Медик был бледен, и лоб его покрыла испарина.
– Доктор Галлахер, – начал весьма решительным и серьезным видом Харвестер, выходя вперед. – Мне очень жаль, сэр, что пришлось потревожить вас, но вы, очевидно, знаете о том обвинении, которое касается причин смерти принца Фридриха, выдвинутом то ли по злому умыслу, то ли в результате искреннего заблуждения. Поскольку обвинение было предъявлено публично, мы не можем не ответить на него. Мы должны узнать правду, и в этом нам помогут ваши чистосердечные показания.
Галлахер, начав было говорить, вдруг сильно раскашлялся. Вынув белоснежный носовой платок, он прикрыл им рот и с трудом подавил кашель, и даже после этого продолжил держать платок в руке.
– Бедняга, – неожиданно прошептала Зора Рэтбоуну. Это были первые слова, которые она позволила себе сказать о свидетелях.
– Да, сэр, я понимаю, – ответил доктор Харвестеру. Вид у него был несчастный. – Я сделаю все, что в моих силах.
– Я уверен, что вы это сделаете. – Эшли стоял перед ним, заложив руки за спину; Оливер еще накануне заметил эту его привычку. – Я должен вернуть вас назад, к тому дню, когда с принцем произошел несчастный случай. Вас позвали к нему. – Он констатировал это как факт и словно бы не требовал подтверждения. – Где вы его нашли, когда приехали, и в каком он был состоянии?
– Принц был в своей спальне в поместье Уэллборо, – ответил Галлахер, глядя в зал. – Он лежал на досках, которые специально принесли, потому что все боялись положить его на мягкую кровать, опасаясь, что сломанные кости могут сдвинуться. Несчастный был в сознании и поэтому испытывал страшную боль. Мне кажется, он сам винил себя во всем.
Рэтбоун оглянулся на Зору и увидел, что та искренне сопереживает мучениям принца, словно они были еще живы в ее памяти. Он почему-то приготовился увидеть раскаяние на ее лице, но ничего подобного не заметил.
Тогда адвокат посмотрел на принцессу и был поражен тем, что на ее неподвижном лице не было и тени волнения. Оно было безжизненным, будто все чувства в ней иссякли, а душа была мертва.
– Возможно, – печально произнес Харвестер. – Ужасная беда… Каков же был ваш диагноз, доктор Галлахер, когда вы осмотрели его?
– Множественные переломы ребер, – отметил свидетель. – Правая нога сломана в трех местах, и переломы очень серьезные. Как и перелом правой ключицы.
– А внутренние повреждения? – Адвокат Гизелы помрачнел, словно боль и страх тех мгновений перенеслись в зал суда. На галерке сочувственно и испуганно перешептывались.
Рэтбоун остро ощущал присутствие Зоры рядом, слышал, как при каждом движении шуршит тугой шелк ее платья, и чувствовал ее напряженность, чувствовал, как она ловила слова свидетеля, испытывая при этом ужас и смятение тех дней. Сэр Оливер не хотел смотреть на нее, но все-таки не удержался – и был поражен, как нахлынувшие чувства изменили ее лицо. Некоторое время он не мог оторвать взгляда от ее излишне длинного гордого носа, зеленых глаз под опущенными ресницами и полуоткрытого от волнения рта.
Рэтбоун до сих пор не знал, насколько она осведомлена обо всем, а также – любила ли она Фридриха или просто жалела его за его страдания. Зора все еще оставалась загадкой для Оливера, какой показалась в первый день их знакомства. Порой эта женщина приводила его в отчаяние, в ней было что-то похожее на одержимость или безумство, – и все же он не считал ее злодейкой и не испытывал к ней неприязни. Насколько все было бы проще, если б Оливер невзлюбил ее! Тогда бы он с чистой совестью отказался от ее защиты. Теперь же ему приходилось переживать за нее, хотя она одна была виновата в том, что затеяла…
Галлахер тем временем пытался предположить, какими могли быть внутренние травмы бедного принца, насколько это позволял ему его опыт врача.
– Это нельзя утверждать со всей уверенностью, – смущенно оговаривался он. – Казалось, что он поправляется – во всяком случае, его общее состояние улучшилось… Но, боюсь, он на всю жизнь остался бы калекой. – Доктор печально вздохнул. – Теперь же мне кажется, что я что-то пропустил: возможно, лопнул сосуд, когда больной каким-то образом нарушил спокойный режим или сильно раскашлялся. Иногда в таких случаях простое чихание может кончиться бедой.
Харвестер кивнул.
– Но симптомы, которые вы наблюдали, подтверждали, что причина смерти – увечья, полученные во время опасного падения с лошади?
– Я… в то время я был убежден в этом. – Галлахер беспокойно заерзал на стуле и завертел шеей, пытаясь ослабить воротничок, который душил его; руки доктора по-прежнему сжимали край трибуны. – Я с чистой совестью подписал свидетельство о смерти. Конечно… – Он умолк, и теперь его волнение было очевидно каждому из присутствующих в зале.
