— Видишь! — Деби опять придвинулась ко мне поближе. — Тебе не кажется, что нам пора объединить усилия?
— Возможно, — осторожно допустил я.
— Видишь! — повторила Деби, потрепывая и пощипывая мое плечо. Она действительно была рада меня видеть! — Мой начальник согласился со мной, что все это соперничество служб, которые делают одно и то же дело — полная глупость! Это у них там наверху междоусобная война. А в окопах солдаты должны действовать заодно!
— И что вы мне предлагаете со своим начальником?
Деби откинулась на спинку стула и захохотала. Потом приложила руку к губам и понизила голос.
— Нет! Нет, ты что, действительно не услышал тогда моего предложения?
— Клянусь! Было слишком шумно, и я, наверное, отвлекся!
— Хорошо! Тогда я повторяю его. Ты говоришь нам, что ты знаешь, а мы сообщаем тебе, до чего докопались мы! И это намного скорее приведет нас к разгадке. Но ни ты, ни мы никому о нашей сделке не докладываем. Просто каждый из нас оказывается вдвое более эффективным. Даже втрое — дополнительная информация позволит каждому из нас продвинуться еще дальше.
Потом ты пишешь свой отчет, а мы — свой, и каждый приписывает наши общие достижения себе. Ну, мы там договоримся, что мы напишем, а то получится один рассказ, слово в слово.
Значит, Деби все-таки считает меня за своего! Уф!
С волками жить — по-волчьи выть! Я вступил в торг.
— Хорошо, а как я узнаю, что вы говорите мне правду, всю правду и только правду?
— То же самое я могу спросить у тебя! — резонно заметила Деби. — Это вопрос доверия. Я же могу тебе доверять?
— Разумеется!
Разумеется, нет! В этой профессии доверие занимает такое же место, как в профессии палача — чувствительность и человеколюбие.
— Ну, так как тогда?
Обмен, подумал я, если бы я, конечно, захотел на него пойти, был бы неравным. Мы знаем, кто примерно убил Ромку и почему, и даже тот предмет, из-за которого он был убит, теперь был у нас. А ребята из Шин Бет, похоже, топчутся на месте. Но ведь и у нас оставались вопросы! Вдруг мы ответим на них с помощью израильтян?
— Ты согласовала это со своим начальником. Давай я тоже поговорю со своим! Не на самом верху, — успокоил я Деби, — только на одну ступеньку выше. Я тоже хочу прикрыть тылы.
Я действительно хотел сообщить об этом предложении Бородавочнику. Он на основе любого, самой банального, расклада может придумать сложнейшую комбинацию. А здесь пахнет серьезной разведигрой!
— А мы не упустим время? — спросила Деби.
Азартная! Думает, она нашла свое место в жизни!
— Вас устроит, если через пару дней вы будете знать, например, кто и почему?
Деби прямо подпрыгнула на стуле.
— А ты уже знаешь?
Я кивнул:
— И вы узнаете, если мне дадут добро:
Я почти не блефовал. Я не был уверен только, кто именно убил Ромку: сикхи или пакистанцы.
— Но ждать нужно два дня?
— Как минимум! Может быть, три.
Деби засмеялась, но не подленько, не хитро — обезоруживающе простодушно:
— А ты не можешь сейчас сказать мне? Я буду держать язык за зубами, пока ты не разрешишь!
От неожиданности я тоже расхохотался.
— Деби, ты — прелесть!
— Нет? Не можешь?
Знаете, что? Я допускаю, что, если бы я ей сейчас рассказал про Ромку и взял с нее слово никому ничего не говорить без моего разрешения, она за эту пару дней не проболталась бы. Дальше — если бы наша сделка не состоялась — не гарантирую, но на эти два дня я был почти уверен. У молодых романтиков свой кодекс чести, независимо от национальности. Так мне подсказывает моя интуиция.
Я перегнулся через стол и поцеловал Деби в щеку.
— Жениться на тебе я не могу — придется тебя удочерить!
— А мы можем эти два дня провести вместе?
Искусством плавных переходов шпионка-неофитка еще не овладела.
— Увы, нет! Мне тут нужно выяснить еще пару вещей!
— Но ты же уже знаешь, кто и почему?
— Есть еще куча вопросов! В частности, где эти люди сейчас.
Деби рассеянно кивнула — ее снова интересовало не это.
— А где мы встретимся?
— Скорее всего, в Дели. Я позвоню тебе. Но не раньше, чем через пару дней.
— Мы поднимемся ко мне? — снова без перехода спросила Деби.
Кожа, как абрикос — и по цвету, и наощупь, вспомнили мои руки. Несмотря на бурную ночь, подзарядка во мне уже произошла. Но внутренне я еще был с Машей.
— Сейчас не могу, — соврал я. — За мной вот-вот заедет машина.
