И все это правильно и замечательно, пока ты что-то рационально рассчитываешь, примеряешь, присматриваешься к женщинам, до той поры пока не ворвется в твою жизнь свой, до одури, до неверия, что такое возможно, – свой человек! Вот так – наотмашь, перемешиваясь мыслями, дыханием, прожитыми порознь жизнями!
Ворвется, перевернет и перетрясет всю твою жизнь, и окажется, что все рациональные расчеты – это такая чушь!
А он, по привычке – нет, мне и так хорошо, – свобода, независимость, романчик ей предложил! М-да уж!
Первую ночь за последние девятнадцать суток он спал спокойно, без сновидений и просыпаний ночных, до самого утра.
Сашка измучилась совсем!
Она по сто миллионов раз в день запрещала себе думать о нем, вспоминать, балансируя на качелях своих мыслей от отчаяния к гневу.
От бесконечных мучающих «круговых» дум она кидалась в беспредельную занятость, на работе изматывая себя контролем всех мелочей и подробностей так, что подчиненные стали от нее прятаться. Обругала ни за что ни про что Филимонова, когда он сунулся, загоревший, довольный, отдохнувший, рассказывать в восторженных тонах об отпуске, подтверждая фотографиями это счастье.
– Шла бы ты, Александра, в отпуск, что ты на людей кидаешься! – обиделся он.
– Извини, Фил, – покаялась Санька, понимая, что ужасно не права.
А дома, в редкие выходные, сбегая все от того же, отпускала домработницу и сама хваталась за генеральную уборку: мыла, драила, переставляла мебель, разбирала залежи вечно оставляемых на потом вещей. Повыбрасывала под горячую руку старые любимые какие-то безделушки, вещи, которые обычно берут в руки, вздыхают над ними, улыбаются, вспоминая что-то связанное с ними, и убирают.
Но как бы она ни загружала себя – ни черта не помогало! На работе еще куда ни шло, там о другом думать приходилось, а вот домашние хлопоты не только не отвлекали, а наоборот – под механичность дел мысли гуляли себе в голове спокойненько, не обращая внимания на все ее окрики.
Сегодня было воскресенье, и Саша, не обращая внимания на стенания и уговоры домработницы прекратить заниматься такими глупостями, отдраив за прошлые выходные всю квартиру, приступила к самому сложному и нелюбимому – вычищению кухни. Вот на черта она сама это делала? Ей казалось, что так она сбежит от воспоминаний и дум навязчивых. Ага!
Стоило только приступить – и все тягостные мысли тут как тут оказались. Парадокс какой-то! И зачем, спрашивается, домработницу отпустила?
Ну почему, почему он так испугался?
И ответила тут же – да ничего он не испугался! Гуров вообще ни черта не боится! Все просто – что мог, он тебе предложил, ничего сверху он дать не может! Ну не любит он тебя, что ж тут поделаешь!
Не любишь – и хрен с тобой!
И все правильно!
И не нужны ей никакие романы с ним! Ему что, он бы снисходительно звонил, когда ему удобно и секса захотелось, и держал бы ее на расстоянии, и принимал бы с той же снисходительностью ее любовь! А она бы всю себя внутри переломала! И что потом?! Когда он решил бы, что хватит и ему перестало быть интересно? Или другую поинтересней встретил?
Что потом?!
В Анну Каренину играть?! Только вместо поезда ее по рельсам вся оставшаяся жизнь без него раскатала бы! И не собрать себя!
Нет! Хватит с нее «немамы» и папы тоже с их предательством искренней, чистой детской любви и вымаливанием, зарабатыванием хоть крупицы в ответ.
«Ничего, ничего, – уговаривала себя Саша, – нужно время. Надо подождать немного, и станет не так больно! По Соломону – все пройдет, и это тоже! Надо только время! Терпи, Сашенька!»
Терпи не терпи, а деваться все равно некуда! Только время у нее и осталось.
«Уеду! – решила вдруг она. – Пусть Фил работает, а то я всех уже достала своими настроениями! Фил справится! Точно уеду! В Испанию – давно хотела, вот и поеду! А потом в Рим, хоть там и жара сейчас несусветная, ничего, мне в самый раз!»
Поддерживая себя такими решениями и развивая мысленно тему поездки, она домыла кухню, приняла душ. И с теплым удовольствием человека, хорошо сделавшего работу, села пить кофе, озирая блеск своего хозяйства.
Отпила кофе и закурила.
Вот курить стала, а все этот Гуров, будь он неладен! Никогда в жизни не курила, а тут!
«Все, все, никакого Гурова! Забудь! Испания, Италия – Милан, Барселона, курорт какой-нибудь бешеный, Рим! Вот и ладушки!»
И, отпив еще кофе, с удовольствием затянулась сигаретой.
С трудом выровненные, уже приближающиеся к удовольствию мысли разбил звонок в дверь.
«И кого там…» – недовольно подумала Сашка и, не глядя в глазок, не спрашивая «кто», с ходу открыла дверь.
Немая сцена!!
На пороге стоял Иван с полным комплектом мужских «боевых» атрибутов.
Сашка пришла в себя, ей понадобилось всего ничего, секунд тридцать, чтобы отойти от шока и неверия в происходящее.
– Иван Федорович, вы и такая банальность: цветы, шампанское, тортик! – веселилась Сашка.
Она еле сдержалась, чтобы не кинуться ему на шею и зацеловать до смерти!
– Я думал. Честно, – хрипнул Иван, прокашлялся, – но у меня на думанье никаких сил не осталось. Предполагал серенаду под твоим окном, но понял – не потяну! Сашка, забери все это!
Он сунул ей в руки огромный букет алых роз, не меньше тридцати, две бутылки шампанского и торт, какой-то замысловатый, огромный, в шоколадных розах и цукатах, упакованный не в коробку, а в прозрачный целлофан и завязанный розовым бантом в виде подарка.
Какая житейская пошлость – кра-со-та!
– Войти можно?
Он нервничал ужасно!
И все поражался, чего он так, и никак не мог успокоиться, все думал, что пошлет она его за горизонт! И права будет!
И на самом деле думал, как прийти. Не с пустыми же руками! А с чем, как? Фантазия от стресса убого предлагала всякую дикость от щенка с бантом на шее до не менее экстремальной серенады под балконом.
– Тьфу ты! – одергивал себя Гуров и начинал думать по новой.
Так и проходил, промаялся все утро, что бы такого сделать, чтоб не послала сразу, а хотя бы выслушала. Уже ехал к ней, так ничего и не надумав, не зная, что скажет и какие надо слова говорить. Плюнул от досады, приправив замысловатыми эпитетами свою сообразительность, тормознул у ближайшего супермаркета и решил – хрен с ним, пусть будет банальный «джентльменский» набор.
Она оценила!
Он так торопился отделаться от мешающихся в руках предметов, сунул ей все сразу, что Санька еле успела поймать. Поставив торт на пуфик в прихожей, в последний момент перехватила рискованно выползающую из пальцев одну из бутылок шампанского, перекинула на сгиб локтя букет и отступила:
– Проходи!
Он вошел, не отрывая взгляда от ее глаз, как только не споткнулся о порог!
