Прошло еще несколько минут, прежде чем я до конца осознал, что делаю. Я бил его так, как учили меня когда-то кондоры в катакомбах Исарки и безволосые пинчранеды на одном из спутников Кориолы. Я бил его пo взрывавшимся острой болью нервным узлам, по костям, надеясь, что он будет просыпаться и отчаянно выть ночами, по почкам и печени, чтобы, вернувшись в констабуларий, он еще долго расписывался на унитазе кровью. При этом я бил его очень расчетливо, следя, чтобы он не вырубился от болевого шока, а оставался в уме и при памяти, глубоко впитывая в себя каждый удар. Именно эта расчетливость и остановила меня в конце концов.
Оклахома всегда казался мне законченным подонком, мерзавцем и негодяем. Я ненавидел его больше, чем всех пиратов и опущенных, вместе взятых. И все-таки я бил его слишком расчетливо. Я мало что соображал, но этот расчет я твердо держал в голове. И заключался он в том, что Оклахома должен был испытать как можно больше боли. И когда я понял это, я остановился. Сваленного человека так бить нельзя. Этому меня учили еще в школе. Иначе можно самому стать подонком.
Сквозь красный туман в глазах я смотрел на голого, раздавленного Оклахому и не испытывал никакой радости. Это был очень плохой поединок. Я даже не знал, могу ли я засчитать себе очко. Единственный плюс заключался в том, что на этот раз Оклахома в любом случае покинет гостиницу.
Нагнувшись, я схватил его за предплечье руки, которой он прикрывал голову, и, рывком отодрав от пола, привалил к кровати. Теперь он сидел, закрыв глаза, опираясь на деревянную резную спинку. Кровь, вытекавшая изо рта, ушей и носа, бурой коркой покрывала его шею и лицо, грязными пятнами высыхала на поросшем длинными, густыми волосами теле. Похоже было, что досталось ему сполна. Конечно, в констабуларий ему вправят нос и приведут в порядок все остальное. Однако это займет немало времени. Так что я мог быть спокоен: Керст Оклахома запомнит навсегда.
Левая щека Оклахомы дернулась, и он с трудом разлепил один глаз. С минуту глаз пусто глядел на меня, потом в нем появилось осмысленное выражение.
- Ты за это ответишь, - выдавил Оклахома, тяжело ворочая языком.
Я мельком взглянул на свои кисти, потом снова перевел взгляд на постояльца. Руки, конечно, слегка опухли, но были вполне работоспособны, поскольку в кость я всегда предпочитал бить ногой.
- Не советую, - хмуро сказал я. - Контроллер покажет, как ты меня доставал. Радуйся, что остался жив.
- Дерьмовый скунс, - сказал Оклахома и сплюнул кровью. - Я с тобой еще посчитаюсь.
- Опять не советую. - Я почувствовал, что завожусь снова. - В следующий раз я тебя обязательно убью.
- Это тебе так не пройдет, - не унимался Оклахома. - Сперва подпускает шлюху, потом бьет...
- Какой ты нудный, - сказал я, поворачиваясь и собираясь уходить. - Даю тебе час. Через час будет бот.
Я был уже почти у порога, как вдруг до меня дошло, что он сказал. Я резко обернулся.
- Кого я тебе подпускал?
- Да эту же...
- Не понял! - Одним прыжком преодолев расстояние до кровати, я склонился над вжавшимся в спинку Оклахомой. - Я ее подпускал?!
- Она так сказала... Она сказала, что ты посоветовал ей зайти ко мне... И потом все расспрашивала, как я к тебе отношусь.
- Как ты ко мне относишься?!
- Ну да... Что ты за человек... И как давно мы знакомы... И еще - что ты больше всего любишь... Жаль, блок стоит, я бы ей про тебя выдал...
Что я за человек?
Вызвав шлюпку, я сидел у компьютера, и мозг мой отказывался вместить происшедшее.
- Сука! - шептал я, облизывая пересохшие губы. - Сука поганая! Как же я так попался? Сука...