— На десять минут!
— Прости! Не хочу вступать в долгие объяснения, но я действительно не могу.
Правда подействовала лучше — настаивать Деби не стала.
— Тогда мы должны принять решение по моему второму предложению.
Я, должно быть, вопросительно поднял брови. Деби схватила меня обеими руками за плечи и встряхнула.
— Ну, хватит придуриваться! С тобой и моим отцом.
— Деби, — устало сказал я. Это я, конечно же, помнил. — И как ты все себе представляешь?
— Ты же в Тель-Авиве живешь?
— И что?
— Ничего! Я сниму там квартиру. Каждый будет жить своей жизнью, но — часто, очень часто, иногда, время от времени, — как захотим, мы будем с тобой встречаться. Мне это, правда, нужно! И тебе ведь неплохо со мной было?
Я вспомнил, как это было.
— Мне с тобой было очень хорошо! — честно признал я.
— Так мы поднимемся ко мне? — логично продолжила Деби.
Не знаю, чем бы это закончилось. Правда, не знаю! Но тут в дверях появился Кудинов и махнул мне рукой.
— Прости! — сказал я Деби, вставая. — Мне пора!
Я поцеловал ее в щеку.
— Через два дня. Ты обещал! Обещал! — настойчиво глядя мне в глаза, повторила Деби и поцеловала меня в губы.
Лешка подождал, пока я подойду к нему.
— Меня в гостинице предупредили, что перед отходом поезда билетов может не быть даже в первый класс, — по-русски сказал он. — Так что двинули туда прямо сейчас! А это кто?
— Из конкурирующей фирмы, — уклончиво ответил я.
— Вижу, ты времени не терял — ни со своими, ни с чужими! — резюмировал мой проницательный друг.
Часть девятая
Снова Джайпур
1
На перроне народу было, как во время эвакуации, когда враг уже у ворог города. То же броуновское движение, что и на улицах и дорогах, только уже без страха врезаться, задеть, притереться. Взмыленные худые мужчины — носильщики? — лавирующие с чемоданами на плечах, поскольку в руках пронести их сквозь толпу немыслимо. Выводки чистых детей со смышлеными глазами-бусинами, держащихся за руки и увлекаемых вперед родителями. Стайки европейских туристов, одетых преимущественно в белое и теряющихся среди буйства разноцветных сари. В Индии вы быстро замечаете, что типажи индийских фильмов смотрятся здесь, как пришельцы с другого континента. Местное население в своей массе низкорослое — женщины едва доходят до груди даже мне — и очень темнокожее. Фактически индийцы в своей массе такие же черные, как африканцы, только черты лица у них другие.
Пробираясь среди суетящихся семейств с узлами и баулами, мы с Лешкой добрались до своего вагона. Первый класс был раскуплен для туристов, чудом оказалось два билета во второй. У двери был вывешен список пассажиров, но поскольку мы билеты купили только что, нас в нем быть не могло. Мы покрутили головами, сверили табличку на вагоне с указанием в билетах — СС2 — и, пропустив вперед семейство с детьми, расколотое нашими большими телами инопланетян, поднялись внутрь.
Это был купейный вагон со спальными полками — наверное, поезд шел куда-то дальше, чем Джайпур, может быть, в Бомбей. Нашими соседями оказалась супружеская пара лет тридцати пяти с двумя мальчиками — все чисто одетые, вежливые, довольно прилично говорящие по-английски.
Я боялся, что в вагоне будет душно. Напрасно — как только состав тронулся, с потолка на нас обрушился водопад ледяного воздуха. Он-то и выгнал нас с Лешкой в коридор.
— Какой он все-таки змей! — произнес Кудинов, завершая свой очередной диалог с самим собой. — Я про Эсквайра. И про Ромку.
Я тоже об этом думал. Меня за последние десять лет раз пять расспрашивали на эту тему. И когда я приезжал в Москву, и в Нью-Йорке, и даже когда в Вену ко мне на встречу приезжал лысый колючий генерал из внутренней контрразведки. Весь колючий — с колючими глазами, с колючей усмешкой, с колючими вопросами! Почему Ляхов решил перебраться в Израиль? Обсуждал ли он этот вопрос со мной? Допускаю ли я, что Ромку мог перевербовать Моссад?
— О, боже! — Я и вправду от всего этого устал. Я повысил голос, как бы для невидимого микрофона — а мы встречались в защищенной комнате на какой-то конспиративной вилле. — Записываю для архива свои реплики! В то, что Ляхова завербовал Моссад, я не верю! Иудей он никакой! Сионист еще меньший! За деньги его не купишь! На бабе его поймают — сейчас не 1983-й год, если понравится, попросит фотографию себе на память оставить, а то и просто пошлет. Вершить судьбы мира Ляхов не стремится. В Германии он не бедствовал. Что еще?
