Но ему пришло в голову, возможно, они поступят как раз наоборот: выбравшись из-под руин, они исполнятся даже большей решимости погубить его. Их враждебность скорее усилится, чем пойдет на убыль.
Подумав о том, как они будут мстить, он испугался. Может быть, мне следует скрыться, думал он. Сохранить имя «мистер Триз» или использовать какое-нибудь другое в целях маскировки. Сейчас-то они осторожны… но, боюсь, ненадолго.
И все же, даже сознавая это, он продолжал идти и делать рукой особенный, понятный им жест. Несмотря ни на что, он прикладывал усилия для их блага. Он не испытывал к ним чувства враждебности, ненависть таили только они.
На набережной доктор Блутгельд выбрался из потока движения, чтобы бросить взгляд на белый, разбитый вдребезги город Сан-Франциско, лежащий на другой стороне залива. Все, что могло стоять, упало. Желтое пламя и дым поднимались над городом так высоко, что Блутгельд не верил своим глазам. Казалось, город превратился в сухую, сгорающую без следа ветку. Однако из него все еще выбирались люди. Блутгельд видел прыгающие на поверхности залива обломки; люди бросали в воду все, что могло плавать, и пытались переправиться в округ Марин.
Доктор Блутгельд стоял там и не мог продолжать путь, он забыл о своем паломничестве. Сначала он должен позаботиться о них, а затем, если сможет, и о самом городе. Забыв обо всем, он сосредоточился на городе, обеими руками делая новые жесты, которых не знал прежде; он перепробовал все и наконец после долгого времени увидел, что дым начал светлеть. Это вселило в него надежду. Но качающихся на воде людей, беглецов, становилось все меньше и меньше, пока залив совсем не опустел и на поверхности его не остались только обломки.
Поэтому теперь Блутгельд сосредоточился на спасении непосредственно людей; он продумывал пути отхода на север и то, что ожидает там беженцев. Во-первых, вода, во-вторых, пища. Он не забыл ни об армии, доставляющей провиант, ни о Красном Кресте; он подумал и о маленьких провинциальных городках, открывающих свои склады для пострадавших. Наконец то, чего он желал, со скрипом начало осуществляться, и он долго еще оставался на месте, управляя процессом. Обстановка улучшалась. Люди находили медицинскую помощь, лечили ожоги — он позаботился об этом. Он подумал также и об исцелении их душ; важно было, чтобы они избавились от страха, снова почувствовали уверенность в себе, пусть самую рудиментарную.
И тут, к своему изумлению и ужасу, Блутгельд заметил, что, пока он заботился об улучшении их состояния, его собственное резко ухудшилось. Он отдал все для общего блага. Одежда его превратилась в лохмотья и напоминала дерюгу. Пальцы ног вылезали из туфель. Борода отросла, усы лезли в рот, а волосы свободно закрывали уши и доходили до рваного воротника. Он чувствовал себя старым, больным и опустошенным, но ни о чем не жалел. Проделанная работа стоила того. Но как долго он простоял здесь? Поток машин уже давно прекратился, только правее, на шоссе, лежали поврежденные и брошенные остовы автомобилей. Прошли недели? Может быть, месяцы? Он проголодался, ноги его дрожали от холода, поэтому он снова двинулся дальше.
Я отдал им все, что у меня было, сказал он себе и почувствовал обиду и даже гнев. И что я получил взамен? — думал он. Только то, что сейчас я слишком устал, чтобы дойти до округа Марин; мне придется остаться здесь, на этой стороне залива, пока я не отдохну и не приду в себя. Он медленно продолжал идти, и его негодование росло.
Но как бы то ни было, свою работу он выполнил. Невдалеке от себя он увидел пункт первой помощи с рядами потрепанных палаток; он увидел женщин с нарукавными повязками и знал, что это медсестры. Он увидел мужчин в касках с оружием. Закон и порядок, понял он. Благодаря моим усилиям все восстанавливается. Они в неоплатном долгу передо мной, но, конечно, и не подозревают об этом. Пожалуй, я оставлю их в неведении, решил он.
Когда он подошел к первой палатке, один из вооруженных мужчин остановил его. Подошел другой мужчина с блокнотом. Блутгельда спросили, откуда он.
— Из Беркли.
— Имя?
— Мистер Джек Триз.
Они записали все это, затем оторвали талон и дали ему. На талоне был номер, и мужчины объяснили, что он должен беречь талон, потому что без него ему не выдадут продуктовый паек. Его также предупредили, что, если он попытается — или уже пытался — получить паек на другом пункте, его расстреляют. Затем мужчины ушли, оставив его стоять с нумерованным талоном в руке.
Надо ли рассказать им, что все это — моих рук дело? — колебался он. Что только я виноват и навечно осужден за мой смертельный грех, за то, что я — причина случившегося? Нет, решил он, если я им скажу, они заберут у меня талон и не дадут паек. А я ужасно, ужасно хочу есть.
Одна из медсестер подошла к нему и деловым, бесстрастным голосом спросила:
— Рвота? Головокружение? Изменение цвета стула?
— Нет, — сказал он.
— Какие-нибудь поверхностные ожоги, которые не заживают?
Он покачал головой: нет.
— Тогда идите, — сказала медсестра, — и избавьтесь от своих тряпок. Вас проверят на вшивость, побреют голову и сделают уколы. Только не требуйте противотифозную вакцину, у нас ее нет.
К своему смущению, он увидел человека с электробритвой, питающейся от бензинового генератора. Мужчины и женщины терпеливо стояли в очереди, ожидая, когда им побреют голову. Санобработка? — удивился он. Мне казалось, что я ее предусмотрел. Или я забыл про болезни? Видимо, забыл. Он пошел в указанном направлении, недовольный своей оплошностью. Должно быть, я не учел многих жизненно важных вещей, думал он, присоединяясь к очереди.
На Берклийских холмах, в подвале разрушенного дома на Цедар-стрит, Стюарт Макконти заметил что-то жирное и серое, мелькнувшее между бетонными блоками. Он поднял щетку — конец ее ручки был заострен, как пика, — и пополз вперед.
Человек по имени Кен, вместе с которым он был в подвале, болезненно желтый, умирающий от радиационного облучения, сказал:
— Ты ведь не собираешься есть это?
— Еще как собираюсь, — сказал Стюарт, продолжая ползти по пыли, осевшей в открытом подвале, пока он неподвижно лежал за разбитым бетонным блоком. Напуганная крыса громко пищала. Это существо вылезло из Берклийского коллектора и сейчас хотело бы вернуться обратно, но между ним и коллектором был Стюарт. Правильнее сказать, думал Макконти, — между НЕЮ и коллектором. Без сомнения, это женская особь. Мужские варианты поменьше.
Крыса взвизгнула в панике, и Стюарт вонзил в нее заостренный конец палки. Животное опять издало долгий, пронзительный крик. Насаженная на палку, она все еще была жива, она продолжала визжать, поэтому Стюарт стряхнул ее на землю и размозжил ей голову каблуком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
