Фрэн Дьюзбери не планировала встретиться с Кейт раньше следующего четверга. Он должен понимать, что отныне она сама решает, как и где проводить время и несет ответственность за свои поступки. Слежка за каждым ее шагом не входит в обязанности службы пробации. Майкл предложил обратиться в полицию, но Фрэн возмущенно отвергла эту идею: девушка не совершила ничего противозаконного и выполняет все условия досрочного освобождения. С явной неохотой она выписала ему пропуск в дом на улице Дюрант и пообещала договориться о встрече, если Кейт позвонит ей раньше условленной даты. Записала свой телефонный номер и попросила позвонить на следующий день. Затем встала и направилась к двери: «А сейчас, с вашего позволения, у меня много дел».
Кейт и не подозревала, что является объектом всеобщего внимания, и отнюдь не горела желанием поскорей возвратиться в свою комнатку на улице Дюрант. Ее серовато-коричневые стены, казалось, скрадывали пространство, сдавливали его, сжимая воздух, и превращали ее в каменный мешок. Ни в одной камере Кейт не ощущала такого дискомфорта. Внутри этой комнаты Кейт в последнее время все чаще улавливала таинственные вибрации, посылаемые ее сестрой. Она злилась, пыталась заблокировать, заглушить их, но они беспрепятственно проникали всюду — сквозь шум воды в ванной, грохот музыки, голоса по радио, оставаясь неподвластными другим звукам. Пугающее — Бунуку! Бунуку! Лучше держаться подальше от этого места.
Она поужинала в тайском ресторанчике, который случайно обнаружила на второй день пребывания в Бристоле — проходила мимо, владелец ресторанчика улыбнулся и слегка поклонился ей. Она заказала кусочки рыбы в ореховом соусе и воду. Вряд ли мистер Лум мог быть более обходителен и любезен, даже если бы на месте Кейт была компания из четырех человек, а их обед — из шести блюд.
В городе она чувствовала себя в меньшей изоляции, вокруг были люди, но вместе с тем усилилось чувство внутреннего одиночества. Сгущались сумерки, но она продолжала бесцельно бродить по узким улочкам, тускло освещенным маленькими уличными фонарями. Ей и в голову не приходило, что здесь ее может подстерегать опасность. Слово «опасность» ассоциировалось у нее с тюрьмой, где находились преступники.
Она и подумать не могла, что кто-то может, к примеру, вырвать у нее сумочку. Воровство она считала явлением, присущим исключительно тюрьме: девочки тащили из кухни все, что плохо лежало.
Отнюдь не по причине природной храбрости Кейт разгуливала по ночному городу. И надо же, как назло, куда ни глянь, все гуляли парами. Она заглянула в витрину итальянского ресторана «Белла Паста», там за столом, освещенным свечами, сидела парочка, они клали друг другу в рот кусочки фруктов.
На улице мужчина и женщина уселись в такси и растворились в объятиях друг друга еще до того, как хлопнула дверца. Было видно, как с обнаженных плеч соскользнуло пальто и спутник прижал его своим телом к спинке сиденья. Ощущение собственной неестественной обособленности ошеломило ее настолько, что она остановилась посреди дороги. Сумеет ли она найти свое место в жизни? Как сложится ее дальнейшая судьба?
Она ничего не знала о жизни за пределами тюремной камеры, решеток и замков. Свои университеты она заканчивала на зоне в постоянном осознании безысходности, брошенная на растерзание бездушной государственной машине. Ей стало непередаваемо страшно, когда она со всей ясностью увидела, что на эти долгие четырнадцать лет ее похоронили заживо. Они тянулись настолько медленно, разъедая горечью и страданиями ее собственное «я», что превратили ее из палача в жертву. Боже мой, если бы только эта часть жизни оказалась страшным сном!
Отец Майкл вернулся на улицу Дюрант в семь часов. Кейт так и не появилась. Он пытался представить, куда бы сам пошел, окажись на ее месте. Когда с деньгами негусто, рассуждал он, можно побродить по городу. Он пошел наугад, мимо круглосуточных прачечных и благотворительных лавок, галерей, торгующих фигурками из папье-маше, и похоронных бюро, где даже цветы в витринах кажутся забальзамированными.
Он искал ее глазами в вегетарианских ресторанчиках, китайских закусочных, в павильонах сети «Макдональдс». Он зашел в магазинчик, увидев одинокую фигуру девушки, покупавшей йогурт и мюсли. Но это была не она. Кроме того, ему на память пришла надпись в холле дома на улице Дюрант: «Запрещается приносить с собой еду».
Священник взглянул на часы. В монастыре Пречистой Девы в Снегах сестры, должно быть, уже окончили вечернюю трапезу. Он отыскал телефонную будку, вставил в отверстие карту и набрал номер. На другом конце провода он услышал облегченный возглас матушки Эммануэль. Он сообщил, что ему пока не удалось встретиться с Кейт. Она грустно вздохнула и сказала:
— Состояние нашей больной без изменений. Мучается сильными болями. Нам кажется, она как-то вся сникла, успокоилась.
Майкл уловил скрытый смысл.
— Час от часу не легче.
Долгая пауза.
— Да. Нас это очень настораживает. — Телефон усиливал тревогу в голосе. — Она пребывает в подавленном настроении, постепенно падает духом, и это мне совсем не нравится.
— Может, ей станет легче, если она будет знать, что я у цели? Я нашел Кейт.
— Конечно, я скажу ей об этом. Мы молимся за успех вашей миссии. — И добавила, как всегда, буднично: — У вас усталый голос, святой отец. Вы ужинали?
Он не помнил, когда в последний раз нормально ел. Он шел вниз от Блек-Бой-Хилл в направлении Уайт-Лейдиз-роуд, пока не наткнулся на итальянский ресторанчик. «Белла Паста» был битком набит народом, вечерние посетители казались ему моложе и счастливей, чем он сам, они громко разговаривали и смеялись. Ему был предложен столик, каким-то чудом втиснутый в ограниченное пространство рядом с группой студентов. Подошла официантка, на вид ей было не больше восемнадцати. В этом возрасте он принял свои обеты.
Позади него за соседним столиком мужчина рассказывал о чем-то своей даме, а та восклицала в притворном ужасе. Рассмеявшись, она вскинула надушенные волосы, и он ощутил их легкое прикосновение.
Он избрал одиночество по своей доброй воле. Но ведь всем известно, что каждое человеческое существо хочет любить и быть любимым. Сама Церковь признала обет безбрачия насилием над человеческой природой. Фабрика сумасшедших — так называл монашество один насмешник.
Майклу не давали покоя эти мысли, ему было приятно ощущать тепло женщины, сидящей подле него. Однако, подчиняясь какой-то внутренней инерции, он отодвинулся вместе со стулом подальше от нее. Таков он был и в жизни, со злостью подумал он. Слово «осторожность» в самую пору начертать на его фамильном гербе.