Эшли помрачнел.
– Теперь вы сомневаетесь, доктор Галлахер? Ваши сомнения начались после того, как вы прочитали в газетах о предположениях сэра Оливера, высказанных им на вчерашних слушаниях, или начали сомневаться до этого?
Теперь у медика был вид загнанного в угол человека. Он не сводил взгляда с Харвестера, словно опасался, что, сделав это, тут же увидит глаза принцессы Гизелы.
– Да… пожалуй… главным образом после того, как я прочел это в газетах… – пробормотал он. – Хотя вопросы частного детектива, который говорил со мной до этого, уже тогда встревожили меня, но в то время я не придал им большого значения.
– Итак, ваши сомнения возникли под влиянием чужих подозрений и слов? Кстати, этот агент нанят сэром Оливером и его подзащитной, не так ли? – Эшли указал рукой на Зору.
– Я… – Врач покачал головой. – Не знаю. Правда, он дал мне понять, что защищает доброе имя принцессы, а также лорда и леди Уэллборо…
В зале послышался недовольный шум. Один из присяжных неодобрительно поджал губы.
– Он так и сказал? Неужели? – насмешливо переспросил Харвестер. – Что ж, такое может быть, но заверяю вас, доктор, этот агент не имеет никакого отношения к принцессе Гизеле, и я буду удивлен, если окажется, что он действовал от имени лорда и леди Уэллборо. Их репутации ничто не угрожает и не может угрожать.
Галлахер промолчал.
– По зрелым размышлениям, доктор, – продолжал защитник Гизелы, сделав несколько шагов перед свидетельским местом и вернувшись обратно, – вы по-прежнему считаете, что ваше первое заключение о причине смерти принца было верным? Он умер от внутреннего кровотечения в результате увечий от несчастного случая, осложненного, возможно, разрывом сосуда, в чем мог, как вы полагаете, быть повинен внезапный чих или кашель?
– Не могу утверждать. Без вскрытия нельзя с уверенностью назвать причину смерти, – ответил медик.
По залу пробежал ропот. На галерке вскрикнула женщина, а среди присяжных началось волнение, словно вскрытие должно было состояться прямо сейчас и они должны были при этом присутствовать.
– Можно ли доказать, доктор Галлахер, что смерть наступила не от травм, а по любой другой причине? – спросил Харвестер.
– Конечно, нет! Если б это было возможно, я не подписал бы заключение.
– Значит, нельзя, – удовлетворенно согласился Эшли, разведя руками. – Еще один вопрос. Вы навещали принца регулярно, когда он начал выздоравливать?
– Разумеется. Я навещал его ежедневно. А в первую неделю после несчастья я бывал там дважды в день, до тех пор, пока ему не стало лучше и не упала температура.
– Как скоро после несчастного случая он умер?
– Через восемь дней.
– Кто все это время ухаживал за ним?
– Каждый раз, когда я навещал его, я видел с ним принцессу. Кажется, это она ухаживала за ним и выполняла все его желания.
Харвестер, чуть понизив голос, стал уточнять подробности:
– Она ухаживала за ним как медсестра, доктор, или также готовила ему еду?
В зале суда стало так тихо, что каждый слышал, как кровь стучит у него в ушах. Зал суда был переполнен: все скамьи были заняты так, что люди сидели вплотную друг к другу – рукав габардинового сюртука прижимался к шелковому рукаву соседки. Однако в данную минуту вся эта масса людей, застыв, походила скорее на музей восковых фигур.
– Нет, – на этот раз уверенно ответил медик. – Принцесса не готовила принцу еду. Как я понял, она не умела стряпать. А поскольку она принцесса, никто от нее этого и не требовал. Я слышал, что она ни разу за это время не спускалась в кухню. Мне даже сказали, что она не покидала их с принцем комнат с тех пор, как произошло несчастье… и до самой его кончины… и даже несколько дней после его смерти, так она была убита горем.
– Благодарю вас, доктор Галлахер. – Харвестер был очень любезен. – Вы многое прояснили. Пока это все, что я хотел у вас спросить. Без сомнения, у сэра Оливера есть к вам вопросы, если вы будете так любезны и останетесь на свидетельской трибуне.
Врач повернулся к Рэтбоуну, когда тот встал и подошел к нему. Монк упомянул о тисовых деревьях в парке поместья Уэллборо-холл, и адвокат графини фон Рюстов постарался разузнать все, что только можно, об этом виде деревьев. Но ему пока не следовало пугать свидетеля, если он хотел во всем разобраться. А пуще всего не стоило интересоваться сейчас неожиданным поведением Зоры, которая так и подалась вперед, жадно вслушиваясь в каждое слово доктора и не сводя с него глаз.
