Кончилось последнее представление в зале Джо Секиры; Генерал-с-Пальчик сидел на табурете у себя в уборной и втирал холодный крем в собственное лицо-блюдце. Вместе с гримом он снимал грязь, и лицо превращалось из полного солнца в ущербную луну. Обрюзгшие щеки, мешки под глазами, подбородок, скукоженный до шишки.
То, что дамы некогда называли очаровательными губками, напоминало текстурой устриц, пойманных в конце сезона. Нос походил на бумажную скрепку, ноздри как булавочные уколы. Даже у зрачков был потрепанный вид. В щель между детских зубов Пальчик просунул язык. Малина заплесневелая.
– Может, Барнум и прав. Пора писать мемуары, – сказал он зеркалу.
Час назад заглянул Ф.Т. сообщить Генералу, что он продал Титана и намерен двинуться в другую сторону. Пальчик взглянул на рисунок Тома Наста,[97] где озорной дух Барнум держал на руках пухлую кудрявую девочку. Ноги его сходились конусом в одну точку. Черная воронка сообщала телу динамику. Текст на афише, составленный из выгнутых букв-клоунов, гласил:
«БОЛЬШОЙ ВОЛЧОК… НОВАЯ КРУГОВЕРТЬ ОТ БАРНУМА».
– Разумеется, ваше имя в моем цирке всегда будет в первых строках афиш. Куда приятнее держать на руках Мальчика, чем на задворках злого надутого Пальчика. Я вижу вас в роли помощника инспектора манежа. Назначил бы вас самим инспектором, если бы не голос От такого предложения Генерал не на шутку взвинтился. В жесте Барнума было не больше убедительности, чем на лице, что болталось сейчас перед Пальчиком в зеркале.
– Вот оно как, – сказал Генерал лицу, одновременно приводя его в чувство новой порцией грима. – Sic transit.[98] Из маленькой хлопушки вышел большой хлопок. Ты получил от жизни больше, чем просил и даже мог рассчитывать. Жену, которая ждет тебя в твоем собственном выкупленном доме, и славу, на которой можно почивать. Если тебе осталось только это, все равно лучше, чем если бы тебя сожрал бродячий кот. Никаких цирков, Генерал. Для лебединой песни Пальчика никаких духовых оркестров.
Он выудил из ящика бутылку хереса, надолго к ней приложился и отправился на сцену произносить тост.
– Трое в круге, идеальная троица. Два низвергнутых камня и отвергнутый эльф.
Застряв в наклонном положении, Титан и Голиаф ждали его на пустой арене. Подъемный механизм застопорили сразу после премьеры. Но исполины были не одни. Пальчик разглядел на ринге квадратную тушу Черного Барса.
– Привет, малыш. – Барс всадил кулак в дымный хвост от Пальчиковой сигары. – Думал, вы домой пошли.
– Зашел пожелать моим партнерам доброй ночи, – сказал Генерал. – Хочешь коктейля?
– Отчего ж не хотеть, – ответил Черный Барс. – Вы разрешаете мне пить из вашей бутылки?
– Давай бери.
– Никогда не пил из бутылки белого.
– По такому случаю можно сделать исключение. После передай лекарство ребятам.
– Каменюкам? Не будут они пить из такого горлышка, – сказал Черный Барс. – Слыхали новость?
– Какую новость? – Пальчик забрался на сиденье. – Я думал, что все новости, какие могут быть, уже были.
– Пожалуйста, не надо сидеть на его месте.
– На чьем месте?
– Мистера Брайана. Это кресло теперь всегда будет пустое. Босс завещал мне этот зал.
– Завещал тебе зал Джо Секиры? Я знал, что этот человек извращенец.
– Вот и адвокат про то же. Зал мой, печать, подпись.
– Поздравляю, Барс. Это ценное приобретение.
– Отродясь у меня ничего не было, кроме кулаков. Поглядим теперь.
– Мой тебе совет: будь осторожен. Друзья Брайана, наверное, не обрадуются такому завещанию.
– Да уж как пить дать явятся по мою жопу. К черту, мой ринг – мой бой.
– Удачи. Если надо будет в чем поддержать, дай знать. У меня связи в нужных местах Сливки общества. Видал, как они плескались вчера в этой давке?
– Ладно, пошел я. Сюзи ждет. Болтайтесь тут сколько хотите, Генерал. Выйдете потом через боковую дверь, только одна лампа пускай горит в честь Костомола Брайана. Вот ваша бутылка. Покажите, что вы будете из нее пить.
Пальчик как следует приложился к горлышку. Пробираясь по боковому проходу к дверям, Черный Барс качал головой и втыкал в потолок левые хуки.
Пальчик залез на ринг и тоже помесил воздух хуками и тычками. Потом растянулся на брезентовом полу поблизости от бутылки с хересом.
