Я был убежден, что это назгулы, хотя и не верил теперь Саруману; однако про назгулов он не солгал, ибо по дороге я слышал известия, которые подтвердили его слова. Мне было страшно за друзей в Хоббитании, и все же меня не покидала надежда: я надеялся, что Фродо, получив письмо, не медля ни дня, отправился в Раздол и Черные Всадники его не нашли. Однако жизнь все переиначила. Я надеялся на исполнительность хозяина трактира и опасался могущества Властелина Мордора. Но Лавр забыл отправить письмо, а девять прислужников Черного Властелина оказались слабее, чем я о них думал, – у страха, как известно, глаза велики, и я, пойманный в Саруманову ловушку, одинокий, испуганный за своих друзей, переоценил могущество и мудрость Врага.
– Я видел тебя! – вдруг воскликнул Фродо. – Ты ходил, словно бы заключенный в темницу – два шага вперед и два назад, – но тебя ярко освещала луна!
Гэндальф удивленно посмотрел на Фродо.
– Это был сон, – объяснил ему хоббит, – и я его сейчас очень ясно вспомнил, хотя приснился-то он мне давно: когда я только что ушел из дома.
– Да, темница моя была светлой, – сказал Гэндальф, – но ни разу в жизни меня не одолевали столь мрачные мысли. Представьте себе, я, Гэндальф, угодил в предательские паучьи сети! Однако и в самой искусной паутине можно отыскать слабую нить.
Сначала я поддался мрачному настроению и заподозрил в предательстве Радагаста Карего – именно на это и рассчитывал Саруман, – однако, припомнив разговор с Радагастом, понял, что Саруман обманул и его: я неминуемо ощутил бы фальшь, ибо Радагаст не умеет притворяться. Да, Радагаст был чист предо мной – именно поэтому попал я в ловушку: меня убедили его слова.
Но поэтому лопнул и замысел Сарумана: Радагаст выполнил свое обещание. Расставшись со мной, он поехал на восток и, когда добрался до Мглистых гор, поручил Горным Орлам помогать мне. От них ничто не могло укрыться: ни назгулы, ни огромные стаи волколаков, ни орды орков, вторгшихся в Лихолесье, чтобы освободить злосчастного Горлума; и Орлы отправили ко мне гонца.
Однажды ночью, уже под осень, быстрейший из Горных Орлов – Ветробой – прилетел в Изенгард и, снизившись над Ортханком, увидел меня на Дозорной площадке.
«Я принес тебе важные известия», – сказал он. Когда Ветробой передал мне новости, собранные Орлами, я его спросил: «А меня ты можешь унести отсюда?»
«Могу, – сказал он. – Если нам по дороге. Я был послан сюда как гонец, а не как конь. Впрочем, если тебе нужен конь, я доставлю тебя в Эдорас, к ристанийцам, – такое расстояние для меня не крюк». Что ж, о лучшем и мечтать было нечего, ибо в Мустангриме, где живут ристанийцы, давние повелители диких коней, я мог получить то, что мне требовалось – а требовался мне быстроногий конь, чтобы побыстрее добраться до Хоббитании.
«Ты думаешь, они не подчинились Врагу?» – на всякий случай спросил я Орла, ибо предательство Сарумана Белого подорвало мою веру в Светлые Силы.
«Ристанийцы платят Мордору дань – ежегодно отсылают туда коней, так я слышал, – ответил Орел. – Это именно дань, а не дар союзнику. Но если Саруман, как ты говоришь, тоже превратился в Темную Силу, ристанийцы не смогут отстоять свою независимость».
Ветробой пролетел над Ристанийской равниной и приземлился у северо-западных отрогов Белых гор, неподалеку от крепости Эдорас. Здесь уже ощущалось перерождение Сарумана: он опутал ристанийцев сетями лжи, и конунг не поверил моим словам, когда я сказал, что Саруман – предатель. Однако он разрешил мне выбрать коня – с тем чтоб я тотчас же уехал из Ристании, – и мой выбор очень его раздосадовал: я выбрал на диво резвого коня, он считался, как мне с горечью поведал конунг, лучшим конем в табунах Мустангрима.
– Тогда это действительно замечательный конь, – сказал Арагорн и, вздохнув, добавил: – Мне очень горько, что Властелин Мордора получает лучших коней Средиземья – хотя я понимаю, что из последних событий это далеко не самое мрачное. Однако еще несколько лет назад ристанийцы никому не платили дани.
– Да и сейчас не платят, – вмешался Боромир, – все это злобные выдумки Врага. Мне ли не знать витязей Мустангрима – наших верных и бесстрашных союзников?
– Завеса Тьмы, – проговорил Арагорн, – затемнила немало южных земель. Под ее тенью переродился Саруман. Возможно, затемнен уже и Мустангрим. Тебе ведь неизвестно, что ты узнаешь, если сумеешь вернуться на юг.
