Баранов тяжело вздохнул:
– К сожалению, правы…
– Я прекрасно понимаю, Александр Андреевич, что вас сдерживает и тяготит давление Главного правления Компании в Петербурге. И все же хоть какие-то меры необходимо начать принимать уже сейчас. Живя среди тлинкитов, я убедился, что многого им не надо: они вполне обходятся тем, что имеют сейчас. Просто, я повторяю, нужно постепенно повысить закупочные цены на пушнину, чтобы в погоне за наживой индейцы перестали бездумно уничтожать лесных обитателей.
Баранов слушал гостя с большим вниманием и глубоким внутренним удовлетворением, ибо мысли графа тесно перекликались с его собственными. Поэтому, с тайной надеждой на положительный ответ, он поинтересовался:
– Алексей Михайлович, экспедиция ваша, насколько я понимаю, завершена, но не хотите ли вы задержаться в Русской Америке еще хотя бы на некоторое время? Дело в том, что мы заканчиваем строительство медеплавильного завода, для производства меди потребуется большое количество каменного угля, и ваша помощь пришлась бы нам очень кстати.
– Но у вас уже есть молодой и энергичный помощник! Я имею в виду гвардии поручика Шувалова.
– Андрей Петрович, – развел руками главный правитель Русской Америки, – вот уже второй сезон кряду обследует и описывает залив Аляска. – Он открыл сейф, вынул из него сложенный вчетверо лист ватмана и аккуратно развернул его на столе.
Алексей Михайлович тотчас с живейшим интересом склонился над ватманом.
– Отличная работа, – резюмировал он, внимательно рассмотрев карту, на которой была отображена лишь западная часть побережья – от залива Аляска до Алеутских островов. – Отмечены и глубины дна у берегов, и наиболее удобные якорные стоянки, и даже пушные звери, обитающие в тех или иных местах, обозначены каждый своим символом. Ко всему прочему карта прекрасно исполнена графически.
– Это наш геодезист Измайлов постарался, – с гордостью произнес Баранов. – По отзыву Андрея Петровича, очень толковый в своем деле специалист.
– Тогда какие же проблемы, Александр Андреевич? – с искренним недоумением воззрился Воронцов на хозяина кабинета. – В этом сезоне, насколько я понял, Андрей Петрович завершит наконец работу в заливе и уже в следующем году сможет приступить к поискам каменного угля. Вот только жаль, что мне, видимо, так и не суждено будет с ним встретиться. Я ведь собираюсь с первой же оказией добраться до Петропавловска на Камчатке, а оттуда и до Охотска рукой подать. По дальневосточным меркам, разумеется, – рассмеялся он. – Из Охотска же намереваюсь махнуть через всю матушку-Сибирь прямиком до Петербурга, поскольку там у меня должна состояться важная встреча с камергером Резановым… – Он осекся, увидев, как окаменело вдруг лицо главного правителя Русской Америки.
Тот какое-то время смотрел на него остановившимся взглядом, а затем словно через силу негромко произнес:
– Николай Петрович… скончался.
Ошеломленный столь неожиданной и трагичной вестью, Воронцов автоматически плюхнулся на стул и оцепенел, не в силах сосредоточиться ни на одной мысли.
– Как?! – только и смог он выдавить из себя спустя некоторое время.
– В прошлом году в Красноярске, во время возвращения из Новоархангельска в Петербург. При не выясненных пока обстоятельствах…
«Как же так?! – отказывался верить в случившееся несчастье мозг. – Полный сил и энергии, в самом расцвете организаторского таланта человек! Ученый! Дипломат! Придворный вельможа, приближенный к самому императору! Председатель правления Российско-американской компании, носитель крупномасштабных планов по ее дальнейшему развитию! И теперь этого неординарного человека не стало?!» Нет, подобная нелепость никак не желала укладываться в потяжелевшей, словно налившейся чугуном голове Алексея Михайловича.
Баранов тем временем молча прошествовал к шкафу, извлек из него штоф водки, две хрустальные стопки и любимые им бутерброды с ветчиной на тарелочке. Затем так же молча и сосредоточенно разлил водку по стопкам. Воронцов поднялся. Стоя выпили за упокой души благословенного Николая Петровича.
