За эти два дня, что мы провели вместе, с моего лица не сходила улыбка. И была она разных тёплых оттенков.
Я улыбалась, когда отлепляла от кожи Артёма мармеладных мишек, видимо, потерянных нами в страстном порыве среди запутанного постельного белья.
Улыбалась, когда при просмотре трогательного фильма, Артём старался держать эмоции под контролем, что получалось у него довольно плохо. А мне его реакция казалась такой милой. На ухо прошептала ему провокационно: «Не сдерживай себя. Я могу поплакать вместе с тобой. Вдвоём плакать не так страшно и стыдно». За что меня смерили неодобрительным взглядом. Пытаясь убедить тем самым, что моё предложение малоубедительно, ведь мужчины не плачут.
Улыбалась, когда под финальные титры Артём уткнулся лицом в мои колени и, закрывая глаза, провалился в сон. Его ровное дыхание, подрагивающие ресницы, чувственные полуоткрытые губы и ладонь, заснувшая в моей ладони, заставили меня наполниться всепоглощающей нежностью.
Улыбалась, когда на мои очередные приставания Артём, готовивший обед на кухне в одних спортивках, оборачиваясь, нахмурил брови со словами: «Лилька, ты дашь хотя бы этой яичнице не подгореть?». И на мой невинный вопрос: «Что я такого делаю?», ответил: «Слышишь, как под крышкой шипит: «Пшш, пшш»? Так и в моих штанах уже закипает: «Пшш, пшш», и всему виной ты». А я продолжила тереться щекой о его спину, чередуя касания с поцелуями. Тогда Артём развернулся. И про яичницу мы напрочь забыли.
Улыбалась, засматриваясь, как он подтягивался на турнике в прихожей. И до меня тогда дошло: «Вот это всё теперь моё». Точно крупный выигрыш в казино. Не соврала я Дине.
Что касается подруги, я поняла, пора заканчивать обижаться на неё. Каждый может ошибиться в действиях и словах. Главное, вовремя понять свою ошибку и извиниться. А раскаяния Дины были вполне искренними. Не парня же она у меня увела, в самом деле. И вообще, если бы не Дина и не её уговоры сходить на ту вечеринку в начале сентября, с Артёмом, скорее всего, я бы не познакомилась. Так что в том, что мы сейчас с ним вместе, есть в какой-то степени заслуга Дины. И я твёрдо решила возобновить с ней общение, так как очень скучаю по нашей дружбе.
А вот кому не стоит давать второго шанса, так это паркурщику Ивану. Прервав любые с ним контакты, смело отправила его в ЧС, даже не посмотрев, что он мне успел накатать в соцсети за выходные.
В воскресенье вечером, сидя на коленях Артёма, старалась не поддаваться его уговорам остаться ещё на ночь. Хоть предложение было очень соблазнительным. Шутя, перевела разговор в другое русло, предъявив, что его признание в любви не считается, так как оно было сказано во время секса. Основываясь на том, что за него говорили эндорфины, а в помутненном, предоргазменном состоянии признаешься в чём угодно. Со мной хотели поспорить, предложив признаться вот прямо сейчас хоть ещё раз десять. Но я выдвинула условие: «Проявить фантазию».
И он проявил. Сначала, зачем-то попросил меня выйти из комнаты, потом уехал куда-то минут на двадцать. Я подумала, может, в цветочный. Но Артём вернулся с пустыми руками. Чем ещё сильнее меня заинтриговал.
И вот мы целуемся в машине около моего подъезда. Оторваться друг от друга не можем. За лобовым стеклом в свете фар искрятся снежинки, кружась в темпе вальса. А у меня в голове вальсируют мысли. Что-то неведомое, необъяснимое подталкивает меня снова и снова прижиматься к Артёму, в жадном порыве насыщаться его вкусом, запахом и теплом про запас.
— У меня совсем нет опыта отношений, — произношу вслух факт, который не то чтобы меня беспокоит, скорее немного смущает.
— И что? У тебя и в другом не было опыта. И ничего, научилась, — Артём успокаивающе целует меня за ухом. — Предлагаю вдвоём учиться. Вместе не так страшно и стыдно.
— Прикалываешься, да? — пытаюсь ущипнуть его за руку.
— Нисколечко. Вот лично у меня не было опыта засыпать с кем-то. Теперь хочется только с тобой. Как будем решать эту проблему?
