Лямки сползшего назад потника соскочили с беснующихся плеч на локти. Казалось, что у грузчика связаны руки сзади.
– Бей! – закричали за его спиной.
Доктор схватил притихшего Тошку и Женю, втащил их в пролетку. Извозчик погнал лошаденку. Они покатили, слыша за собой вой и шум, по временам взрывающийся треском. Навстречу им бежала с базара толпа. Топая сапожищами, придерживая на ходу шашки-«селедки», верещали свистками городовые. Вдруг прерывисто и протяжно застонали пароходные гудки. На колокольне истерически забился набат. Пролетка была уже наверху, когда, оглянувшись. Женя и Тошка увидели, как на пристанях рубили чалки и канаты. Пароходы впопыхах отваливали. И мимо пролетки, по крутому взвозу, прыгая через булыжники, грохоча и раскалываясь, со смертоносной быстротой промчалась тяжелая бочка с соленой рыбой.
Прискакал, стоя в фаэтоне, пристав. Полицейские сбегали вниз, к пристаням. Грузчики оказались прижатыми к мосткам и к воде. Тогда опять вперед выскочил краснобородый, петушиного вида крючник. Схватив со сложенной рядом груды арбуз покрупнее, он, занеся над головой, с остервенением бросил его в пристава. Арбуз перелетел через фаэтон, ударился о берег треснул и разбрызгался во все стороны. И сейчас же в городовых тучей полетели арбузы, дыни. Падавшие арбузы раскалывались, словно черепа. Мягко шлепались дыни, и зернистая жижа вытекала из них. Щелкнул револьверный выстрел. Извозчик погнал лошадь.
Больше Женя и Тошка ничего не видели.
Михаил Егорович Кандидов, тамада, умер через час в больнице. От непосильной тяжести у него оказался сдвинутым позвонок. Тошка ночевал на этот раз в квартире доктора.
Ночью набат снова перебудил всех. На улице было светло и красно. Мимо окон бежали люди. Мальчики слышали их голоса:
– У баков горит… Галахи подрались… Красного петуха пустили…
Женя ясно представил себе краснобородого крючника, с петушиным наскоком кинувшегося в бой. А через полчаса мальчики услышали протяжный вой сирены. Это пришел из Саратова быстроходный пожарный пароход «Самара», о котором на Волге была даже сложена песенка: «Эх, Сама-ара, качай воду…»
Утром сказали, что из-за борта «Самары» в эту ночь торчали не только брандспойты, но и пулеметы.
Утром Тошка ушел.
– Куда же ты теперь? – спросил Женя.
– В артель, – сказал Тошка.
Михаила Егоровича Кандидова полицейские хоронили украдкой. Опасались, что обычные похороны могут вызвать новые волнения в городке. Из близких допустили лишь Тошку. Тошка продал соседу лучших чеграшей и на эти деньги нанял певчего от Троицы, того самого, который имел голос, похожий на гудок парохода «Общества на Волге».
После похорон Тошка с Женей сидели на своем излюбленном местечке у пристани. Важно дымя, мимо них прошлепал большой желтый буксир. На колесном кожухе жирными буквами было написано: «Торговый дом Борель и с-ья», то есть «сыновья». Прежде всегда мальчики смеялись, видя этот пароход, и, сложив ладони трубой, кричали с берега: «Эй, Борель и свинья». А сегодня Тошка вдруг часто заморгал красными глазами и сердечным голосом сказал Жене:
– Нет, лучше пускай у моего парохода название будет «М. Кандидов и сын». Можно ведь так написать на круге.
– Кто же напишет?
– А Бореля кто написал? Купчина какой-то, и всё.
– Так это же его пароход.
– Без тебя знаю… А папаня говорил: «Погоди, время подойдет – не за рубь, а за честь пароходы называть будут».
Доктор пытался через благотворительный комитет определить Тошку стипендиатом в гимназию, на бесплатное обучение. Женя помог Тошке подготовиться. Но директор гимназии наотрез отказался принять Тошку на стипендию, как неблагонадежного.
Однажды ночью, поздней осенью, доктор. Женя и Тошка сидели на лавочке у парадного крыльца. Они говорили о звездах. Женя, только что прочитавший Фламмариона, называл теперь звезды с такой же точностью, с какой отгадывал пароходы. Тошка даже позавидовал ему. Голубей своих в небе Тошка отлично различал каждого по полету и повадке, но в звездах он путался.
– Там, может, люди тоже, – сказал Тошка. – Вот кто первый долетит, все вызнает, вот знаменитый станет на весь мир!
В эту минуту мимо лавочки, где они сидели, очень быстро прошли трое людей. Несмотря на холодный и сырой вечер, они шли без шапок, в одних рубахах. Тошка разом замолчал и поглядел на Женю. Доктор и Женя тоже заметили прошедших и насторожились. Не прошло и трех минут, как послышался топот. Пробежали двое городовых.
