– Ты и меня хоронить собралась, что ли?
– Когда-нибудь. Я точно тебя переживу, старика.
– Мы с тобой ровесники.
– А так и не скажешь, да? – Она подмигнула Димону. – Тебе розу надо? А то двор какой-то невеселый. У меня полная люлька саженцев.
– Не надо мне роз. Проку от них никакого.
– Да, это не грибы. – И ушла, не сказав «пока», только махнув по-мужски крупной рукой.
– Хорошая баба, сердечная, трудолюбивая, – сказал Абдула, отодвинув чай и вновь взявшись за бутылку. – А крепкая какая. Точно меня переживет.
– Правда заигрывала с вами?
– Было дело. Помощник ей нужен. Но где взять? Сейчас все «женихи» мечтают на шею к бабе сесть и ножки свесить.
– А что был намек на грибы?
– Обожаю их. И собирать, и есть. Тихая охота – это моя истинная страсть.
Он выпил, закусил тушенкой, съев всю банку зараз. И снова вернулся к чаю.
Димон же напился и его, и сидра. В животе булькало. Решил отлить, и тут затренькал мобильный. Звонил опять Марк.
– Я кое-что нащупал, – сказал он, но не очень уверенно. – У Фатимы была аллергия.
– Да. Хома говорил, что она, то есть Фима Сивохина, постоянно таскала с собой супрастин. – Заметив заинтересованный взгляд Абдулы, Димон включил громкую связь.
– Странно, что этого нет в досье. Но я сейчас о Фатиме чеченской. Пока не доказано, что она одна и та же, будем разделять. Так вот у последней была очень редкая аллергия. На никель.
– Она не редкая. Я лично знаком с одним канадцем, который мелочь в руки не берет. У него кожа зудит от соприкосновения с ней. А все из-за никеля, который добавляют в сплав.
– У него легкая форма. А Фатиму никель мог убить. Это какое-то расстройство иммунной системы. Оно не врожденное. Возможно, в ее случае спровоцированное резкой переменой климата, стрессом. Она и перчатки носила, чтобы лишний раз не дотрагиваться до опасных поверхностей и предметов. Фима просто таблетками обходилась, а Фатима с ампулой не расставалась. Одна из ее подопечных на допросе рассказала, что хотела украсть ее. Думала, наркотик, ширнуться собиралась. Оказалось, обычное лекарство от аллергии. Вернула. Но Фатима все равно узнала, кто лазил к ней в сумку, отмудохала девицу и посадила в карцер.
– Как она выжила вообще с такой аллергией? У нас посуда из нее, дверные ручки, оправы для очков.
– В современных изделиях его очень мало. Они практически безвредны. Хотя у некоторых от тех же очков переносица краснеет и зудит, вспухают запястья под часами.
– Откуда ты все это знаешь?
– Я сижу перед компьютером и гуглю. В данный момент рассматриваю картинки. Зрелище неприятное, но не страшное. Даже не верится, что от такого можно умереть. Скорее всего, у Фатимы развилась фобия. Чуть зачешется, у нее панические атаки начинаются. А не дай бог отек Квинке, тогда все, тушите свет.
– Теоретически, если аллергика заковать в кандалы из никеля, надеть на него ошейник, обруч на голову и не давать снимать несколько дней, он умрет.
– Если по башке кирпичом дать – тоже, – фыркнул Марк. – Мой организм, к примеру, не принимает цитрусовые. Так что захочешь от меня избавиться, корми неделю апельсинами.
– У меня иногда чешется рука под часами, которые мне отец подарил. Может, у меня тоже на никель аллергия?
– Ты, парень, сейчас пьешь из него чай, – сказал Абдула. – И вроде ничего.
– Эта чашка?..
– Да, из сплава, где преобладает никель. Сделана под серебро, но это не оно. Хома таскал сервиз в скупку. Думал, обладает ценной вещью. Бабушка его уверяла в этом. Но увы. Серебра чуть, есть латунь, а в основном никель. Причем неочищенный. Из такой посуды есть вообще не желательно.
– Вот вы все верно говорите, – подхватил Марк. – Как раз в кустарных изделиях, особенно старых, никеля очень много. Его выдавали за серебро, подмешивали и в золото. Может, поэтому многие не могут носить антикварные украшения. Под ними горит кожа, появляется зуд. Так рождаются легенды о проклятых драгоценностях. А на деле у тех, кто их носит, банальная аллергия.
– Фатима сбросила с себя вместе с одеждой браслет перед тем, как отправиться с проводником через горы! – вскричал Димон и подпрыгнул на стуле. – Я рассказывал, помнишь?
– Помню, – ответил ему Абдула.
Димон удивленно на него воззрился.
– Я не вам.
– Да-да… Я о своем. – Он резко встал. Сделал шаг в одну сторону, потом в другую – заметался. – Та, что откликалась на Любочку, тоже так сделала. В палатке Красного Креста. Она обыскивала трупы, сняла с доктора часы, надела на себя, но вскоре сорвала с запястья, будто они ее ужалили.
Говорил он сумбурно, но Правдин понял, о чем речь.
– Вы это пытались вспомнить?
– Что-то важное, но это ерунда. А я-то думал… – Он схватил чашку с теплым чаем, сделал несколько жадных глотков и замер.
Абдула понял, какого фрагмента не хватало в его мозаике. И сейчас, когда он держал в руках чашку, из которой Хома поил всех своих гостей, как из парадно-выходной, она сложилась.
Друг не бредил. Фатима в Сочи. И она ближе, чем можно было представить. Человек, вхожий в дом. Знающий о многом. Тот, с кем Хома болтал перед тем, как умереть. С ним, Абдулой, а до этого с ней…
Фатимой.
Но понял это слишком поздно. А она…
Как догадалась она о том, что он понял?
Инстинкт? Предчувствие? Ее невероятное, дьявольское везение?
– Вам дурно? – услышал Абдула голос Дмитрия. – Побледнели что-то…
– Перебрал все же. Пойду прилягу. А ты езжай домой. Не трать время впустую. Не снять тебе фильма о Фатиме.
И больше не стал разговаривать с Димоном. Ушел в дом, прихватив с собой чашку. Остатки чая из
