Шофер с грузовика и шофер легкового автомобиля спорили между собой. Они теряли друг друга из виду. Похоже было на то, что шофер со снарядами стремится удрать в город. Мигель решил пересесть на грузовик.
Но именно на самом открытом, на самом обстреливаемом куске шоссе он застрял. Что-то у него случилось в моторе. Черт его знает, что за человек! Вот нашел место, где застревать! Разрывы стали ложиться близко от машины. Надо же ухитриться здесь застрять! Одно попадание – весь грузовик со снарядами взлетит к чертовой матери на воздух. Надо же быть таким идиотом! Пусть бы застрял в другом месте, где-нибудь ближе или дальше. Что за идиот! Мигель и другой шофер стояли у грузовика и орали. Уж лучше бы поехать через город. Мигель думал о том, что танкисты уже два часа без снарядов. Связался с дураком шофером. Хоть бы он застрял где-нибудь за домом, тогда его не видно было бы…
Он уже хотел ехать за другим грузовиком, но машина вдруг пошла.
Они добрались до танкистов только через два с половиной часа.
– Долгонько! – сказал капитан. – А мы здесь свистим.
Он потушил сигарету и приказал разобрать боевые комплекты.
Они стояли примерно на том же месте, но рассредоточились. Артиллерия мятежников нашла их и обстреливала.
– Пощелкаем, – сказал капитан.
И танки опять пошли.
В пять часов пополудни, как всегда, заседал генеральный комиссариат. Мигель докладывал о борьбе с дезертирством. Предлагал проект создания центральной комиссии по борьбе с дезертирством. Провинциальных комиссий. Бригадных комиссий. Меры взыскания – от расстрела до общественного порицания, смотря по злостности отлучки. Оповещение альгвазилами на сельских площадях об односельчанах-дезертирах, предавших родину. Расклейка черных списков дезертиров. Нужны также листовки.
Его никто не слушал. Дель Вайо лежал на диване, тяжело больной. Бильбао перелистывал бумажки. Рольдан что-то писал. Анхел Пестанья смотрел на стену, глаза его были полны слез. Михе не было.
– Листовки! – сказал дель Вайо. Морщась, превозмогая боль, он тяжело перебрался к столу. Он взял толстый синий карандаш.
– Товарищ генеральный комиссар, – сказал Мигель. – Вы знаете, со вчерашнего дня у нас уже есть немного истребительной авиации. Завтра она появится над столицей. Командир эскадрильи просил изготовить ему листовки для сбрасывания, успокоительные обращения к населению Мадрида.
– Замечательно! – сказал дель Вайо. – Я тотчас же напишу. Это просто замечательная идея со стороны командира эскадрильи! Очень правильно, что мы это сделаем. Я прошу вас не расходиться, я тотчас же напишу. Просто превосходная идея! Не уходите, пожалуйста!
Никто не собирался уходить. Идти было некуда. Все позавидовали Вайо, что он будет писать листовку. Его толстый синий карандаш быстро мелькал по бумаге. Он откладывал в сторону исписанные восьмушки. Он писал очень крупно, на каждый листок приходилось не более десяти слов.
– Как будет с арестованными? – спросил Мигель, – Галарса ничего не сделал. Восемь тысяч человек. Большая фашистская колонна.
– Все в свое время, – мягко сказал Вайо. – Я сейчас кончаю листовку. Пожалуйста, не расходитесь. Я думаю, длинная листовка в данном случае неуместна.
– Длинная будет даже вредна, – сказал Пестанья. – К тому же наборщики… Я постараюсь выпустить её сразу в нескольких типографиях. Сколько экземпляров нужно?
Он не замечал, что глаза его были в слезах.
– Миллион, – сказал наобум Мигель. – От миллиона до миллиона двухсот тысяч. Это не так много. Из одного газетного листа выйдет тридцать две штуки.
– Такие маленькие? – Вайо был огорчен. – Я не уложусь.
– Все зависит от шрифта, – сказал Бильбао. – Можно набрать мелким шрифтом.
Всем хотелось подольше говорить о листовке. Мятежники миновали Хетафе и ворвались в Верхний Карабанчель – рабочий квартал, первый городской квартал. Начался погром. Телефонное сообщение не прервано, люди в Карабанчеле, в Хетафе просто набирают номер, звонят и передают ужасные вещи. Они уже по ту сторону баррикад, у фашистов, а разговаривают с нами по городскому телефону! Мятежники звонят своим родным и любовницам, приветствуют их: «Пепита, я уже здесь, в Мадриде. Но сегодня не удастся пробраться к тебе по улицам. Обнимаю. До завтра!»
Коммунистическая партия и Пятый полк организуют районные и уличные дружины для баррикадных боев. Лозунг партии – драться за каждую улицу, за каждый дом.
Вернувшись поздно вечером, я не узнал отеля. Сюда спешно эвакуировался из Карабанчеля военный госпиталь номер один. Коридоры полны коек, хирургических шкафов, перевязочного материала, ночных горшков, ящиков с картотеками. Запах креозота сразу охватил все этажи. Сдирают с дверей драпировки, с пола ковры и дорожки. Портье сказал, что отель ликвидируется, почти все гости уже выехали, сегодня сеньор может еще ночевать – не все номера заполнены ранеными, – но завтра он приготовит сеньору счет.
Танкиста Симона перевезли с госпиталем в отель «Палас». У него начинается заражение крови, перевозка ухудшила его состояние. Мигель Мартинес нашел его, он в сознании, он просил Мигеля застрелить его, но не оставлять белым.
Улицы зловеще опустели. Люди смотрят исподлобья. Начали постреливать с верхних этажей, из-за углов.
Сегодня днем были еще четыре воздушные бомбардировки. Убито много детей. Только что принесли и положили на стол двадцать снимков. Большие, красивые снимки детей, похожих на куклы.
Это разбитые куклы. У них большие черные дыры на лбу, на шее, у ушей. Не будь этих мертвых черных дыр, дети казались бы совсем живыми. У некоторых даже раскрыты глаза, словно в изумлении. Разметаны косички, уста улыбаются, и сквозь них видны маленькие белые зубы.
Дети гибнут, потому что они проводят весь день на улицах. Повсюду они возятся, копошатся. В рабочих кварталах, у Толедского моста, в Аточе, они помогают взрослым строить баррикады. Крохотные карапузы долго выковыривают большой камень из мостовой, кладут его в плетеную корзинку и, держа с двух сторон за ручки, чинно тащат его к баррикаде. Старик каменщик кивает им, кладет камень в верхний ряд и посыпает песком. Ребятишки с достоинством отправляются за камнем.
5 ноября
С утра повсюду невпопад расклеены плакаты в честь Ларго Кабальеро.
Между двумя пушечными стволами, поставленными вертикально, изображена огромная его голова; художник стилизовал его немного под Муссолини, только постарше на десять лет. Подпись: «Гобиерно де ла викториа». Правительство победы.
С утра опять появилась авиация и начала было бомбить, но вдруг встретилась с группой маленьких, очень проворных истребителей. Над западной частью города завязался бой. Фашистские бомбовозы обратились в бегство. Энтузиазм публики был неимоверный. Мадридцы аплодировали, подняв руки к небу, кидали вверх шапки, женщины – шали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