– Господа исполины, мистер Пальчик желает сообщить, сколь приятно ему было с вами работать. Вы ни разу не пропустили реплики, не сломали строй и весьма мило отзывались на аплодисменты. Обидно, что нашему шоу не суждена долгая жизнь. Но так бывает всегда в этом ветреном деле, а потому отставить сожаления. Я посоветовал бы вам поработать над дикцией и развить некоторые задумки. Относитесь с сочувствием к тем, кто сидит на дешевых местах. И не оттесняйте слонов. – Пальчик глотнул эликсира. К нему возвращался прежний кураж. – Что вообще нас тут держит? Может, отправимся куда-нибудь, покутим?
Спасибо, Пальчик, пожалуй, не стоит. Вряд ли публика отнесется с пониманием к моему кутежу. Да н с гардеробом могут быть сложности.
– Об одежде не волнуйтесь, – сказал Пальчик. – Ханжи уснули, подонки упились, остальным безразлична Я провел годы на склоне холма. Потом стеной тюрьмы. Затем полом на складе. Потом нефом в церкви. Затем хранилищем в банке. Потом школьными воротами. Затем на свалка. Теперь в человеческом обличье. Скоро – игрушкой для деревенщин фронтира. Голиаф стыдится звездно-полосатой набедренной повязки? Отлично. Оставим этого пидора здесь. Титан не боится изощренных развлечений.
Сопли есть, а сисек нет, как сказал бы Чурба. Ты называешь меня пидором и говоришь, что стыжусь флага? Я даю надежду и эрекцию. Ты предсказываешь катастрофы и страшные вспышки. Я бы сказал, Титана вместо горшка сажали на гвозди. Кстати, он не умеет ходить. Он вообще ничего не умеет, только реветь и портить воздух.
Когда Титан портит воздух, рождается буря. Дети, которых сажают на шипы, учатся орать пулями. Ты несешь надежду? Я – веру. Ты даешь эрекцию фермерам, чтобы они тыкались в тухлый мед? Я напоминаю людям, что их столбы ведут к звездам.
Я даю утешение, муки надежды и прикосновения.
Голиаф завидует существам из плоти и похоти? Тем, кто готов драться за милость камня? Ты продаешь вазелин чмокерам. Я подгоняю ясноглазых, чтоб чмокали поживее и спасали расу.
Иногда слепые глазницы яснее видят предназначение.
Что? Теперь великое предназначение? Разуй глаза, мы компост для Бога. Мы живем на ринге, где стоит ввязываться лишь в один бой. Бросать вызов преградам для плоти и для камня. Широте, долготе, гравитации, ложным горизонтам. Прорыв сквозь радугу подобен попытке к бегству. Титан раскаляется, чтобы разжигать. Строить нацию. Банкротить заводы. И сколачивать миллионы по ходу дела.
– Так, может, сбежим. Мне осточертел этот потный дом, – сказал Пальчик. – Хотите выпить?
Что за извращенное пророчество! Прости, что я все это слушаю. Куда бежать? На землю без любви? Я знаю, вчем мандрагоровый корень твоего пессимизма. Инструмент Титана не поврежден, но не был в деле. Гранитному девственнику не постичь мудрость оргазма. Когда кончишь, любая судьба ощущается иначе. Пара царапин на палке смягчат твое мировоззрение. Я всеми руками за строительство империй и путешествия к звездам. Но может, все-таки удастся выпить из ковша Медведицы, не разбив ее чашку?
Камень, увязший в трясине плоти? Что за извращение! Сюжет для трагедии. Или комедии. Есть между ними разница?
– Смех и слезы – не одно и то же, – вступил Генерал. – И я не знаю, какое искусство выше. Короче говоря. Голиаф думает, что Титану надо потрахаться. Может, он и прав. Загвоздка в размере. Ну, не отчаивайся, вдруг найдешь что-то подходящее. Я вот нашел, а мое неравенство в худшую сторону. А что, если построить тебе жену? Громадную такую кралю, поставим в гавани, а вместо бус будет Бруклинский мост. С этими лапочками все иначе выходит.
Если я снизойду до плотских утех, моей партнершей будет гора, а не доярка.
– Увы, все мы учимся компромиссам, – сказал Пальчик. – Так идем или нет? Бутылка пуста.
От каменного хруста Генералу пришлось зажать уши. Ухватившись обеими руками за собственную ногу, Титан вывесил ее за край гроба, Затем, используя бедро как опору, перекинул все остальное тело через изогнутые медные перила. Как-то умудрился приземлиться на ноги. Встал посреди ринга и ударил себя в грудь.
Звук получился унылый, как весть о смерти в детском приюте. Голиаф со стоном сел, затем проломился сквозь стенку ящика. Он выбрался из дыры, которую сам же пробил в полу, и поковылял к Титану.
– Полегче, ребята. Первые шаги самые трудные, – предупредил Пальчик.
