При всей неприглядности этой картины мы должны учесть, что превращение свободного крестьянина в условиях неурожая, падежа скота, пожара и грозящей поэтому смерти в закупа, во временнозависимого, было в какой-то мере добровольным актом. Крестьянин мог бросить свой «дым» и уйти «полевать» — охотиться в лесу, но тогда он отрезал себе путь к возвращению к прежней жизни земледельца, его судьба становилась судьбой изгоя, насильственно выбитого из привычной, проложенной отцами и дедами колеи. Наличие рядом с крестьянскими общинами прочно стоящего феодального двора давало возможность выбора: можно было идти не в лес, а к боярину, к его тиунам и рядовичам, просить у них «купу» — зерно, скотину, «железный товар» для поддержания своего неустойчивого крестьянского хозяйства в тяжелую годину недорода, когда не оправдывались дедовские приметы погоды и не помогали языческие заклинания Рожаниц и Даждь-бога.
Боярская усадьба была ячейкой нарождающегося феодального общества — здесь накапливались людские и материальные резервы и создавались условия для расширения производства.
Путь прогрессивного развития славянского общества неизбежно вел от родовых общин и разрозненных «дымов» к вотчине с боярским феодальным двором в центре. Выделение племенной знати началось задолго до оформления феодальных отношений.
«Миры», состоявшие из нескольких родовых коллективов, в свою очередь объединялись в племена, или земли. Чем примитивнее был родовой быт славян, чем больше была замкнутость «миров», тем слабее были внутриплеменные связи. Расширение росчистей, распашек и земледельческих угодий («куда топор и коса ходила»), бортных ухожаев и охотничье-рыболовческих «гонов», «перевесищ» и «езов» неизбежно приводило к соприкосновению «миров», к спорам и распрям по поводу межей и «знамений», вызывало все больше обращений к власти племенного веча или к суду племенного князя.
Процесс выделения отдельных семей из общего хозяйства рода и связанный с этим выдел скота и инвентаря неизбежно приводил к спорам и сварам внутри рода, так как подобный выдел ослаблял хозяйство рода и был своеобразным восстанием против прав родовладыки. В этой борьбе «отцов и детей» старейшины родов применяли жестокие санкции вроде изгойства, а стремящиеся к самостоятельности члены рода вынуждены были искать правды где-то вне своего рода. Им трудно было найти эту правду в своем «миру», где вече состояло из тех же родовладык, из «старой чади». Приходилось апеллировать к высшей инстанции к власти племенного князя, стоявшего над «мирами». Все это усиливало позиции общеплеменных властей и делало их все более и более необходимым элементом общественного устройства.
Русское войско. Миниатюра Радзивилловской летописи
Общее развитие производительных сил, успехи земледелия, скотоводства и ремесла увеличивали как общую сумму прибавочного продукта, так и в особенности долю, получаемую «мирскими» и племенными властями — князьями, волхвами, воеводами. Усиливалась роль межобщинного обмена и увеличивалось некоторое разделение труда между отдельными «мирами», что в свою очередь укрепляло внутриплеменные связи.
Так как развитие родового строя никогда не представляло собой идиллической картины, а было наполнено соперничеством родов и племен, военными столкновениями, захватом «челяди» и жизненных запасов, то роль родовых и племенных дружин постоянно возрастала по мере обострения противоречий и конфликтов, когда «восставал род на род», когда одно племя было «обидимо» соседями.
Изучение процесса возникновения классов неотделимо от вопроса об эволюции родо-племенных дружин, приобретавших все большую и большую независимость от рядовых соплеменников и даже от веча. Рост производительных сил позволял содержать все большее количество воинов за счет общинных запасов и лучше снабжать их оружием и боевыми конями. Это вело к нарушению первобытного равновесия и к возможности такого положения внутри «мира», когда возросшая количественно группа воинов-«отроков», испытавшая сладость побед и вольготной жизни за счет сородичей, отказывалась по истечении срока своей военно-сторожевой службы вернуться в свои общины и не желала корчевать там пни и пасти общинное стадо.
Русское оружие Х — ХІІ вв.
