Джудит закусила дрожащую нижнюю губу. Она отвела взгляд и тихо сказала:
— Прошлый год все было несколько иначе…
— Разумеется. Тогда у нас была своя школа. Не было никакой необходимости в дополнительных домашних занятиях, потому что во время уроков дети занимались чем положено. С одноклассниками тоже все было в порядке: это были дети нашего круга, с нормальным поведением и разумными символами престижа. Но что же мы теперь можем сделать?
Свобода провел рукой по глазам. Голова трещала. Джудит подошла к нему и потерлась щекой о его грудь.
— Не принимай это так близко к сердцу, дорогой, — прошептала она. — Вспомни, о чем всегда говорил Лэад: добивайтесь взаимодействия с неизбежным.
— Ты упускаешь из виду, что он подразумевал под словом «взаимодействие», — мрачно отозвался Свобода. — Он имел в виду, что неизбежное надо использовать наподобие того, как дзюдоист использует атаку своего противника. Мы забываем его совет, все из нас забывают, а его уже нет с нами.
Некоторое время они молчали, и Джудит прижималась к груди мужа.
Ян, казалось, вновь увидел ореол былой славы Лэада: он скользнул взглядом куда-то за пределы комнаты и тихо сказал:
— Ты не знаешь, как все это было. Ты была еще слишком мала и присоединилась к движению после смерти Лэада. Я сам был всего лишь ребенком, но помню, как мой отец насмехался над ним. Однако я видел, как этот человек говорил, и по видео, и в натуре, и уже тогда я знал. Не то, чтобы я действительно понимал. Но я знал, что существует высокий человек с красивым голосом, вселяющий надежду в сердца людей, чьи родные погибли под развалинами разбомбленных домов. Мне кажется, потом, когда я начал изучать теорию конституционализма, я пытался вернуть то прежнее чувство… А мой отец только насмехался над ним, но сделать ничего не мог! — Ян умолк. — Извини, дорогая. Я тебе рассказывал об этом сотню раз.
— А Лэад умер, — вздохнула Джудит.
Вновь охваченный внезапным гневом, Свобода выпалил то, что прежде никогда не говорил жене:
— Убит! Я в этом уверен. Но не просто кем-нибудь из Братства, случайно встреченным на темной улице, — нет, я слышал слово там, намек здесь, что мой отец имел с Лэадом конфиденциальную беседу: Лэад к тому времени стал слишком большой величиной. Я бросил отцу обвинение в том, что это он убрал Лэада. Он ухмыльнулся и не стал этого отрицать. Именно тогда я порвал с ним. А теперь он пытается убить и дело Лэада!
Ян высвободился из объятий жены и ринулся вон из кухни, вихрем пролетел через столовую и гостиную к выходу. Он надеялся, что дыхание бури охладит кипевшую в нем кровь.
В гостиной сидел, скрестив ноги, Дэвид. Он слегка покачивался, глаза его были полузакрыты.
Свобода резко остановился. Сын его не замечал.
— Что ты делаешь? — наконец спросил Ян.
Личность девяти лет от роду повернулась с внезапным изумлением, словно пробудившись ото сна.
— О, хэлло, сэр…
— Я спрашиваю, что ты делаешь? — взорвался Свобода. Веки Дэвида снова опустились. Он казался ужасным хитрецом,
— Домашние задания, — пробормотал он наконец.
— Какое, к черту, домашнее задание? И с каких это пор этот тупоголовый негодяй, именуемый учителем, начал предъявлять требования к твоему интеллекту?
— Мы должны тренироваться, сэр.
— Прекрати морочить мне голову! — Свобода подошел к мальчику, встал над ним, уперев кулаки в бока, и посмотрел на него сверху вниз. — В чем тренироваться?
На лице Дэвида появилось мятежное выражение, но потом он, видимо, решил, что лучше не связываться.
— Эл… эл… элементарная настройка. Сначала надо освоить технику. Чтобы добиться фак… фактического навыка, нужны годы.
— Настройка? Навыки? — у Свободы снова появилось чувство, что он носит воду решетом. — Объясни, как ты это понимаешь. Настройка на что?
Дэвид покраснел:
— На Невыразимое Все.
Это был вызов.
— Но постой, — сказал Свобода, с трудом пытаясь сохранять спокойствие. — Ты ходишь в светскую школу — по закону. Там ведь вас не учат религии, не так ли? — он говорил и сам надеялся на это.
Если государство вдруг начало бы покровительствовать какому-то одному из миллиона культов и вероучений в ущерб всем остальным, это было бы гарантией беспорядков — что могло бы превратиться в клин для…
— О, нет, сэр. Это факт. Мистер Це объяснил.
Свобода сел рядом с сыном на пол.
— Что это за факт? Научный?
— Нет. Это не совсем так. Ты сам мне говорил, что наука не может дать на все ответов.
— Не может дать ответ, — механически поправил Свобода. — Согласен. Утверждать обратное все равно, что утверждать, будто открытие структурных данных есть совокупный итог жизненного опыта людей, а это самоочевидный абсурд.
Свобода почувствовал удовлетворение от четкости своей речи. Здесь было какое-то детское заблуждение, которое можно было рассеять разумной беседой. Глядя вниз на кудрявую каштановую голову, Свобода вдруг почувствовал, как его окатила волна нежности. Ему хотелось взъерошить сыну волосы и позвать его на веранду поиграть в догонялки. Однако… — В обычном употреблении, — объяснил он, — слово «факт» служит для обозначения эмпирических данных и тщательно проверенных теорий. Это Невыразимое Все — явная метафора. Как если бы ты сказал, что наелся по уши. Это просто выражение, а не факт. Ты, должно быть, имеешь в виду, что вы проходите что-то по эстетике: почему на картину приятно смотреть и так далее.
— О, нет, сэр, — Дэвид энергично взмахнул рукой. — Это правда. Правда, которая выше науки.
— Но тогда ты говоришь о религии!
— Нет, сэр. Мистер Це рассказывал нам об этом. Старшие ребята в нашей школе уже в этой, ну, немного в настройке. Я хочу сказать, что это упражнение еще не дает осо… осо… осознания Всего. Ты становишься Всем. Не каждый день, я имею в виду…
Свобода снова встал. Дэвид уставился на него. Отец дрожащим голосом сказал:
— Что это еще за чушь? Что означают слова «Все» и «Настройка»? Какова структура этой идентификации, которая, по сути дела, все равно что идентификация чередующихся четвергов? Продолжай! Ты владеешь основами семантики в достаточной мере, чтобы суметь все объяснить. По крайней мере, ты можешь дать мне понять, где кончается ясность и начинаются мнимые ощущения. Продолжай же!
Дэвид тоже вскочил. Кулаки его были сжаты, в глазах светилось что-то, похожее на ненависть.
— Это не значит ничего, — закричал он. — Ты не знаешь! Мистер Це говорит, что ты не знаешь! Он говорит, что эта игра со словами и оп… определениями, логика, все это просто чушь. Эта старая наука нереальна. Ты тянешь меня назад со своей старой логикой, и… и… и большие ребята смеются надо мной! Я не хочу учить твою старую семантику! Я не хочу! Я не буду!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
