— Разрешите вам напомнить, что у меня нет богатого папочки, как у некоторых моих знакомых.
— Как вы смеете так говорить! Испанцы по крайней мере не мерят свою жизнь на доллары и центы.
— Испанцы, которых я вижу здесь, весьма богаты и занимаются лишь тем, что приумножают свое богатство. Скупают, например, оливковые рощи и превращают их в ловушки для туристов. И владельцы этих огромных яхт в заливе тоже не давали обета бедности.
— Это подонки, потерявшие совесть. Они делают все, что велит им Франко и его банда. Им лишь бы сохранить свои fincas[33], свои яхты и своих любовниц, а остальные пусть голодают. Я не коммунистка, но, когда я вижу, как приходится трудиться простым людям, чтобы прокормить семью, я могу понять, почему они за коммунистов.
— Так чего же вы хотите — еще одну гражданскую войну? Еще миллион убитых? Кровь на улицах?
— Если дойдет до этого, — сказала Кармен, — то виновниками окажутся ваши друзья — владельцы яхт. Конечно, я этого не хочу. Я хочу спокойных и планомерных преобразований. Если это возможно в Америке, то почему же невозможно здесь?
— Я не занимаюсь изучением национального испанского характера, но где-то я слышал, что ваши соотечественники в возбужденном состоянии кровожадны, жестоки и неистовы.
— О боже мой, как я устала от таких разговоров, — воскликнула Кармен. — Как будто Испания — это только бой быков, флагелланты да мстители за поруганную честь. Почему никто не говорит о жестокости немцев — после того, что они натворили в Европе? Или французов — после Наполеона? Я уже молчу о том, что в свое время творили американцы. Эх вы, бедный, никчемный теннисист. — Кармен презрительно подписала поданный ей счет. — Ну вот, вы сэкономили на четырех порциях джина с тоником. Разве вы не рады, что приехали в жестокую и буйную Испанию и стали здесь лакеем богачей?
— Вероятно, — обиделся Билли, — нам не следует больше встречаться. Ищите себе другого партнера.
— Вы по-прежнему будете играть со мной в теннис, потому что вам за это платят. Завтра в то же время. — Она вышла, оставив его одного в огромном пустом баре. Боже мой, думал он, а я-то считал, что она меня добивается! Сначала Моника со своими бомбами, а теперь вот эта!
На следующее утро Моника появилась на корте одна. Билли должен был признать, что выглядела она настоящей теннисисткой — маленькая, стройная, с красивыми ногами, в коротком теннисном платьице и с лентой вокруг головы, чтобы не растрепались аккуратно уложенные волосы.
Когда они вместе шли на корт. Билли тихо спросил:
— Моника, какую игру ты сейчас затеваешь?
— Мистер Эббот, меня зовут сеньорита Хитцман, — сказала она холодно.
— Если тебе нужны деньги, которые я отвозил в Париж, и… остальное, то я все тебе верну. Правда, на это, потребуется некоторое время, но я мог бы это сделать…
— Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, мистер Эббот.
— Да брось ты это, — сказал он раздраженно. — Мистер Эббот! Ты не называла меня мистером Эбботом, когда мы спали в одной постели в Брюсселе.
— Если вы будете продолжать в том же духе, мистер Эббот, я буду вынуждена сообщить администрации, что вы тратите время на разговоры, вместо того чтобы выполнять свои обязанности, то есть обучать меня игре в теннис.
— Ты никогда не научишься играть в теннис.
— В таком случае, — сказала она спокойно, — это еще одна неудача, о которой вы будете вспоминать с сожалением, когда состаритесь. А теперь, с вашего позволения, я хотела бы начать занятия.
Вздохнув, он направился на другую сторону корта и начал подавать ей мячи. Ее ответные удары были ничуть не лучше, чем накануне утром.
Когда урок закончился, она сказала:
— Благодарю вас, мистер Эббот, — и ушла с корта.
Днем он выиграл у Кармен со счетом 6:0, 6:3, нарочно перемежая свечи укороченными ударами, чтобы заставить ее побегать, пока наконец лицо ее не запылало.
— Вы играете как последний кастрат, — вот и все, что она сказала, уходя с корта. Посидеть в баре она его не пригласила и пошла в гостиницу одна. Билли смотрел ей вслед и думал о том, что Испания становится для него все менее привлекательной.
Уэсли поехал из Лондона в Бат поездом и с удовольствием любовался из окна аккуратными зелеными ландшафтами сельской Англии. После напряженности и неуверенности в Америке прогулки по Лондону действовали на него успокаивающе, он никого здесь не знал, и никто ничего от него не требовал. Однажды в какой-то закусочной Уэсли услышал голос официантки, очень похожий на голос Кейт, и вдруг почувствовал, что сильно по ней соскучился. Он доел свой сандвич, пошел на вокзал и первым же поездом отправился в Бат. Вот Кейт удивится, когда его увидит! И наверное, обрадуется.
