Однако — и чем ближе было это время, тем менее философски Луи относился к подобной перспективе, — мысль о том, что его выдадут кровавому безумцу де Шарантону, была даже менее привлекательна, чем казнь по полному обряду[67] под милостивым покровительством имперской Франции. В Баратарии народ был обо всем прекрасно осведомлен, и Лафитт не видел причины скрывать от своего пленника, во что превратился Новый Орлеан. Так что Луи прекрасно знал, что де Шарантон страстно жаждет заполучить его, а Лафитт готов его выдать — или просто хочет, чтобы де Шарантон в это поверил. Последние несколько месяцев по этому поводу шли весьма деликатные переговоры между пиратским королем и имперским губернатором, хотя Лафитт не торопился доводить их до завершения. Лафитт хотел большего, чем мимолетная и неверная признательность имперского губернатора. Лафитт желал править Луизианой вместо де Шарантона, и де Шарантон это знал. Только полная недоступность Большой Земли защищала его до сих пор.
Луи угрюмо смотрел в окно библиотеки. За проливом, отделявшим Большую Землю от материка, возвышалась кипарисовая роща. Мох свисал с ветвей, и деревья напоминали молчаливых друидов. Какая-то белая птица выпорхнула из зарослей. Косые лучи послеполуденного осеннего солнца окрашивали все вокруг в медовые оттенки.
За окном было все, о чем Луи некогда мечтал, — тайна и романтика Нового Света, изящество и культура королевской Франции — лучшее смешалось здесь и ожидало его.
С таким же успехом он мог пожелать себе луну. Лафитт позволил Луи свободно ходить по всему поместью не потому, что доверял ему… а потому, что короля очень хорошо стерегли. Он встал и пошел к застекленной створчатой двери. Взялся за ручку.
— Нет, — послышался от камина голос Роби.
Датчанин был одет так же, как и тогда, на борту «Гордости Баратарии», вплоть до голубого шелкового пистолетного чехла. Единственное отличие состояло в том, что молескиновые штаны и полотняная рубаха на сей раз были чистыми, а не пропитанными солью и маслом, а длинная светлая коса перевязана яркой алой лентой.
— И что? Ты меня застрелишь? — спросил Луи не оборачиваясь. Как нелепо бояться мальчишки, который на столько лет его моложе! Но датчанин был безжалостен.
— Нет, — устало ответил Роби. — У меня есть нож, француз. Я просто пришпилю твою руку к дверям.
— Капитану Лафитту не понравится, если я перемажу кровью его драгоценную резьбу, — ответил Луи, стараясь казаться беспечным. Парнишка пугал его прежде всего тем, что, казалось, не боялся ничего на свете.
— Не впервой, — бесстрастно ответил молодой пират. — Отскребем да еще раз лаком покроем.
Потерпев поражение — даже в этой маленькой битве за последнее слово, — Луи обернулся.
Роби стоял, прислонившись к камину из розового мрамора, на котором были вырезаны нимфы и Тритон. Бог весть откуда привез эту роскошь Лафитт. Роби чуть прикрыл блекло-голубые глаза, лицо его было угрюмым — за все недели, проведенные здесь, Луи ни разу не видел на его лице улыбки. Парню не нравилось торчать здесь, вдалеке от «Гордости Баратарии», и винил он в этом Луи. От этого он стал весьма суровым тюремщиком.
— Не хочешь пройтись? — наконец спросил Луи. Ему позволялось также бродить не только по дому, но и по поместью. Ни один человек в здравом уме не осмелился бы выйти в Баратарию без отряда охраны, и вряд ли эта попытка стоила бы свеч. В Баратарии его просто убил бы любой первый встречный, не зная, кто он такой.
— Не сегодня, — ответил Роби. — «Гордость» вернулась нынче утром, и у хозяина будут гости.
«Хозяин» — так называли Лафитта его преступные подданные.
— Какие гости? — спросил Луи.
Роби только пожал плечами. Парня мало что интересовало, как уже успел понять Луи. Ни чтение, ни музыка, ни, конечно, ответы на вопросы Луи.
Но сейчас Луи больше нечего было делать, кроме как задавать ему вопросы.
— Капитан Лафитт пригласит их к обеду? Роби пожал плечами.
— Он будет обедать дома? То же самое.
— Ты знаешь, что у тебя волосы загорелись? Роби мрачно фыркнул.
— Ты меня достал, француз. Боюсь, с тобой что-нибудь случится. Слишком уж беспечным стал.
— Вот ты меня от этого и приставлен беречь, — раздраженно отозвался Луи. Библиотека уже надоела ему, и он вышел из комнаты.
Роби тут же двинулся за ним. Он бесшумно ступал по кипарисовому паркету босыми ногами. Луи даже не надо было оборачиваться, чтобы знать, что Роби следует за ним. Тот всегда был рядом, словно тень. Луи бесцельно слонялся по комнатам, не переставая изумляться тому, что здесь вся обстановка, вся утварь от свечей до крынок — пиратская добыча. Лафитт мог хвастаться каперскими лицензиями от кого угодно — от испанской Картахены до цыганской королевы, — но был он все же обыкновенным пиратом.
Но пиратом очень удачливым.
Это, напомнил себе Луи, все потому, что он не только умен, но и безжалостен. И раз ты хочешь убежать от него и снова увидеть Мириэль, ты тоже должен вести себя умно, если уж не можешь быть безжалостным.
Начался и закончился обед, а Лафитт так и не появился. У Роби настроение упало еще больше, поэтому он был даже молчаливее, чем обычно. Луи решил воспользоваться этим как предлогом, чтобы уйти, и поднялся к себе в комнату. Роби не последовал за ним внутрь. Не было необходимости. Окна были забраны узорной, но весьма прочной решеткой, и каждое утро комнату обыскивали в поисках чего-нибудь такого, что Луи мог тайком туда пронести.
Не в первый раз Луи захотелось, чтобы рядом была Сара Канингхэм, поскольку эта находчивая леди уже помогла ему сбежать из ловушки куда более опасной, чем эта. Но он позволял себе надеяться только на то, что Мириэль попросила ее о помощи и Сара теперь с ней. Если так, то жена Луи в безопасности. Но он не мог рассчитывать, что и ему помогут.
Совершенно подавленный, король бросился на кровать — и услышал хруст пергамента. Ошибки быть не могло. Порывшись в кровати, он нашел под покрывалом послание.
«Не бойтесь», — прочел он. Письмо было написано на хорошей церковной латыни. Вряд ли даже те пираты, которые умеют читать, понимают этот язык. Маленькие буковки теснились в середине большого коричневатого листа. «Помощь близка».
Конечно, подписи не было, но тут ничего странного. Луи смял листок в кулаке и при этом ощутил слабый лимонный запах. Он нахмурился и принюхался. Запах усилился.
Луи вырос среди конспираторов и с ранних лет видел тайные письмена, проступавшие, когда письмо грели над пламенем свечи. Запах пробудил старые воспоминания, и он стал искать в комнате свечи и спички. Поскольку единственное, что он мог сделать с их помощью, это поджечь комнату, то их ему оставили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