– Господин доктор, вы извините, не заметили тут… не проходили трое?
Женя открыл рот, но вдруг почувствовал, как рука отца крепко, до боли сдавила его локоть.
– Нет, – сказал доктор спокойно. – Мы тут давно сидим, никого не было.
– Прошу прощения, – шаркнул полицейский, откозырял.
И оба затопали обратно.
Некоторое время все трое сидели молча, потом Тошка, перегнувшись к доктору, зашептал:
– Эх, Григорий Аркадьевич, здорово вы как! Вот ловко вы их! Вы тоже какой смелый, оказывается.
– Я, правда, никого не видел, – сказал доктор.
– Да, да не видел! – не унимался Тошка. – Не видел, а сам подмаргивает мне… Не видел… Хитрый!..
Доктор, крайне довольный, скромно насвистывал вальс «На сопках Маньчжурии».
Глава VIII
Турманы и змеи
В феврале, когда ошеломляющая весть вошла во все двери и из всех дворов повалили на улицы бесконечные толпы людей, Женя встретил Тошку на площади. Тошка шел со своей артелью рядом с краснобородым и нес малиновое знамя.
Тошка очень вырос за эту зиму. Стал еще сильнее и плечистее. Летом он работал в артели наравне со всеми, и даже матерые крючники удивлялись его силе и выносливости. Змеи он забросил, но голубями занимался по-прежнему. Он подружился с солдатами, ходил на все митинги и часто таскал с собой в казармы Женю. В казармах спорили о политике и ругали Временное правительство такими словами, что Тошка конфузился и старался не смотреть в эти минуты на Женю. Это не мешало ему так же сердито, хотя и другими словами, крыть Керенского и всю буржуазию.
Затем он вдруг пропал, словно сгинул. Женя ходил к нему домой, но застал там лишь бестолкового и сонного жильца, которому, уезжая, Тошка поручил своих голубей.
Осенью 1917 года, в Октябрьские дни, Тошка опять появился.
Бежавшие из Саратова юнкера пытались укрепиться на другом берегу Волги. В городке загорелся бой. Отец не велел Жене выходить на улицу и даже приближаться к окнам. Над крышей дома что-то грохотало и рвалось, обдавая все нестерпимым громом и полыханьем. Потом вдруг кто-то крепко застучал в парадное. Эмилия Андреевна схватила Женю и затискала его в угол, за буфет. Отец, бледный, пошел открывать. Вошел патруль солдат. У всех на рукавах шинелей были красные повязки. Впереди патруля с винтовкой стоял Тошка.
– Здравствуйте, Григорий Аркадьевич, – сказал, потупившись, Тошка. – Мы квартал очистили, теперь глядим, не спрятался ли кто… Доктор за нас, товарищи, – продолжал уверенно Тошка, обращаясь к красногвардейцам.
По выражению докторова лица было довольно трудно судить, за кого он стоит в данную минуту.
– Я полагал бы, что неприкосновенность мирного населения… – начал он.
Но в это время громовой оранжевый вспых оглушил и ослепил всех.
– Вот беда, – сказал один из красногвардейцев, – это ведь наша батарея садит… не знают, что квартал уже отбит. Связи нет.
Необходимо было поднять над кварталом красный флаг. Но лезть на крышу было невозможно. Юнкера засели на колокольне и тотчас начинали обстреливать крышу из пулемета.
– Стойте-ка, – сказал вдруг Тошка. – Сейчас. Мне только на наш двор перелезть.
– Я не могу допустить, – сказал доктор. – Как можно под огонь… почти ребенка…
– Пер-Бако это львенок а не ребенок клянусь душой! – продекламировал Тошка, подмигнул Жене и выскочил на улицу.
– Что он такое выдумал? – спросил доктор.
– Да что-то сообразил, – отвечали ему. – Малый с головой.
Красногвардеец осторожно подошел к окну и выглянул из-за простенка.
– Глядите! – сказал он.
Леток Тошкиной голубятни открылся как ни в чем не бывало, и знаменитые турманы, чеграши, москвичи выпорхнули в октябрьское серое небо, потрясенное орудийными ударами.
Женя, нарушив запрет, прижался к стеклу и увидел, что из-за слухового оконца высунулся Тошка. Его лицо было исполнено голубиной кротости. Он размахивал огромным шестом-пугалом, на котором вместо обычной грязной тряпки вился на этот раз чей-то красный шарф. Но, конечно, наивная Тошкина хитрость никого не провела. Раскаленная струя из пулемета ободрала штукатурку на карнизе дома, раздробила кирпичный гребень брандмауэра, по которому разом пошел розовый пыльный дымок. Тошке пришлось быстро убраться на чердак.
