Облаченная в кожаную броню фигура завершила свое занятие, и направилась в обратную сторону тем же путем, все еще окруженная черным грозовым облаком негодующих птиц.
Но когда она оказалась напротив Фафхрда, птицы вдруг отлетели назад к алтарю, словно повинуясь команде, тихо затерявшейся во всеобщем смятении и шуме.
Человек в кожаном панцире замер, внимательно огляделся, узкие длинные прорези глаз придавали ему вид загадочный и грозный. А потом снова шагнул вперед, но в тот же миг на кожаный мешок, что укрывал его голову, сверху упала тут же затянувшаяся удавка.
Фигура забилась и заметалась, хватаясь за горло заключенной в кожу рукой. Человек отчаянно замахал руками, и из мешочка посыпались камни и металлические вещицы, усеянные самоцветами. Хитрый рывок веревки наконец поверг его на пол.
Этот момент и выбрал Фафхрд, чтобы вырваться на свободу. Полагался он лишь на неожиданность и всеобщее смятение. Это было не слишком разумное решение, но, возможно, капля яда, оказавшаяся в крови, несколько помрачила его разум.
Он едва не добрался до прохода, ведущего к амбразуре, когда вторая удавка туго сдавила горло ему самому, собственные ноги, забежав вперед, обогнали его, и Фафхрд с размаху ударился головой об пол. Удавка еще крепче стянула горло, и он почувствовал, что задыхается, тонет в море черных перьев, среди которых ослепительно искрятся самоцветы со всего мира.
Сознание его болезненно прокладывало путь обратно в череп, и он услышал голос, испуганно и неровно выкрикивавший:
— Во имя Великого Бога, скажи, кто ты? Кто ты?
И тогда ответил второй голос: тонкий, нежный, быстрый, переливчатый, словно птичья трель, и холодный как лед:
— Я — крылатая жрица, повелительница коршунов. Я — когтистая королева, я пернатая принцесса, воплощение Таиа, что правила здесь извечно, невзирая на интердикт жрецов и повеление Властелина. Я — та, кто вершит суд над кичливыми и сладострастными женщинами Ланхмара, я — та, что рассылает посланцев за данью, которую их прабабки трепеща сами приносили на мой алтарь.
Тогда вновь раздался первый голос, в нем слышалось смущение, но не было отчаяния:
— Зачем тебе губить меня столь ужасным путем. Я умею хранить секреты. Ведь я всего лишь вор.
Второй голос ответил:
— Ты действительно вор, раз попытался похитить сокровища из алтаря Крылатой Таиа, и за это преступление птицы Таиа вынесут тебе подходящее наказание. Если они увидят, что ты заслуживаешь снисхождения, тебя не убьют, только выклюют глаз… или оба.
В голосе слышались трели и чириканье, и воспаленный мозг Фафхрда все рисовал ему какую-то невероятно огромную певчую птицу. Он попытался подняться на ноги, но понял, что плотно привязан к креслу. Руки и ноги его онемели, левую руку еще и жгло острой болью.
Тогда тихий лунный свет перестал отдаваться болью в его голове, и Фафхрд заметил, что находится в той же палате возле двери с решеткой и сидит лицом к алтарю. Возле него стояло второе кресло, к нему был крепко привязан человек в кожаном панцире. Но теперь кожаного колпака на нем уже не было, под ним оказалась выбритая голова, лицо вора было в рябинках. Крупные черты этого человека Фафхрд признал сразу — Стравас, известный карманник.
— Таиа, Таиа, — взывали птицы. — Клевать глаза. Рвать нос.
В черных провалах глаз Страваса между выбритыми бровями и упитанными щеками гнездился страх. Но он снова заговорил, обращаясь к алтарю.
— Да, я — вор. Но и ты тоже. Боги этого храма обречены на забвенье. Их проклял сам Великий Бог. Столетия назад оставили они это место. Кто бы ты ни была, но здесь ты — самозванка. Магией или хитростью сумела ты научить птиц красть, ведь многие яз них по природе склонны воровать блестящие вещи. А то, что они украдут, ты забираешь.
Ты ничуть не лучше, чем я, разгадавший твой секрет и нашедший способ ограбить тебя в свой черед. И ты не жрица, обрекающая нас на смерть за святотатство! Где поклоняющиеся тебе? Где жрецы твои? Где твои благодеяния? Ты просто воровка!
И он дернулся, натянув путы, словно стремясь броситься вперед и поскорее встретить судьбу, уготованную опрометчивыми словами. И тогда за спиной Страваса Фафхрд увидел другую фигуру и усомнился, возвратилось ли к нему сознание в полной мере. Там стоял еще один человек и тоже в кожаной маске. Хорошенько поморгав и приглядевшись вновь, он заметил, что у стоящего маска лишь узкой полоской прикрывала глаза, в остальном на стоящем была одежда сокольничего: плотная куртка и тяжелые поручни. С широкого кожаного пояса свисал короткий меч и кольца аркана. Перегнувшись назад, Фафхрд заметил смутные очертания подобной фигуры и за собственным креслом.
Тут ответил голос от алтаря, теперь он звучал пронзительно и отрывисто, но по-прежнему мелодично, словно птичья трель. На первый же звук его птицы хором откликнулись: “Таиа! Таиа!”.
— Теперь ты действительно умрешь, растерзанным в клочья, и с тобою тот, что сидит рядом, чей нечестивый орел убил Кивайиса и был сражен им. Но ты умрешь, понимая, что Таиа есть Таиа, а я — воплощение ее и жрица, не самозванка.
Лишь сейчас Фафхрд поглядел прямо на алтарь, подсознательно он все еще не решался на это из-за суеверного трепета и какого-то непонятного отвращения.
Теперь ниспадавший сверху столб лунного света сдвинулся поближе к алтарю, выхватив из темноты две каменные фигуры, похожие на горгулий, по сторонам. Каменные лица напоминали женщин, но грозно занесенные руки заканчивались когтями, за плечами виднелись сложенные крылья. Древний мастер, кто бы он ни был, творил с дьявольским мастерством, казалось, фигуры вот-вот расправят крылья и поднимутся в воздух.
А на самом алтаре между крылатыми силуэтами в тени, поодаль от лунного света, пряталась черная тень, темные полумесяцы по бокам ее вполне могли быть и крыльями. Облизывая губы, Фафхрд глядел на нее; отупевший от яда мозг не в силах был выбрать разумный вариант из представлявшихся ему возможностей. Но в то же время, хотя он и не отдавал себе отчета в собственных действиях, длиннопалые ловкие руки его сами собой принялись расплетать тугие узлы на стянувшей кисти веревке.
— Знай же, глупец, — заговорила вновь черная тень, — боги не исчезают, если поклонение им запретил какой-то лживый жрец, как не действуют на них и проклятия самонадеянных ложных божков. Пусть нет ни жреца, ни верующего — боги живы! Я была мала, у меня еще не было крыльев, когда я впервые забралась сюда, но присутствие этих богинь я чувствовала в самих камнях храма, и сердцем поняла я тогда — они мои сестры.
Тут Фафхрд услыхал, как где-то вдали слабо и глухо, но тем не менее отчетливо Мышелов выкликает его по имени. Голос доносился, похоже, откуда-то снизу из храма, сливаясь с глубоким ворчанием Хлала. Существо на алтаре пронзительно вскрикнуло и, должно быть, повело рукой — один из бледных серпов шевельнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