– Только не это, – возразил Боромир. – Мустангримцы не станут покупать независимость, отдавая в рабство своих коней. Они повелители, и повелители любящие. А кони их пасутся на северных пастбищах, вдали от Вражьей завесы тьмы, и так же свободолюбивы, как их хозяева.
– Но конь, которого я себе выбрал, – продолжал Гэндальф, – несравним с другими. Он неутомим и быстр, как ветер, ему уступают даже кони назгулов. Ристанийцы называют его Светозаром: днем он похож на серебристую тень, а ночью его невозможно увидеть – особенно когда он мчится по дороге. Легок его шаг и стремителен бег; до меня на него никто не садился, но я укротил его и помчался на север, и, когда Фродо добрался до Могильников, я уже пересек границу Хоббитании, а ведь мы отправились в путь одновременно – он из Норгорда, а я из Эдораса.
Светозар неутомимо скакал на север, но я беспокоился все сильней и сильней. Черные Всадники приближались к Хоббитании, и, хотя расстояние между нами сокращалось, они по-прежнему были впереди.
Вскоре я понял, что Всадники разделились: одни остались у восточной границы, там, где проходит Неторный Путь, а другие проникли в Хоббитанию с юга. Фродо я дома уже не застал и долго расспрашивал садовника Скромби – долго расспрашивал и мало узнал, ибо он говорил главным образом о себе да еще о новых хозяевах Торбы.
«Мне вредны перемены, – жаловался он. – Я старый, и перемены к худшему подрывают мое здоровье». Он без конца твердил о переменах к худшему.
«Ты еще не видел перемен к худшему, – сказал я ему, – и, будем надеяться, не увидишь». Но из его старческой болтовни я узнал, что Фродо уехал неделю назад, а вечером после его отъезда у дома побывали Черные Всадники. Окончательно расстроенный, я двинулся дальше. Жители Заячьих Холмов суетились, словно муравьи у разоренного муравейника. Подъехав к дому в Кроличьей Балке, я увидел, что он разгромлен и пуст, а на веранде валяется плащ Фродо. Больше надеяться было не на что, и я поехал по следам назгулов, решив не расспрашивать окрестных жителей – и напрасно: они бы меня успокоили. Потом Всадники опять разделились, и я отправился по следам тех, которые поехали в сторону Пригорья, – мне хотелось как следует допросить Лавра.
«Ну, Лавр, – думал я по дороге, – если ты не отослал моего письма, я загоню тебя в чан с кипящим супом, и ты сваришься там, как лавровый лист!» Меньшего он, вероятно, и не ждал, потому что, увидев мое лицо, задрожал, словно сухой лепесток на ветру.
– Что ты с ним сделал? – воскликнул Фродо: ему стало жаль хозяина трактира. – Он принял нас как близких друзей и потом всячески нам помогал.
– Не бойся, – улыбнувшись, ответил Гэндальф. – Я его даже и припугнуть не успел, ибо, когда он перестал трястись и сказал мне, что вы ушли с Арагорном, меня охватила буйная радость.
«С Бродяжником?» – радостно переспросил его я.
«С ним, – виновато прошептал Наркисс, решив, что разгневал меня еще больше. – И ведь я говорил им, что он бродяга. Но они вели себя очень странно… или нет, я бы сказал – своенравно».
«Милый мой дурень! Дорогой мой осел! – не в силах сдержаться, заорал я. – Да я не слышал столь приятных известий с середины лета, глупый мой Лавр! Нынешней ночью я спокойно усну – впервые за не знаю уж сколько месяцев!»
Я заночевал в трактире у Наркисса и все думал: куда же исчезли назгулы? – ведь пригоряне видели только двоих. Однако ночью положение прояснилось. С юго-запада прибыли еще пятеро: они снесли Западные Ворота и промчались по селению, словно пять смерчей, – пригоряне до сих пор трясутся от страха и с минуты на минуту ждут конца мира. Под утро за Всадниками отправился я.
Я приехал в Хоббитанию позже, чем назгулы, но вот что, по-моему, там произошло. Предводитель Девятки с двумя Всадниками остался в засаде у южной границы, двое Всадников поехали в Пригорье, а четверо спешно поскакали к Торбе. Потом, когда они никого не нашли ни в самой Торбе, ни на Заячьих Холмах, им пришлось вернуться к южной границе, и сколько-то времени дорога не охранялась – про Вражьих шпионов я не говорю. Предводитель приказал четверым Всадникам ехать прямиком на северо-восток, а сам помчался по Западному Тракту, понимая, что хоббиты удрали из Хоббитании.
Ну а я поскакал к Буреломному Угорью, ибо понял, куда мог двинуться Арагорн, и на второй день уже был у Заверти, но Вражьи прислужники меня опередили. Бой принять они не решились, и я беспрепятственно поднялся на Заверть, однако темнота придала им смелости (я подъехал к горе на исходе дня), и мне пришлось немало потрудиться, чтобы отогнать расхрабрившихся назгулов, – я думаю, даже во время гроз, когда над Завертью сверкают молнии, там не бывает так светло, как в ту ночь.
