– Охрана труда, где ты? Кажется, так говорят у вас, в Москве. Доблестные республиканские части на исходе дня шестого ноября ворвались в родной Мадрид…
Мрачными шутками он пробовал прогнать усталость:
– В таких случаях Клаузевиц и Александр Македонский рекомендовали коньяк.
Коньяк в министерстве оказался. Две бутылки стоят на окне в ванной комнате покинутых апартаментов Асенсио. Всех рассмешило, когда я предложил не откупоривать бутылок до шести часов утра; исходя из надписи на конверте. Выпили за здоровье доброго Асенсио, обеспечившего оборону Мадрида коньяком. Было очень тошно на душе.
Мигель Мартинес поехал в Центральный комитет.
Снаружи дом казался покинутым и мертвым, внутри, за плотно задернутыми гардинами, кипела жизнь. Чэка распоряжался вовсю. Вместе с секретарями районных комитетов он организовал поголовную мобилизацию всего боеспособного и работоспособного антифашистского населения. Партийные работники, связавшись с другими надежными элементами, обходят дома квартиру за квартирой, составляют списки добровольцев, создают внутренние домовые военные комитеты, задача которых – оборонять каждое отдельное здание до конца, оставляя его только в виде груды развалин Часть трудового населения выделяется для непосредственной борьбы, другая часть – для фортификационных работ, остальные – для обеспечения снабжения и военного производства.
Кроме районных комитетов, созданы пять секторных военно-партийных комитетов. Они принимают на себя функции чисто военного характера и политического обеспечения обороны четырех городских секторов. Нормальные районные комитеты обеспечивают оборонную работу гражданского населения, Все нетрудоспособные старики и матери семейств с детьми должны немедленно эвакуироваться из города.
Мигель спросил, как с эвакуацией арестованных фашистов. Чэка ответил, что не сделано ничего и теперь уже поздно. Для восьми тысяч человек нужен огромный транспорт, охрана, целая организация, – где же в такой момент все это раздобыть?
Все восемь тысяч эвакуировать незачем, там много барахла и безобидных. Надо отобрать самые злостные элементы и отправить в тыл пешком, небольшими группами, по двести человек.
– Разбегутся.
– Не разбегутся. Крестьянам поручить охрану, это будет, пожалуй, еще надежнее, чем тюремная стража, – она очень подкупная, Если и разбежится часть, черт с ней, можно потом переловить. Лишь бы не отдавать Франко эти кадры. Сколько бы ни удалось отправить – две тысячи, тысячу, пятьсот человек, – все будет благо. По этапу гнать до Валенсии.
Чэка подумал, утвердительно мотнул головой. На это дело выделили трех товарищей. Поехали в две большие тюрьмы.
У заключенных было отличное настроение. Они, усмехаясь, говорили администрации: «Это наша последняя ночь здесь. Завтра у вас будут другие клиенты». Они не угрожали тюремщикам. В Испании тюремная администрация остается при всех режимах, на правах незаменимых специалистов. Меняются только арестанты.
Фашистов выводили во двор, выкликали по спискам. Это озадачило и потрясло их. Они думали – ведут на расстрел. Их отправляли в сторону Арганды, туда с первой партией поехал надзиратель – устроить временный этапный пункт.
В шестом часу утра мы поехали к мостам. Трескотня стала тише. Люди дремлют. Все оцепенело в угрюмом, отчаянном ожидании. В ожидания чего? Спасти Мадрид невозможно, сдать его нельзя. А ведь сделано все именно для сдачи Мадрида и ничего для его спасения. История заклеймит тех, кто привел к этому несчастью. Бедная история, сколько хлопот мы на нее взваливаем!
Нельзя сдать Мадрид. Надо драться до исступления, до последнего патрона, а потом до последней щепотки динамита, потом штыками, потом камнями из мостовой, потом кулаками, а потом, когда уже схватят, кусаться. Пусть почувствуют, что значит взять такой город. В Карабанчель они ворвались слишком быстро, теперь же пусть ползут – каждая улица будет для них мясорубкой. Две недели можно так драться, месяц – пока захватят весь город!
Вдоль переулка стоит очередь – одни женщины и девочки-подростки. Еще темно, а они уже стоят. Это очередь за оладьями. Она движется очень медленно, потому что оладьи надо жарить. Старуха торговка печет оладьи на сковороде, – она берет горсточку кукурузного теста из глиняной миски, раскатывает ладонями в лепешечку, затем из пивной бутылки льет оливковое масло на сковороду и шлёпает лепешечку на масло. На сковороде помещаются три широкие оладьи и одна узенькая. Старуха подкидывает сковороду, оладьи шлепаются спинами и жарятся дальше. Маленькую оладью старуха откладывает себе в оловянное блюдо. Остальные три продает. У нее нарезана квадратиками газетная бумага. Она листочком захватывает оладью и выдает в окно. Оладья стоит один реал, совсем недорого. Про старуху не скажешь, что она спекулянтка. Покупательницы уходят по трое. Оладьи уносят домой. Их будут есть с кофе. Старуха продает только одну оладью в одни руки. Мы с шофером тоже стали в очередь, единственные двое мужчин. Очень захотелось оладий, а шофер – тот вообще целые сутки не ел.
Но чтобы драться, чтобы драться до исступления, для этого людям надо во что-то поверить, чувствовать, что драться есть смысл. Что Мадрид можно удержать. Может быть, его в самом деле можно удержать… Если, например, держаться, пока подойдут резервы. Черт их знает, вдруг они в самом деле подойдут… Вообще-то говоря, они уже подходят, целые шесть бригад. Они где-то вокруг столицы. Одна бригада будто бы уже в Вальекас. Она прикрывает отступление по валенсийской дороге. Зачем прикрывать отступление – пусть отступающие сами себя прикрывают! Собрать шесть бригад, если нельзя больше, ударить в тыл мятежникам, окружить их, прижать к Мадриду, захватить в ловушку, разбить. Было же «чудо на Марне». Чудо на Мансанаресе, – что нужно, чтобы оно совершилось? Если бы оно совершилось! Его надо совершить…
Уже совсем светло, на улицах начинается оживление, оно растет, и вот, грозно нарастая, и с южной, и с юго-западной части города катится огромная, все более возбужденная волна людей, экипажей, вещей и животных.
Только сейчас, поутру, столица узнала, что правительство уехало, что настоящей обороны города не имеется, что враг у ворот, в воротах, в дверях, переступил порог.
В течение двух часов быстро закупориваются магистральные улицы, затем боковые, затем переулки. Густая, вязкая человеческая масса бурлит, клокочет, исходит воплями. Среди нее торчат застрявшие автомобили, грузовики, пустые трамвайные вагоны, двуколки со скарбом. Вот броневик, к крыше которого бесстыдно привязаны матрацы, подушки, лоханки, узлы с бельем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
