– Маркус! Как ты меня напугал! – Она спрятала пистолет в карман юбки. – Я приняла тебя за грабителя. Могла бы застрелить.
– Как видишь, перед тобой не грабитель.
Теперь, когда страх прошел, она почувствовала слабость во всем теле.
– Разве я могла знать, что это ты? Как ты тут оказался?
Он взял ее за руку и повел по дорожке вокруг дома. Она увидела его карету, ждущую в темноте.
Он помог ей сесть, потом забрался сам, и карета тронулась.
– Куда ты меня везешь?
– Да никуда особенно, Я велел кучеру поездить здесь вокруг. В карете будет надежней, чем у тебя дома. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я был у тебя. Нам нужно о многом поговорить.
– Но твои кучера знают, куда ты ездишь.
– Они ничего не скажут, – заверил ее Маркус. – Они уже много лет служат у меня.
Катрин хотела возразить, что старики Макнол-ли не меньше заслуживают доверия, чем его кучера, но смолчала.
– О чем ты хотел поговорить? – спросила она.
Не дождавшись ответа, она повернулась и увидела, что Маркус смотрит на нее странным взглядом.
– Нет, не надо, – сказал он, когда она стала собирать рассыпавшиеся по плечам волосы в прическу. – Мне нравится, когда волосы у тебя распущены. – И Маркус вытащил последние заколки. – Такие красивые волосы, – проговорил он и стал перебирать ее пряди.
Во рту у нее пересохло, и вспомнилась другая поездка в карете, когда он поцеловал ее. Взгляд ее остановился на его губах.
– Мне только что пришло в голову, что я ни когда не видел, как твои рыжие волосы рассыпаются по моей подушке, – проговорил он вдруг. – Я видел это только в мечтах и по-прежнему мечтаю об этом. Ведь, когда я любил тебя, твои волосы были черными.
У нее были свои мечты, и сейчас они всплыли, заставив ее задрожать. Она не знала, кто сделал первое движение. Наверно, это ее бросило к нему, и в следующий миг они уже сжимали друг друга в объятиях.
Маркус в полумраке кареты долго глядел на ее губы. Затем наклонился и приник к ним поцелуем.
Это был безумный, почти яростный поцелуй. Лишь оттого, как он бешено желал ее, в ней вспыхнуло ответное желание. Катрин застонала, и, когда ее губы раскрылись, Маркус едва не раздавил ее в пылких объятиях.
Карета катилась, мягко покачиваясь на упругих рессорах. Он привлек ее к себе и осторожно усадил себе верхом на колени. Когда она, протяжно вздохнув, приподнялась, он подхватил ее снизу и усадил снова, чтобы она почувствовала, как напряглось и рвется к ней его естество.
Одной рукой поддерживая ее, другой он снял с нее плащ, желая убрать все преграды, разделяющие их. Катрин склонила голову ему на плечо, и он, поняв, что она не против, обеими руками принялся сквозь платье ласкать мягкие холмы ее грудей.
– Прости, если в последнюю нашу ночь я испугал тебя или вызвал в тебе отвращение, – сказал Маркус охрипшим голосом. – Подобное не повторится, если ты сама этого не захочешь. Ты мне веришь?
– Ты не испугал меня и не вызвал во мне от вращения, – выдохнула она. – Я вела себя не менее бесстыдно.
Он прикусил ее губу, не сильно, но достаточно чувствительно, чтобы она услышала его слова.
– Не бесстыдно, любимая. Ты была восхитительна. Просто я обезумел от желания.
Она заставила его замолчать поцелуем. Лучшего поощрения Маркус и не мог ожидать. Он торопливо расстегнул лиф ее платья и обнажил грудь. Когда он приник губами к одному бутону, потом к другому, она запрокинула голову и, почти в исступлении от наслаждения, непроизвольно задвигала бедрами.
Его рука скользнула под юбки, и Катрин, как ни опьянена была страстью, поняла, что он хочет овладеть ею прямо здесь, в карете.
Она, предприняв слабую попытку сопротивления, уперлась руками ему в плечи.
– Здесь нельзя. Что, если карета остановится? Кучер увидит, чем мы занимаемся.
Маркус бормотал ей в ушко успокаивающие слова, продолжая свое дело, и она, хотя и протестовала, больше не пыталась остановить его.
Умелые пальцы Маркуса доставляли ощущение настолько острое, что она привстала с его колен.
– Кэт? – шепнул он, дыша шумно, словно после длительного бега. Наконец он справился с брюками. – Скажи «да», Кэт. Скажи «да»!
Она хватала ртом воздух, дрожа всем телом. Он всегда доводил ее до такого исступления.
– Да, – вырвалось у нее. – О, Маркус, да!
Она вздрогнула, когда он вошел в нее. На мгновение он застыл, чтобы дать ей расслабиться, но движения ее бедер заставили Маркуса забыть обо всем на свете. Прижав ее к себе, он брал ее – без остатка, без жалости, давая ей то, чего она так жаждала. Почувствовав, как она напряглась, содрогаясь всем телом, он тоже содрогнулся, освобождаясь от жгучей муки желания.
Несколько мгновений спустя, опустошенные, они замерли, все еще тяжело дыша.
Прошло много времени, пока они осознали, что карета стоит. Катрин глянула в окошко и увидела, что они вернулись к ее дому. Охнув, она попыталась встать с колен Маркуса. Она не могла поверить, что настолько потеряла разум и позволила Маркусу овладеть ею в карете. Она ждала, что вот сейчас дверца распахнется и появится кучер.
– Погоди, – сказал Маркус, сжимая ее еще крепче. – Я хочу провести ночь с тобой. Нет, не у тебя. Поедем сейчас со мной в домик, который я арендовал.
Все происходило слишком быстро. Катрин не понимала себя, не понимала своих чувств, надо было все обдумать, хотя ей очень хотелось согласиться.
– Не могу, – прошептала она.
Она отстранилась и принялась приводить в порядок одежду. Маркус занялся тем же. Он ничего не сказал, однако испытывал горечь. Когда он усаживал Катрин в карету, у него в мыслях не было заниматься с ней любовью, но раз уж это произошло, он ожидал, что она поведет себя иначе. Она должна была требовать, чтобы он относился к ней как к честной женщине, а не ускользать потихоньку, словно стыдилась того, что было между ними. Ему не было стыдно. Что, черт побери, он сделал дурного?
Маркус не мог заставить себя рассказать, что ему ответили адвокаты. Если она не сможет любить его сама, по собственной воле, а не под давлением обстоятельств, тогда им не на что надеяться.
Когда их одежда приняла надлежащий вид, Маркус вышел из кареты и подал ей руку. Проводив Катрин до заднего крыльца, он взял у нее ключ, отпер дверь и вернул ключ обратно.
Когда она проходила мимо него, он тихо произнес ее имя.
– Что? – отозвалась Катрин, взглянув на него.
– Ты не сердишься на меня?
– Нет, не сержусь.
Хотя она не понимала, что происходит сейчас в ее душе, Катрин знала, что гнева в ней нет. Она всегда владела своими чувствами, всегда жила по правилам, которые не подвергала сомнению. Сейчас же ее несло куда-то, куда – она не знала.
