замечая мой интерес.
— Ничего. Просто ты у меня красавица.
— Ой, подлиза, иди уже, — закатывает она глаза, едва сдерживая улыбку.
Подбегаю и крепко чмокаю родительницу в щеку, немного подпортив ее идеально уложенную прическу.
— Ты прекрасна даже с выбившейся прядью, — произношу так ласково, что у мамы снова начинают блестеть глаза.
— Я люблю тебя, малышка, — отвечает она и нежно гладит меня по щеке.
— И я тебя.
Целую ее в ладошку и убегаю на второй этаж. Не хватало еще и мне расплакаться. С меня достаточно слез.
— Мия, — окликает Александр, и я оборачиваюсь, замечая его в дверях кабинета, — мы можем поговорить?
Сглатываю. Я, конечно, тоже планировала провести с ним беседу, но не прямо сейчас. Мне определенно потребуется какое-то время, чтобы принять поступок его сына. Однако ноги сами направляют меня в сторону отчима.
— Прости, не отвлекаю? — интересуется он.
— Нет…
В воздухе повисает неловкость. Смотрю на Александра и не понимаю, как после случившегося он относится ко мне. К нам. Наверняка ведь ему все известно. Или нет?
— Мия, присаживайся.
Он жестом указывает на противоположное от себя кресло. Теперь наши глаза находятся на одном уровне, и от этого я еще больше чувствую себя не в своей тарелке.
Хотя мне нечего стесняться, я никого не обманывала. Поэтому распрямляю плечи и стараюсь придать уверенности голосу.
— Вам ведь все уже известно?
В ответ отчим лишь кивает.
— Почему он уехал?
Я злюсь, мне хочется нападать, хочется получить ответы.
Но внезапно губы обжигает одинокая соленая слеза.
Быстро смахиваю ее рукой и взглядом утыкаюсь в пол.
— Не стоит, милая. Достаточно слез в этом доме.
Александр подается вперед и, в попытке успокоить, бережно накрывает мозолистой ладонью мое запястье. Только плотина самообладания уже прорвана. Кажется, безудержный поток слез вот-вот снесет все на своем пути.
— Я знаю, девочка моя, тебе сейчас непросто, ну же, хватит. Нужно забыть все ужасное, что произошло, и пытаться жить дальше.
— Я хочу знать правду. Ту правду, что знаете вы!
И по-хорошему я больше не хочу ничего забывать. Хочу помнить… помнить все. Каждое прикосновение, каждое слово, каждый взгляд. И я буду все помнить. Больше никогда не забуду.
— Не злись на Томми, — тяжело вздыхает Александр, — и на меня тоже. Мы оба наделали много ошибок. В особенности я. Я очень виноват перед тобой, Мия. И перед твоей мамой. Вы с Томом действительно хорошо ладили. Я не мог этому нарадоваться. Что может быть лучше, когда дети из разных семей готовы принять друг друга? Но я упустил момент, когда ситуация вышла из-под контроля. Это неправильно, Мия. Мы одна семья. И в России люди этого точно не поймут. Однако я все же не имел права никого обманывать. Надеюсь, ты простишь меня. Когда ты получила травму, я все скрыл от вас. Но знаешь, чего мне это стоило? Чтобы уберечь нашу семью, я, можно сказать, ни за что отказался от сына. Именно этим поступком я возродил в мальчике ненависть к тебе. И к себе тоже. Сейчас я вижу, сколько ошибок допустил и рад бы все исправить, но Томас принял решение, к которому я не был готов. Он уехал. Поверь, ему это непросто далось. Он любил тебя, дорогая. А этот поступок доказывает, что и сейчас любит. Потому что впервые Томас сделал что-то во благо другого человека. Однако есть одна золотая истина. Если любишь, то поймешь и простишь. Ты готова понять его, Мия?
Слова Александра жалят и в тоже время успокаивают.
— Да. Наверное… не знаю… — выдыхаю, стараясь сдержать слезы.
— Вот возьми, — протягивает мне пачку салфеток отчим, — быстренько приведи себя в порядок. Я пока выйду, а ты успокойся. Не будем травмировать маму. Она и без того сейчас вся на нервах. А ты подумай над моими словами и прими правильное решение.
Александр одаривает меня усталой улыбкой и выходит из кабинета, оставляя один на один с собственными мыслями.
***
Спустя неделю
Стою перед дверью в кабинет отчима, полностью сосредоточенная на принятом решении. И, чтобы не передумать, резко выдыхаю из легких воздух и тут же стучусь, заглядывая внутрь.
— Александр… — как-то после всего не поворачивается язык назвать его папой. И я вижу, как своими заминками причиняю ему боль.
— Слушаю, Мия. Я могу чем-то помочь?
Прохожу и присаживаюсь в кресло, стараясь не выдать своего волнения.
— Вообще-то можете. Я все обдумала и приняла решение, — говорю с уверенностью в голосе. — Я хочу улететь жить в Америку.
Такого поворота он явно не ожидал, поэтому отвечает только после короткой паузы.
— Что ж, это можно устроить.
— Я не буду рассказывать ни о чем маме. Ни к чему ей это. Пока что. Может, у нас с Томом ничего и не получится. Но мне кажется, стоит попробовать. Вы поможете мне убедить маму насчет переезда в другую страну? Я планирую вновь заняться спортом. Думаю, там для меня откроются большие возможности.
— Конечно, милая. Чем могу, помогу. Найду тебе лучших репетиторов, чтобы помогли быстрей освоить язык. Жилье, учеба все устрою. С мамой поговорю, не переживай, — с мягкой улыбкой добавляет он.
— Спасибо, и еще… поможете найти адрес своего сына? И прошу вас, ни слова ему.
— Я больше ничего не сделаю, что могло бы навредить вам, мои дорогие.
***
Слезные прощания мамы сворачивают внутренности узлом, который с каждой минутой становится только туже. Осуществить задуманное оказывается сложнее, чем я рассчитывала. Я никогда не уезжала далеко от дома и не жила одна, тем более, в другой стране. Сомнения собираются в голове, словно грозовые тучи. И на секунду я даже готова сорваться с места и выскочить из самолета.
Однако решение принято, и нужно следовать ему, а не вести себя как неуравновешенный подросток. Если мой сводный засранец думает, что после всего спрячется от меня на своей территории, то глубоко заблуждается.
Однажды Том разрушил до основания мою