– Как же это могло случиться, Александр Андреевич? – машинально дожевав бутерброд, глухо и растерянно спросил Воронцов.
– Подробностей не знаю, но факт смерти установлен точно. Сведения достоверные, мне их официально передал хорошо известный вам генерал-майор Кошелев, губернатор Камчатки. – Баранов вздохнул и посмотрел на гостя глазами, полными безысходной тоски. – Осиротели мы с вами, Алексей Михайлович… Никто уже не сможет заменить нам Николая Петровича. Никто, – повторил он и предательски дрогнувшей рукой наполнил стопки повторно…
С разрешения хозяина кабинета, незаметно усмехнувшегося приобретенной у индейцев привычке графа, Воронцов раскурил трубку и, автоматически выпустив дым изо рта кольцами, чем очень гордился, когда только-только этот прием освоил, погрузился в горькие думы.
– А вы, Алексей Михайлович, все-таки везунчик, – вывел его из состояния задумчивости Баранов.
– ?!..
– На днях ждем прибытия в Новоархангельск шлюпа «Диана», на котором под руководством лейтенанта Головнина[35] осуществлялась Вторая кругосветная экспедиция. Так что не придется вам, сердешному, тащиться по всем просторам да весям необъятной России.
– Хорошо, что изредка случаются и добрые вести, – несколько взбодрился Воронцов.
* * *
– А мы уж, признаться, заждались вас, Василий Михайлович! Стали уж опасаться, не приключилось ли с вашей экспедицией чего дурного, – выразил Баранов общую тревогу всех собравшихся в его кабинете. – Ведь согласно сообщению, полученному мною из Главного правления Российско-американской компании в Петербурге, ваше прибытие в Новоархангельск намечалось гораздо раньше.
– Дурное, слава богу, нас миновало, а вот без приключений не обошлось, – вздохнул лейтенант Головнин. – Когда у южной оконечности Южной Америки мы стали огибать мыс Горн, чтобы выйти из Атлантического океана в Тихий, то неожиданно попали под встречный ураган. Более двух недель, практически не смыкая глаз и маневрируя переменными галсами[36], рискуя при частых поворотах потерять корабль, который в любую минуту могли накрыть и потопить гигантские волны, я упорно пытался прорваться на запад. Но все мои потуги оказались тщетны: вода все-таки начала проникать внутрь корабля. Матросы выбились из сил, у многих из них появились зловещие признаки цинги. И тогда, глянув в очередной раз на черную скалу мыса Горн, у которого, как известно, нашли свое последнее пристанище многие мореходы, я решил не испытывать более судьбу. Зная, что в высоких широтах Атлантического океана в это время года господствуют западные ветры, под которыми «Диана» успешно сможет дойти до мыса Доброй Надежды, изменил ранее намеченный курс и повернул корабль на восток… – Он сделал короткую паузу, словно заново переживая былое. – Словом, вместо того чтобы подняться на север и идти вдоль Тихоокеанского побережья Америки до самого Новоархангельска, нам пришлось пересечь весь Атлантический океан и добраться до мыса Доброй Надежды, то есть уже до южной оконечности Африки. Здесь, господа, позвольте мне сделать небольшое отступление, – попросил лейтенант. – Дело в том, что, выйдя из Кронштадта, «Диана» прибыла в английский порт Портсмут. А поскольку к тому времени у России произошел разрыв отношений с Англией, я предусмотрительно исходатайствовал у британского правительства паспорт на свободное плавание «Дианы» с учеными целями. Однако даже несмотря на это, сразу по прибытии к мысу Доброй Надежды наше судно было англичанами задержано. Как мне разъяснили, вплоть до получения особого разрешения из Лондона. И только после восемнадцатимесячной вынужденной стоянки нам удалось, воспользовавшись однажды крепким ветром и темной ночью, ускользнуть от окружавших нас английских судов. Затем, преодолев весь Индийский океан и выйдя наконец в Тихий, «Диана» смогла в итоге прибыть в Петропавловскую гавань. Две зимы я провел на Камчатке и лишь в мае этого года, когда растаяли льды в Авачинской губе, взял курс на Новоархангельск. Вот такая вот получилась у нас одиссея, господа.