В Бате он дал таксисту адрес и, сидя на заднем сиденье, с любопытством рассматривал аккуратные улочки и красивые дома. Да, это тебе не Индианаполис.
Такси остановилось перед маленьким белым домиком в сплошном ряду точно таких же домов. Уэсли расплатился с таксистом и позвонил. Дверь тут же открылась, и невысокая седая женщина в фартуке сказала:
— Добрый день.
— Добрый день, мэм, Кент дома?
— Простите, а вы кто?
— Уэсли Джордах, мэм.
— Господи! — Женщина широко улыбнулась и протянула ему руку. Жесткая, с мозолями, трудовая рука. — Я столько о тебе слышала. Заходи, заходи, мальчик. Я — мать Кейт.
— Очень приятно познакомиться, миссис Бейли.
Они вошли в маленькую гостиную. На полу в манеже с гуканьем ползал малыш.
— Это твой брат, — сказала миссис Бейли. — Вернее, твой единокровный брат. Его зовут Том.
— Я знаю, — сказал Уэсли, с интересом разглядывая малыша. — Отличный парень!
— Просто чудо. Такой веселый! Ты чаю хочешь?
— Нет, спасибо. А Кейт дома?
— На работе. Можешь туда сходить. Закусочная «Кингс армз», всего в нескольких шагах отсюда. То-то она обрадуется! Ты останешься ужинать?
— Пока не знаю. Здравствуй, Томми, — сказал он, подходя к манежу, — как поживаешь?
Малыш улыбнулся и загукал. Уэсли наклонился и протянул ему руку, выставив вперед один палец. Малыш сел, затем ухватился за палец, встал и победоносно засмеялся. Ну и хватка, подумал Уэсли.
— Томми, — сказал он, — а ты сильный парень.
Малыш был счастлив. Может быть, он и сам был так же счастлив в его возрасте. Интересно, надолго ли брату хватит этого счастья. При такой матери, как Кейт, может быть, и на всю жизнь.
— А где та закусочная? — спросил он. — Как туда пройти?
— Выйдешь из дома — поверни налево; это через три квартала отсюда, прямо на углу. — Миссис Бейли открыла ему входную дверь. Она стояла рядом с ним, едва доставая ему до плеча, у нее было простое, очень приятное лицо. — Я хочу, чтоб ты знал, Уэсли, — сказала она серьезно, — то время, которое моя дочь провела с твоим отцом, было лучшим в ее жизни. Она никогда этого не забудет. — Она сделала шаг назад и улыбнулась, но он увидел, что на глазах у нее слезы. — Помни, мы тебе не чужие.
— Я обязательно вернусь. Кто-то должен же научите его играть вместо крикета в бейсбол, так почему бы не я?
— Ты хороший мальчик, — засмеялась миссис Бейли. — Именно таким по рассказам Кейт я тебя и представляла себе.
Она стояла у открытой двери и смотрела, как он идет по залитой солнцем улице.
Было почти три часа — время закрываться, — и закусочная «Кингс армз» уже опустела, только один старик дремал за маленьким круглым столиком над кружкой пива. Кейт мыла стаканы, а мужчина в фартуке расставлял бутылки.
Уэсли молча стоял у стойки, ожидая, когда Кейт оторвется от своей работы. Наконец она, не оборачиваясь, спросила:
— Что вам угодно, сэр?
Уэсли засмеялся.
— Уэсли! — воскликнула она. — Сколько же времени ты здесь стоишь?
— Пятнадцать минут. Умираю от жажды.
— Хочешь пива?
— Нет. Я просто хочу посмотреть на тебя.
— Я ужасно выгляжу.
— Ну что ты. — Она почти совсем не изменилась, только лицо и грудь пополнели да загар стал бледнее. — Ты очень красивая.
Она серьезно посмотрела на него.
— Это неправда, но все равно приятно.
Часы над стойкой пробили три, и Кейт громко сказала:
— Время, джентльмены, прошу вас.
Старик за столиком встрепенулся, допил пиво и ушел.
Кейт вышла из-за стойки и остановилась перед Уэсли.
— Я так рада снова тебя видеть. — Она обняла его и поцеловала. — Как ты узнал, где меня найти?
— Я был у тебя дома.
— Видел малыша?
— Да. Мировой парень.
— Ну, не такой уж мировой, но ничего. — Уэсли видел, что она довольна. — Подожди, я сейчас накину пальто, мы выйдем на улицу, и ты расскажешь, как ты жил все это время. — Выходя, она крикнула мужчине за стойкой: — До шести, Элли.
Мужчина что-то пробурчал в ответ.
— Красивый городок, — сказал Уэсли на улице. — Должно быть, здесь приятно жить.
— Бат видел и лучшие дни. — Она пожала плечами. — Раньше сюда приезжало высшее общество — пили воды, выдавали замуж дочерей, играли в казино. А теперь здесь больше туристы, и иногда кажется, что живешь в музее. Не знаю, куда теперь ездит высшее общество. И осталось ли оно вообще на свете.
