Весь день чайхана Сафара пустовала: мужчины были все на полях. Только вечером, уже в сумерках, они разошлись, поручив надзор за поливом особо доверенным старикам, известным своею честностью. Стариков обязали всю ночь посменно охранять ответвления главного арыка, неусыпно следить, чтобы каждое поле, каждый сад получили полностью свою воду и ни одна капля не ушла на сторону. Водяной вор Камиль, с молодых лет бессчетно избиваемый односельчанами за кражу воды, был на этот раз передан под надзор муллы, который мудро решил посадить его внутрь минарета, где и запереть до утра на замок.
Поднявшаяся луна увидела под собою те же поля и сады, но теперь на них была брошена сверху путаница серебряных нитей – то блистали, струились, бежали во все концы полные водою арыки, переплетаясь, расходясь и снова сливаясь. И тишина была в эту ночь особенная: вся в переливах тихого журчания, затаенного плеска и бульканья; порою слышалось неясное чмоканье, как будто сама земля, почуяв на себе прохладную влагу, шевелилась и вздыхала сквозь сон.
Люди так устали на полях, что, разойдясь по домам, легли сразу спать. В чайхане коротали ночное время только четверо стариков, которым в полночь предстояло выйти на охрану воды. Разговор шел, конечно, о вчерашней находке Мамеда-Али. Сам он участия в разговорах не принимал: сегодня уже столько раз повторял эту историю каждому чоракцу в отдельности, что вконец изнемог и теперь ограничивался лишь бессловесными звуками: в знак подтверждения – мычал, в знак отрицания – щелкал языком.
– Не сами же они выросли под яблоней, эти драгоценности! – воскликнул Сафар.
– Может быть, они лежали в земле на этом месте уже много веков? – отозвался один старик.
Мамед-Али щелкнул языком. Лежали много веков! Разве не окапывал он яблоню ежегодно – почему же не видал их раньше?
– Ты, наверное, просто не замечал мешочка. Думал – комок земли…
Подобная догадка затрагивала честь Мамеда-Али: он был не из тех садоводов, которые, окапывая деревья, оставляют комки.
– Зачем гадать, зачем думать! – не выдержал он. – Откуда взялись драгоценности? Конечно, от бога! Разве не всемогущ он, разве такое чудо не под силу ему?
Сафар испугался:
– Бог?.. Опомнись, Мамед-Али! Ты хочешь сказать, что сам бог посетил вчера твой сад?
– Зачем же обязательно сам? Он мог послать кого-либо из праведников, дедушку Турахона, например.
Дедушка Турахон!.. Как раз недавно был его праздник. Чоракские ребятишки, подобно кокандским и всем остальным, тоже подвешивали в садах и виноградниках свои тюбетейки. Дедушка Турахон!.. Сразу прихлынули к старикам воспоминания – отзвук тех благословенных лет, когда и сами они, волнуясь и замирая, пришивали к своим тюбетейкам разноцветные ниточки. В холодной памяти разума он мог затихнуть, угаснуть, этот далекий отзвук, но в памяти сердца – никогда!
И время в закопченной тесной чайхане потекло назад. Старики вспоминали и опять становились детьми; беззубые, сморщенные, дряхлые, они, оказывается, постарели и вошли в сумерки бытия только телом, но в сердцах сохранили непомеркшей зарю своего утра – легкий прозрачно-золотистый свет, встретивший их в колыбели. Тот, кто умеет смотреть на людей со вниманием, не удивится этому: он знает, как много детского все мы носим в себе.
– Может быть, и вправду – дедушка Турахон? – задумчиво сказал один старик.
– Но в доме Мамеда-Али нет детей, – усомнился второй.
– Что ж такого? – возвысил голос Мамед-Али. – Если он любил мою Зульфию маленькой девочкой, почему он должен ее разлюбить?
В конце концов старики решили, что Мамед-Али прав: драгоценности принес Турахон…
Наступившая полночь положила конец разговорам в чайхане. Старики разошлись на поля. Мамед-Али был задумчив, глубоко вздыхал, обращая взоры к ночному небу, к звездам, которые казались ему близкими, пушистыми, теплыми сквозь умиленные слезы, поминутно застилавшие глаза.
Порученные его заботам сады и поля находились в голове арыка, в самом верхнем течении. С мотыгой на плече он шел берегом, внимательно осматривая выходы мелких боковых арыков из главного русла: не образовался ли где-нибудь песчаный нанос, препятствующий свободному току воды? Иногда он останавливался, двумя-тремя ударами мотыги исправлял замеченный непорядок и шел дальше. Навстречу ему струилась вода, то прячась в черной тени деревьев, то блестя на открытых местах, вся – в мелкой россыпи звездного серебра.
Путь ему пересекла большая дорога. Он остановился, заметив сбоку, на мостике, двух каких-то полунощников. Прислушался, не выходя из тени. По голосу узнал Агабека. О втором догадался: хранитель озера.
– Значит, завтра в полночь, хозяин.
– Помни свое слово.
– Я помню и сдержу его.
Они сошли с мостика, направились прямо на Мамеда-Али. Старик не хотел встречи с ними, но пришлось.
– Кто? – окликнул Агабек.
– Я, Мамед-Али. Охраняю воду.
– А, Мамед-Али! Ну, охраняй, охраняй. Да смотри не забывай охранять и свою дочку: ведь после этого полива будет следующий…
Лицо старика загорелось. Он вскинул голову, чтобы достойно ответить, и промолчал. Отравленная капля в его крови не дремала. Утром она уступила, а сейчас взяла отплату за утреннее. Эта капля была главной союзницей Агабека и всех других Агабеков, сколько их ни есть в мире, главной опорой их неправедного могущества. «Каждый за себя», – шептала она людям. Ложь! Те, которые живут по этому правилу, никогда не могут постоять в больших делах за себя!
Присев на камень, старик задумался. Не успев спровадить одну беду, он уже был подавлен тяжким предчувствием следующей.
Конечно, он откажет, если Агабек опять потребует Зульфию. Откажет с полным правом: один раз он уже уплатил за всех. Теперь очередь за другими. Но ведь может случиться и так, что Агабек не примет денег. Или Зульфия, или оставайтесь без воды. И опять соберутся в чайхане старики, опять скажут: «Мамед-Али, ты один можешь спасти нас!» Что делать, что делать?..
– Из этого дела есть выход, и очень простой, – вдруг сказал кто-то совсем рядом. Старик вздрогнул. Перед ним стоял хранитель озера. Один, без Агабека.
– Какой выход? Из какого дела?
– Из того дела, о котором ты сейчас думал.
– Я ничего не думал, я дремал…
– Пусть будет по-твоему – выход из того дела, о котором ты сейчас дремал. Выдай поскорее свою Зульфию за Саида – вот и все. Когда они будут мужем и женой – кто сможет их разлучить?
Старик опешил. Каким образом проник этот хранитель в его мысли?
– Не удивляйся, – продолжал хранитель. – Я не чародей и не колдун. Ты просто слишком глубоко ушел в себя и начал думать вслух.
Думать вслух – какая неосторожность! Старик закряхтел, заворочался на камне. Какая неосторожность! Завтра же все будет передано Агабеку!
