в согласии зыблет, 
Души бескровные слез проливали потоки. Сам Тантал426
 Тщетно воды не ловил. Колесо Иксионово427 стало.
 Птицы печень клевать перестали; Белиды на урны
 Облокотились;428 и сам, о Сизиф429, ты уселся на камень!
 55 Стали тогда Эвменид, побежденных пеньем, ланиты
 Влажны впервые от слез, — и уже ни царица-супруга,
 Ни властелин преисподних мольбы не исполнить не могут.
 Вот Эвридику зовут; меж недавних теней пребывала,
 А выступала едва замедленным раною шагом.
 50 Принял родопский герой нераздельно жену и условье:
 Не обращать своих взоров назад, доколе не выйдет
 Он из Авернских долин,430 — иль отымется дар обретенный.
 Вот уж в молчанье немом по наклонной взбираются оба
 Темной тропинке, крутой, густою укутанной мглою.
 55 И уже были они от границы земной недалеко, —
 Но, убоясь, чтоб она не отстала, и в жажде увидеть,
 Полный любви, он взор обратил, и супруга — исчезла!
 Руки простер он вперед, объятья взаимного ищет,
 Но понапрасну — одно дуновенье хватает несчастный.
 60 Смерть вторично познав, не пеняла она на супруга.
 Да и на что ей пенять? Иль разве на то, что любима?
 Голос последним «прости» прозвучал, но почти не достиг он
 Слуха его; и она воротилась в обитель умерших.
 Смертью двойною жены Орфей поражен был, — как древле
 65 Тот, устрашившийся пса с головами тремя,431 из которых
 Средняя с цепью была, и не раньше со страхом расстался,
 Нежель с природой своей, — обратилася плоть его в камень!
 Или как оный Олен, на себя преступленье навлекший,
 Сам пожелавший вины; о Летея несчастная, слишком
 70 Ты доверяла красе: приникавшие прежде друг к другу
 Груди — утесы теперь, опорой им влажная Ида.432
 Он умолял и вотще переплыть порывался обратно, —
 Лодочник433 не разрешил; однако семь дней неотступно,
 Грязью покрыт, он на бреге сидел без Церерина дара.434
 75 Горем, страданьем души и слезами несчастный питался.
 И, бессердечьем богов попрекая подземных, ушел он
 В горы Родопы, на Гем, поражаемый северным ветром.
 Вот созвездием Рыб морских заключившийся третий
 Год уж Титан завершил, а Орфей избегал неуклонно
 80 Женской любви. Оттого ль, что к ней он желанье утратил
 Или же верность хранил — но во многих пылала охота
 Соединиться с певцом, и отвергнутых много страдало.
 Стал он виной, что за ним и народы фракийские тоже,
 Перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство,
 85 Краткую жизни весну, первины цветов обрывают.
 Некий был холм, на холме было ровное плоское место;
 Все зеленело оно, муравою покрытое. Тени
 Не было вовсе на нем. Но только лишь сел на пригорок
 Богорожденный певец и ударил в звонкие струны,
 90 Тень в то место пришла: там Хаонии дерево435 было,
 Роща сестре Гелиад,436 и дуб, вознесшийся в небо;
 Мягкие липы пришли, безбрачные лавры и буки,
 Ломкий пришел и орех, и ясень, пригодный для копий,
 Несуковатая ель, под плодами пригнувшийся илик,
 95 И благородный платан, и клен с переменной окраской; —
 Лотос пришел водяной и по рекам растущие ивы,
 Букс, зеленый всегда, тамариск с тончайшей листвою;
 Мирта двухцветная там, в плодах голубых лавровишня;
 С цепкой стопою плющи, появились вы тоже, а с вами
 100 И винограда лоза, и лозой оплетенные вязы;
 Падубы, пихта, а там и кусты земляничника с грузом
 Алых плодов, и награда побед — гибколистная пальма;
 С кроной торчащей пришли подобравшие волосы сосны, —
 Любит их Матерь богов, ибо некогда Аттис Кибелин,
 105 Мужем здесь быть перестав, в стволе заключился сосновом.
 В этом же сонмище был кипарис, похожий на мету437,
 Деревом стал он, но мальчиком был в то время, любимцем
 Бога, что лука струной и струной управляет кифары.
  Жил на картейских брегах,438 посвященный тамошним нимфам,
 110 Ростом огромный олень; широко разветвляясь рогами,
 Голову сам он себе глубокой окутывал тенью.
 Златом сияли рога. К плечам опускалось, свисая
 С шеи точеной его, ожерелье камней самоцветных.
 А надо лбом его шар колебался серебряный, тонким
 115 Был он привязан ремнем. Сверкали в ушах у оленя
 Около впадин висков медяные парные серьги.
 Страха не зная, олень, от обычной свободен боязни,
 Часто, ничуть не дичась, и в дома заходил, и для ласки
 Шею свою подставлял без отказа руке незнакомой.
 120 Боле, однако, всего, о прекраснейший в племени Кеи,
 Был он любезен тебе, Кипарис. Водил ты оленя
 На молодые луга и к прозрачной источника влаге.
 То оплетал ты цветами рога у животного или,
 Всадником на спину сев, туда и сюда направляя
 125 Нежные зверя уста пурпурной уздой, забавлялся.
 Знойный был день и полуденный час; от горячего солнца
 Гнутые грозно клешни раскалились прибрежного Рака,439
 Раз, притомившись, лег на лужайку со свежей травою
 Чудный олень и в древесной тени наслаждался прохладой.
 130 Неосторожно в тот миг Кипарис проколол его острым
 Дротом; и видя, что тот умирает от раны жестокой,
 Сам умереть порешил. О, каких приводить утешений
 Феб ни старался! Чтоб он не слишком скорбел об утрате,
 Увещевал, — Кипарис все стонет! И в дар он последний
 135 Молит у Вышних — чтоб мог проплакать он целую вечность.
 Вот уже кровь у него от безмерного плача иссякла,
 Начали члены его становиться зелеными; вскоре
 Волосы, вкруг белоснежного лба ниспадавшие прежде,
 Начали прямо торчать и, сделавшись жесткими, стали
 140 В звездное небо смотреть своею вершиною тонкой.
 И застонал опечаленный бог. «Ты, оплаканный нами,
 Будешь оплакивать всех и пребудешь с печальными!» — молвил.
 Рощу такую Орфей привлек. Посредине собранья
 Всяческих диких зверей и множества птиц восседал он.
 145 Вот уже пальцем большим испытал он достаточно струны
 И, убедившись, что все, хоть разно звучат они, стройно
 Звуки сливают свои, — молчанье прервал песнопеньем:
 «Муза, с Юпитера ты — всем миром Юпитер владеет! —
 Песню мою зачинай! О мощи Юпитера раньше
 150 Много я песен сложил: величавым я плектром Гигантов
 Пел, на флегрейских полях440 победительных молний сверженье.
 Лирою легкой теперь зазвучу. Буду отроков петь я —
 Нежных любимцев богов, и дев, что, пылая напрасно,
 Кару в безумье своем навлекли на себя любострастьем.
  155 В оные дни небожителей царь к Ганимеду фригийцу
 Страстью зажегся; и вот изобрел он, во что превратиться,
 Чтобы собою не быть; никакой становиться иною
 Птицею сан не велел, — лишь его же носящей перуны.
 И не помедлил: рассек заемными крыльями воздух
 160 И Илиада441 унес, — он