он вообще ничего не боится и не думает о том, что некоторые вещи могут быть опасны. Хорошо, когда человек борется со своими страхами и идет им навстречу. Это означает, что он — не бесчувственный робот, а тот, у кого есть какие-то чувства и эмоции.
— Я не отрицаю, что это нормально. Наоборот — я полностью согласна с тобой.
— Есть много вещей, которых ты и сама до смерти боишься. — Эдвард замолкает на пару секунд. — Однако даже в самой сложной ситуации ты умеешь бороться со своими страхами и делать то, что от тебя требуется. Знаешь, как запретить себе бояться и посмотреть страху в глаза.
— Да и ты и сам много чего боишься, — немного неуверенно отвечает Наталия. — Хотя и пытаешься скрыть это. Тем не менее тебе тоже удается побороть свои страхи и сделать все, что ты должен.
— Не отрицаю. Я много боюсь. Однако я должен бороться со своими страхами. Потому что мужчины не должны показывать, что они чего-то боятся. Они вообще не должны ярко выражать свои эмоции. Хотя иногда это слишком трудно… По крайней мере, для меня. Возможно, я не подхожу под описание сильного сурового мужика, от которого и слезинки не добьешься.
— Это всего стереотипы. Все люди разные: не все мужчины суровые и каменные, и не все женщины нежные и покладистые. Слезы — это не та вещь, которую стоит стыдиться. Надо стыдиться тогда, когда у тебя нет сердца и души. Ведь это то, что делает тебя живым.
— Может быть… — Эдвард тихо вздыхает. — Не знаю… Может быть, я — какое-то исключение из правил, раз не могу быть настоящим мужиком. Наверное, правы были люди, когда говорили, что я не умею прятать свои эмоции. Раз я слабый и слишком впечатлительный, то мне уже никакая маска не поможет.
— Даже самому сильному мужчине трудно держать эмоции в себе, — мягко отвечает Наталия. — Иногда парни тоже порой впадают из крайности в крайность и выставляют все чувства напоказ. Но это не значит, что они слабые и не могут называться мужчинами. Нет! Силен духом тот, кто о чем-то жалеет, в чем-то сомневается и не скрывает этого. Кто показывает слабость и говорит о том, что его беспокоит, чего он боится. Вот в чем сила любого сильного человека.
— Уж что, но я никогда не был каменным и черствым, — качает головой Эдвард. — Я могу не говорить о своих эмоциях слишком откровенно, но всегда проживаю их внутри себя. Постоянно сомневаюсь в правильности своих решений и много думаю над тем, правильно ли я поступил.
— И в этом нет ничего плохого. Не стоит ненавидеть себя за это. Сомневаться, бояться и переживать — это вполне нормальные процессы.
— Наверное, хуже этого может быть только чувство вины. Страх подойти к человеку и сказать, что ты признаешь свои ошибки и просишь за них прощения.
— Согласна, это действительно мерзкое чувство… — Наталия замолкает на пару секунд, склонив голову. — Сейчас я чувствую примерно то же самое.
— Э-э-э… — слегка хмурится Эдвард и вопросительно смотрит на Наталию. — А разве тебе есть из-за чего жалеть?
— Еще как есть! — Наталия опускает взгляд на свои руки, сложенные перед ней. — Тебе не понять этого, но есть очень много вещей, за которые мне стыдно.
— Послушай, Наталия, если ты считаешь себя виноватой из-за того, что произошло между нами, то тебе не стоит переживать, — неуверенно говорит Эдвард. — Потому что это лишь моя вина. Я считал тебя виноватой, ибо не знал всей правды, и начал относиться к тебе ужасно. Однако сейчас я все знаю, и мне очень жаль, что все так получилось.
— Я знаю, — без эмоций отвечает Наталия, избегая взглядов в сторону Эдварда все время, что она сидит рядом с ним. — Но я имею в виду не только это. Ведь… Кроме этого, есть еще очень много вещей, за которые мне очень стыдно. Я совершила много ошибок, за которые слишком дорого заплатила. Из-за которых едва не потеряла то, что у меня было. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы сохранить то, что могла запросто потерять.
— Ты не должна винить себя одну, — низким голосом отвечает Эдвард. — Это я повел себя как безмозглый дебил, который не догадался потребовать какие-то доказательства. И рассказать кому-то обо всем, чтобы меня привели в чувство до того, как я решился бы сделать то, о чем сильно пожалел бы.
— Просто мне следовало рассказать обо всем, когда это случилось. Не будь я такой безмозглой трусихой, все было бы иначе.
— Не надо винить себя, Наталия, — с грустью во взгляде просит Эдвард. — Это мне следовало во всем разобраться, а не набрасываться на тебя с обвинениями, когда мне дали повод усомниться в тебе.
— Тебе тоже не стоит винить себя. Ведь я прекрасно понимаю твои чувства, когда ты подумал, что… — Наталия замолкает на пару секунд и слегка прикусывает губу. — Что я предала тебя…
— Однако и ты пойми меня. Пойми, что я чувствовал, когда увидел те фотографии. Я пришел в бешенство и не мог контролировать себя. Чувство ревности реально отвратительное! Оно отключает мозг и способность адекватно о чем-то думать.
— Я и не смею отрицать свою вину. Знаю, что я не святая и невинная.
— Я знаю, что должен научиться сдерживать себя и не позволять ревности делать из меня монстра. Да, естественно, никто не хочет, чтобы кто-то пытался украсть то, что принадлежит им. То, что ты так ревностно оберегаешь. Но к сожалению, я не знаю, как с этим бороться. Не буду отрицать — я всегда страдал от этой проблемы. — Эдвард замолкает на пару секунд и пожимает плечами. — Не знаю… Может, однажды мне удастся перестать ревновать девушку к другому мужчине… Если она когда-нибудь у меня будет, конечно… Будет ли у меня та, с которой я захочу быть…
Последние слова Эдварда заставляют Наталию напрячься и почувствовать, как ее сердцебиение становится более частым. Если поначалу девушка лишь чувствовала себя неловко, то сейчас ей становится еще и больно. Больно от осознания того, что это означает конец их отношений. Впрочем, она делает вид, что не восприняла эти слова близко к сердцу.
— Твой брат же научился не ревновать мою подругу, — низким голосом выдавливает из себя Наталия. — И она не ревнует его к другим девушкам, так как знает, что этот человек предан только ей.
— Я знаю, хотя вспомни, что и у них была такая проблема, — отмечает Эдвард. — Он тоже как-то приревновал ее к какому-то мужику. Да и она чуть не убила