Глаза жгло, и во рту было мерзко, словно я наелся сухой травы.
Я понимал, что Таш выросла на Керсте и ничего другого от нее нельзя было ждать. Но все равно чьи-то жестокие пальцы продолжали терзать мое сердце.
"Почему это надо было делать так больно? - думал я, не в силах остановиться. - В моей же гостинице. И с кем?! С Оклахомой! Именно с Оклахомой! Хотя, впрочем, дело не в Оклахоме. Тебе в любом случае было бы больно. Зачем ты впустил ее в себя? Никто ведь не заставлял - ты сам открыл дверь. Ты разве не знал, что стоит открыть дверь, как в щель тут же просовывается концентратор? Чем ты так недоволен? Ты хотел сегодня увидеть Таш? Твое желание исполнилось. Радуйся!"
Все это было так мучительно, что, не в силах сдержаться, я уткнулся лицом в ладонь и застонал. Скрипя зубами, я тер лоб, надеясь хоть ненадолго вернуть способность ясно соображать. Пора уже было лететь к камерам, но я знал, что нельзя отправляться в таком состоянии. Поэтому я запрокинул голову и, закрыв глаза", принялся приводить себя в порядок.
Контроллер тихо пискнул, привлекая внимание, и на левом экране монитора высветился ведущий к уже открытому гипертоннелю коридор. По коридору, держась за стену, с трудом ковылял Оклахома. Сзади катились два киберносилыцика с его пожитками.
Я смотрел в спину Оклахоме и все время, пока он шел по коридору, видел лицо Таш, выглядывающее из-за лоснящегося от пота плеча Я вспомнил звуки, которые она издавала, когда я открыл дверь, и меня передернуло. Судя по всему, ей с Оклахомой было совсем неплохо. Интересно, сказала б она ему на прощание, что хочет снова и снова умирать под ним?
Самое отвратительное заключалось в том, что Таш при этом не забывала интересоваться еще и мной...
Я чувствовал себя, наверное, даже хуже Оклахомы Вместе с ощущением потери ко мне медленно возвращалась пустота одиночества. Сейчас больше всего на свете хотелось натянуть на голову дриммер и провалиться в безумный мир расторможенной подкорки. Но я не имел права. Наверное, когда-то вечный бой засосал и меня Теперь у меня был долг, и я понимал, что обязан выполнить его даже в коматозном состоянии. База еще утром могла ответить Чаре, и тогда на индикаторах уже светились ее координаты. Поэтому я через силу выдрал себя из кресла и двинулся к выходу
В глазах все качалось, пол предательски ускользал из-под ног, и больше всего хотелось так же опереться на стену, как только что опирался отбывающий в лучшую жизнь Оклахома. Не обращая внимания на возможный хвост, я брел по парку, и голова была словно набита пропитанной жиром травой. Потом я кое-как взлетел и минут десять сидел на одном из верхних сочленений ближайшего дерева, вслушиваясь в переругивающиеся подо мной грубые голоса Я так и не понял, а может, просто не расслышал, кто меня ведет, но за это время мне стало немного полегче. На душе было все так же мерзко, но по крайней мере я начал соображать. Выждав, пока затихнут шаги следаков, я нацепил очки, соскользнул с насеста и, поднявшись над туманом, взял курс на Драный Угол.
Осатанев от бешенства и отчаяния, я шел на полной тяге, и серые в слабом свете малой луны ошметки облаков беззвучно резали мрак вокруг. Ветер наждаком обдирал тело и в клочья рвал разлетайку. Но холода я не чувствовал. Мир, в котором я жил еще час назад, внезапно треснул и разлетелся вдребезги. Судьба вновь обманула меня. Время терять не кончилось, я зря раскатал губы. Не стоило даже надеяться на это. Тогда сейчас я, может быть, не сходил бы с ума. Все вернулось на свои старые круги, но только сделалось еще страшнее. И пустота, образовавшаяся внутри, была похожа теперь на черную дыру, сквозь которую в жуткое инферно высвистывались последние капли с таким трудом накопленного желания жить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