— Я подарю тебе подушку со своим изображением. В полный рост.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Каким ещё предметом предложишь мне тебя заменить?
— А есть варианты?
— Ну… Игрушки там всякие.
— Ты что маленький, игрушками баловаться?
— Взрослые мальчики балуются игрушками для взрослых.
— Я тебе сейчас ухо откушу за такие слова.
— Да никто мне тебя не заменит, — уворачивается от моей попытки претворить угрозу в жизнь. — Зачем мне что-то силиконовое? Если у меня есть ты: настоящая, горячая, моя.
— О, так что там насчёт «моя»? Ты обещал проявить фантазию. Я всё жду.
— Сейчас зайдешь в подъезд. А я тебя попросил бы тормознуть на первом этаже.
— Хорошо. А зачем?
— Так надо.
— Ладно, раз ты меня уже выпроваживаешь, — тянусь за сумкой.
— Будь моя воля, я бы увёз тебя обратно к себе. Ты же знаешь.
— Знаю. Но мне действительно надо идти, — медленно одеваю куртку. — Мы же увидимся завтра?
— Конечно, даже не думай соскочить.
— Я бы с тебя вообще не соскакивала.
— Гордеева, иди, а то перекину на заднее сиденье и отлюблю прямо под окнами твоей квартиры, добавив порцию витаминчиков «ЕБаЦА».
— Благодаря Вам, Артём Сокович, в моём организме этого витамина теперь в переизбытке.
— Всегда к Вашим услугам, — отвешивает поклон.
В прощальном поцелуе нехотя отрываюсь от его губ и также нехотя выхожу из салона. Перевесив через плечо сумку и накинув на голову капюшон, плетусь в сторону дома. Как только за мной закрывается тяжелая подъездная дверь, на мой телефон поступает входящий звонок:
— Стоишь там, где я тебе сказал?
— Сейчас, — делаю пару шагов вперёд, — теперь стою.
— Оглянись. Что видишь?
— Что я должна увидеть? Неприличную надпись на стене или потолке?
— Не совсем. У тебя же 123 квартира? А то я, может, не туда положил.
«Не туда положил»?
Поворачиваю голову в сторону почтового ящика. Замечаю в нём «жизнь».
— Подожди, я, кажется, догадалась.
— Я в тебе не сомневался, — по голосу Артёма понимаю, что он улыбается.
Снова, поддев дверцу пальцем, открываю ящик без ключа. Внутри конверт с единственной надписью на лицевой стороне: «Гордеевой Лилии».
— Здесь письмо. Я так полагаю, от тебя?
— А ты ждала от кого-то другого?
— Нет. Просто неожиданно. Очень давно не получала писем, — нерешительно кручу конверт в руке. — Знаешь, ты лишил мой почтовый ящик письменной девственности.
— Тебе не кажется, что слишком много упоминаний слова «девственность» от тебя в мой адрес?
— Что есть, то есть, — кулаком захлопываю дверцу.
— Я отключаюсь. Не буду портить момент, — и действительно отключается, оставив меня один на один с загадочной находкой.
Убираю телефон в карман куртки. Аккуратно надрываю конверт сбоку. Там ещё один с надписью: «Осторожно! Высокая концентрация ванили!!! (Может что-то слипнуться)».
С замиранием сердца вскрываю. Внутри сложенный пополам лист А4. Раскрываю. Рисунок от руки: кардиограмма сердца, переходящая в прямую линию.
Как на лавочке в парке.
Только подпись другая: «Не оставляй меня во мраке бытия :)»
Переварив послание, делаю глубокий вдох. Сдерживая улыбку, набираю Артёма.
— Дурилка ты, — произношу, как только он отвечает на звонок.
— Ну вот. Как тебе в любви ещё признаться? Я и в устной, и в письменной форме постарался. А тебе всё не так.
— Да всё так. Но ты так внаглую воспользовался уличным творчеством и словами Агнессы Мирской.
— Неизвестный художник переживёт, а Агнессе ты же ничего не скажешь?
— Нет, конечно. Хоть где-то её стихи пригодились.
— Не слишком приторно?
— Я бы сказала, по-детски трогательно.
— То есть признание засчитано? А то могу в тебя ещё яблоко кинуть.
— Это ещё зачем?
— Так в Древней Греции проявляли свою симпатию к девушкам.
— Какие глубокие познания. Но обойдёмся без яблок. Мне вполне хватило письма.
— Можно поставить «зачёт»?
