала вперед, притаилась за деревом и мужика дожидается. Только начал мужик топором стучать, а она уж плачет жалобно:
— Чули-вли, чули-вли, чули-вли мои, не секи, мужик, мотовило — жена умрет!
Мужик снова задумался: делать или не делать мотовило.
— Нет, не стану делать, вон у меня какая бойкая жена и смерти не боится, так работать хочет; жаль ее будет, коли помрет.
Вернулся мужик домой ни с чем, а жена обежала его, выходит из леса и по-вчерашнему спрашивает:
— Что, хозяин, сделал мотовило?
— Хотел, хозяйка, сделать, да опять вчерашняя птица сказала, что ты помрешь, если я его сделаю, а мне тебя жаль.
— Ох, хозяин, не слушай ее, а завтра пойди и сделай.
На другой день мужик опять пошел в лес, а жена уж давно там. Только мужик за работу, а она и плачет так жалобно:
— Чули-вли, чули-вли, чули-вли мои, не секи, мужик, мотовило — жена умрет.
Задумался наш мужик, что ему делать, а потом и решил: будь, что будет, а жаль жену изобидеть; вон как она работать хочет, по третий день его посылает.
Мужик стал рубить мотовило. Долго баба плакала напрасно — высек мужик мотовило, обделал его и идет домой, а жена давно уже домой пришла и выходит к мужику навстречу.
— Что, хозяин, сделал мотовило?
— Принес, хозяйка, принес; теперь пряди.
Взяла баба мотовило, а прясть ей больно неохота. Все-таки думала, думала, да и напряла ниток, намотала на мотовило пасмы с две примерно, взяла большую кадку, положила туда кудели и поставила ее у порога перед дверями; потом сняла с мотовила нитки, да растянула их поверх кудели. Пришел домой муж, и вот пряха ему говорит:
— Смотри, хозяин, собаки в дом не пускай, а не то перепрыгнет она через кадку и из ниток снова кудель станет. А ведь я вон сколько напряла — жалко будет.
Смекнул мужик, что хитрит его баба. Он видит, что напрядено мало, и впустил в избу собаку. Прыгнула собака через кадку, зацепилась в нитках, да и стащила их на пол. Кричит его баба:
— Ох, хозяин, что ты наделал! Говорила я тебе, не пускай собаки, а теперь вот видишь, что из ниток стало.
Думал, думал мужик, что с бабой сделать, и не придумал ничего другого, как спросить ее:
— Вот, хозяйка, идет праздник большой — Пасха Христова. Все люди снарядные (нарядные) будут, а я в чем в церковь пойду?
— Молчи, хозяин, одежду я тебе излажу, снаряжу тебя побассее (покрасивее) других.
Накануне праздника взяла баба и заколола курицу; перья с нее ощипала, потом пошла в лес и насбирала там серы с деревьев. Пришла домой, велела мужику раздеваться, обмазала его с ног до головы серой и обсыпала его куриными перьями, да так и послала в церковь. Пришел мужик в церковь, а там народу много-премного. Все на него дивуются, все его боятся; все с него глаз не сводят: кто это пришел? Кто это такой? Так все шептались друг с другом, но узнать его так-таки никто не мог. Допрежь этого, как теперь, и в церквях порядка было немного. В сутолок кто-то толкнул, по-нечаянности, мужика, а он-то от толчка и насунься, на грех, на свечку. Как только огонь коснулся перьев, те вспыхнули. Загорелся мужик с головы до ног. Жжет его огонь, давай-ка он бежать домой. Прибежал и говорит жене:
— Ах, ты, такая-сякая, что со мною наробила (сделала)! Погляди-ка на меня, ведь я нагой прибежал, и все меня таким видели.
Шибко рассердился за это мужик на свою ленивую бабу и задумал ее как-нибудь извести. Вот идет он как-то к речке и сделал через нее два перехода: один из хороших досок, а другой из гнилых. Привел он свою бабу к гнилым доскам и говорит:
— Смотри, баба, по этому переходу не ходи, не скачи, пойдешь — худо тебе будет.
А надо сказать, что Лютра (так прозвали жену мужика) всегда делала ему наперекор: и теперь на слова мужа она перечила:
— А вот пойду, эле-люк пойду! Вот пойду: эле-люк пойду!
Она побежала по доскам, да только не успела добежать до середины перехода, как доски под ней подломились, и она упала в воду. Только мужик ее и видел.
Пришел мужик домой; вошел в избу и видит пусто в избе: жалко ему своей бабы. Что сделать, как достать ее из воды, чтобы привести домой? Вот сделал он веревку, привязал к ней зыбку, пошел со снарядом к речке и пустил в нее зыбку. Потянул зыбку обратно и слышит, что-то попало. Ну, думает мужик, вытащу назад свою бабу и уведу ее домой, станем опять вместе жить-поживать. Тащит он, тащит, глядь — вместо его бабы попала ему в зыбку нечитая сила — кикимора. Мужик стал было опускать ее обратно в воду, да нет: кикимора схватилась за него крепко-прекрепко и говорит:
— Батюшка, спаси меня от кривой Лютры!
Попала она в наше царство и житья от нее нам не стало. Спаси, меня, вынь из воды и за это я тебе добро сделаю. С этих пор я стану забираться в богатые дома; буду там всячески пакостить везде, где только можно, а ты будешь меня выживать, за это деньги получать и скоро разбогатеешь. Только одно запомни: как придет время меня выгонять, ты войди в дом и крикни: "Я в дом, кикимора из дому вон! Я тотчас же убегу".
Видит мужик, — плохо ему приходится; крепко схватила его кикимора; вероятно, жутко ей пришлось от кривой Лютры. Мужик вытащил из воды кикимору, и та сейчас же
