прописал, с тем она и вернулась домой к себе. Вот только медпункта в деревне нет, а соседи делать уколы не умеют. Так и лежат ампулы в коробочке на подоконнике…
В деревне Пожар Брасовского района, когда-то очень большой, сейчас осталось три скромных жилых домика, притулившихся у трассы. Нынешний её вид печален: брошенные, покосившиеся серые дома с пустыми проёмами окон, разваленные сараи, заросшие высоченной травой бывшие огороды. Но те, кто остался, стараются не сдаваться.
Со слезами на глазах попросил гостя задержаться, посидеть вместе в избе и покушать самый пожилой обитатель Пожара Дмитрий Гаврилович, бывший моряк. Его дом стоит на самом краю деревни, соседи к нему почти не ходят, а сам он до них тоже не может дойти – ноги болят. «А как дойду, хорошо, полдня на это уйдет, так уже и забуду, о чем говорить хотел, да и в обратный путь пора собираться», – горько пошутил старик, пока они очень медленно шли от калитки к дому. У пенсионера пятеро детей: дочка и четыре сына. Все, по его словам, достойные люди, разъехались по разным уголкам России. Раньше хоть с женой мог поговорить, но уже несколько месяцев, как она заболела и живет с сыном в областном центре. Вынужденное одиночество Дмитрий Гаврилович переносит тяжело.
Пожарский почтальон Иван Тихонович, сам уже пенсионер, живёт в доме со своей мамой, которая болеет и почти не ходит. Ухаживает за ней, но не забывает и о стариках в других деревнях.
Почтальон признался, что за день не успевает обойти весь вверенный ему участок: каждый если напрямую и не попросит, так сделает всё, чтобы он задержался и рассказал как можно больше новостей – в следующий раз Тихоныч придет только через неделю.
Последние пятеро жителей деревни Шапкино (большинству из них нет и 50-ти), известной с XVI века, очень удивились, как фотограф их вообще нашел: «Они считают, что о них никто уже и не помнит. Во что легко верится: муж Елены, хозяйки одного из двух здешних жилых домов, единственный из всех шапкинцев работает за пределами деревни – в райцентре. Так вот, туда и обратно мужчина всегда вынужден добираться пешком…».
«Первый дом, который виден с дороги, зарос так, что виднелась только одна крыша: сколько угодно можно косить, но природа берёт своё. То же и с домом соседа – не показал бы сам, никогда бы мы его не нашли. Общий погреб у них прямо в лесу вырыт и накрыт досками. При всей запущенности деревни, что удивительно, на их огромном огороде всё ухожено и обработано, грядка к грядке. Что посадили и вырастили – то и съели, всё очень просто…»
В Гладском, окончательно оставленном людьми примерно в 2009-м, главную улицу можно найти исключительно по обрывкам проводов на покосившихся столбах. «Виды этой деревни, упоминаемой с начала XVII века в составе Брасовского стана Комарицкой волости как село с Покровской церковью, находившееся во владении Апраксиных, – вспоминает Павел, – поразили даже меня, видевшего в заброшенных деревнях разное. В домах ничего не осталось, кроме стен, крыш и разваленных печей. Трава репей, колючки и крапива в человеческий рост полностью окутали всю деревню…
Но больше всего удивились жители деревень, когда Павел появился во второй раз – чтобы отдать готовые фотографии. Они не верили своим глазам и говорили: «Ну это ты действительно молодец, не каждый на такое способен». Правда, одну героиню фотосъемок застать уже не удалось – Клавдия Николаевна умерла. И последняя фотография оказалась единственной за многие годы. Она и пошла на памятник, другой не нашлось.
У жителей деревни два развлечения: телевизор, если антенна что-то ловит, и разговоры – с соседями, если они есть, или с родственниками по мобильному телефону.
Приходу почтальона местные старики радуются, как дети. И даже не потому, что приносит пенсию или газеты, а больше тому, что с ним можно поговорить, узнать последние новости, а также расспросить, кто еще жив в соседних деревнях.
(Комментарий автора: вот такой «ярые западные любители» России, вместе с нашими т. н. «либералами-перестроечниками», хотели бы видеть всю нашу страну.)
Поликарп Михайлович Смесителев, сантехник:
– У меня в этой связи есть предложение.
Вот в своё время, сразу после смерти Сталина И. В., в СССР была проведена большая амнистия, в том числе среди т. н. «политических заключенных», якобы незаконно «репрессированных» сталинским тоталитарным режимом. Лидерами движения были люди либерально-монархического толка (т. е. выходцы не из рабочей среды), в основном потомки и сторонники «творческой» дореволюционной интеллигенции, выходцы из дворянско-графских и княжеских семей, которые, подсуетившись, сумели не только реабилитировать себя, но и получить от государства повышенные пенсии (как «репрессированные»). Им вернули их квартиры, дома и другие привилегии. И которые и по сей день находятся в рядах т. н. «несистемной» либеральной оппозиции.
И не секрет, что именно они явились подстрекателями и ярыми исполнителями «горбачевско-ельцинско-гайдаровско-чубайсовского…» переворота конца восьмидесятых – начала девяностых годов прошлого века, эхо которого еще очень чувствительно для россиян и по сей день – май 2019 года, и протянется еще не один десяток лет.
Так что т. н. «сталинские репрессии» для заключенных ГУЛАГа (по Солженицину А. И.) были «цветочками» (у них в заключении были постоянная работа и, особенно, постоянное питание, их не бомбили и не убивали оккупанты…), а вот «дети войны», которые под бомбежками и обстрелами во время ВОВ, находились рядом с матерями, работающими на заводах и фабриках Советского Союза, которые делали снаряды и патроны, военную технику, шили гимнастерки и шинели, находясь на военном положении, помогали фронту, голодали, поднимали страну после войны из разрухи, налаживали нормальную послевоенную жизнь, оказались «ягодками» в т. н. «перестроечные годы», годы т. н. «реформ»; когда не немецкие фашисты, а наши российские «оккупанты» выбрасывали их на улицу, оставляя их и их семьи без работы и куска хлеба, обрекая их на болезни, голод, помойки и вымирание.
И здесь «под раздачу» попали в основном пожилые люди сегодняшнего времени, родившиеся до войны, с 1930 по 1945 годы, т. е. «дети войны».
О «детях войны» нельзя говорить просто как о детях.
Это люди, родившиеся незадолго до войны и пережившие военное лихолетье. На себе испытавшие все тяготы и издержки военного времени – недоедание, недосыпание, порой жуткие бытовые условия, неухоженность, плохую одежду, обувь, перебои со светом, водой, страх бомбежек немецкой авиации, действий администраций немецких оккупационных властей, карточную систему на продукты питания и одежду и др. Были периоды, особенно весной, когда людям разрешали наши власти выезжать за город – собирать оставшиеся на полях от прошлогодней уборки полугнилую картошку, морковь, капусту, чтобы не