Илья Муромец, «крестьянский сын», как только почуял в себе силу богатырскую, так пробыл на работе простого «оратая» только один день. Отпросившись у родичей («простите меня со рожденного со места»), он отправился откапывать зарытые под камнем доспехи и поехал в город служить князю в качестве дружинника. Слово «отрок» приобретало новый смысл члена постоянной дружины, группирующейся вокруг князя. Изгои, лишенные доли в общинном хозяйстве, были, вероятно, желанными гостями во дворах племенных князьков и попадали здесь в состав «отроков». Таким образом, выдвижение части низовых элементов родового общества шло рука об руку с усилением дружинно-княжеского элемента в системе славянских племен.
Хорошим подтверждением тех новшеств, которые происходили накануне образования Киевской Руси, является археологический комплекс у с. Хотомель на Волыни. Там, посреди обширного селища VIII–IX вв., возвышается небольшое городище с поставленными по кругу «хоромами» внутри его укреплений. Здесь нет еще богатого боярского дома, все постройки скромны и однородны, но они уже несколько выделялись из ряда обычных построек. На этом городище найдено много предметов вооружения и серебряных украшений. От такого дружинного поселка, занявшего срединное положение в общине и обладающего возможностями господства над ней, оставался только один шаг до феодального замка, до укрепленного боярского двора, уже осуществляющего это господство.
Многогранный и сложный процесс распада родовых связей не ослабил, а укрепил связи между «мирами» и делал все более прочной и реальной власть племенных князей. Создавались возможности и потребности объединения отдельных племен в союзы, достигавшие иногда значительных размеров и силы. Появилась многоступенчатая структура родо-племенного общества эпохи его кризиса: родовые общины объединялись вокруг погостов в «миры» (может быть, «верви»); совокупность нескольких миров представляла собой племя, а племена все чаще объединялись во временные или постоянные союзы. Временные союзы неуловимы для нас, так как они заключались на короткий срок, иногда для одного совместного похода, а устойчивые постоянные союзы, просуществовавшие десятки и сотни лет, нашли отражение в летописной терминологии, в топонимике и в археологических особенностях отдельных славянских земель VI–X вв. Культурная общность внутри устойчивых племенных союзов ощущалась иногда довольно долго после вхождения такого союза в состав Русского государства и прослеживается по курганным материалам XII–XIII вв. и по еще более поздним данным диалектологии.
Русское оружие Х — ХІІ вв.
Летописцу Нестору было известно 14 крупных восточнославянских областей, из которых сложилось Русское государство.
К IX столетию ясно обозначилось сложение в ряде областей слоя русского боярства, или «рыцарства». Письменные и археологические источники говорят нам не только о существовании такого дружинного слоя, но и о значительной дифференциации внутри его, о наличии простых воинов и богатой знати, владевшей таким количеством золота и серебра, что иностранным купцам казалось, будто в землях Руси где-то есть серебряный рудник. Богатый и знатный рус рисуется восточными авторами как воин, повелевающий слугами и рабами; он одет в парчовый кафтан с золотыми пуговицами и высокую соболью шапку, носит золотые обручи (гривны), подтверждающие его богатство и знатность. Знатный воин отлично вооружен: у него есть боевой топор, нож, лук, доспехи, а у пояса висит меч, подаренный ему, еще мальчику, отцом как символ воинственного наследства. Он — владелец корабля, хозяин партии пленных и ценной пушнины; его доходы исчисляются десятками тысяч серебряных арабских дирхемов (от каждых 10 тыс. дирхемов рус делает своей жене подарок — серебряную цепь); признаком богатства является многоженство. Запасы меда у некоторых богатых славян доходят до 100 бочек. Десятую часть своих военно-торговых прибылей они уплачивают царю Руси.
Персидский Аноним, автор «Худуд ал-Алем», сочинения, написанного в первой половине IX в., говорил о русах, что «одна часть населения у них — рыцарство». Первобытность, дошедшая в своем развитии до самых высших ступеней, превращалась в феодализм.
Период IV–IX вв. характеризуется следующими крупными историческими явлениями, которые причудливо переплетались между собой в различных сочетаниях: во-первых, продолжался и ширился кризис первобытнообщинного строя у значительной части земледельческих и кочевых народов; во-вторых, обострился до предела кризис рабовладельческого строя в рабовладельческих государствах; в-третьих, эта эпоха ознаменовалась рождением новой формации, несравненно более прогрессивной, чем первобытнообщинный строй или рабовладение, — феодализма.
