Волок едва не загляделся — так было интересно.
Внезапно легко хлопнула дверь.
На тротуаре показался молодой инкассатор. Он шел быстро. Сборщик нес три сумки — две в руках и третью под мышкой.
Четвертую тащила женщина лейтенант, худосочная, с бледным лицом.
«Инспектор по делам несовершеннолетних… — Сразу определил Волок. Ты-то, деваха, зачем впуталась?»
Сборщик был уже рядом с машиной, подавал сумки на заднее сиденье немолодому, с усиками — тот укладывал их во второй мешок. Женщина-милиционер отдала сумку и теперь не отходила, ждала, когда они отъедут.
Голицын появился внезапно, но Волок был уже готов.
— «Россолимо!»
«Понеслась…»
Стреляли на поражение. Мишени были заранее распределены.
Со звоном разлетелись лобовое, а затем и боковое стекла.
Водитель погиб первым, почти мгновенно — Голицын из обреза поразил его в шею, повредив наружную и внутреннюю сонные артерии.
Волок стрелял из «макарова», который попал к ним в электричке после убийства постового милиционера на Белорусском. Двумя пулями был убит севший на переднее сидение молодой сборщик и еще четырьмя женщина-лейтенант. Волок пробил ей грудь, оба легких и почки. Он еще выстрелил в шофера, но тот был уже мертв.
Последним выстрелом Голицын вырубил остававшегося в живых инкассатора со второго сидения…
Большой инкассаторский мешок схватил Голицын.
Забросил груз на спину, трусцой побежал вдоль здания.
Они так и договаривались. Это был его личный приз. Лавровый венок победителя.
Лежавший рядом на сидении инкассатор застонал — он был еще жив. Двое других — шофер и молодой сборщик впереди — не двигались.
Волоков со вторым мешком, с пистолетом, держался метрах в пятнадцати сбоку.
По вокзальному радио только что закончили передавать громкую бравурную музыку. Стало снова тихо. Потом раздались аплодисменты…
Одновременно с Дубининской улицы за багажным двором донеслось громыхание трамвая на кругу, дробные стародедовские звонки.
Несколько пассажиров двигались навстречу к вокзалу, тоже с мешками, с сумками. Они были заняты своим — Голицына и Волокова даже не заметили.
Все же один свидетель нападения нашелся.
Волоков отметил его боковым зрением — тот стоял сзади, ближе к перрону. Когда Голицын схватил мешок и побежал, какой-то мужик очнулся бросился назад, к вокзалу.
«Беги, звони… — Волоков ускорил шаг. — Через пару минут нас тут уже не будет…»
За углом Субанеев — в пятнистой армейской куртке — уже включил мотор, держал двигатель на малых оборотах. Увидев бегущих, он сдал назад, притормозил; потом, перегнувшись через сидение, открыл обе дверцы.
— Быстрее…
Их не надо было торопить.
Голицын бросил мешок под ноги, между сиденьями, свалился сам. Волоков проделал то же. Подобрал ноги. Хлопнул дверцей.
Одновременно хлопнула дверца с другой стороны. За Голицыным.
— Понеслась!
Маршрут отхода был отработан. Голицын трижды заставлял каждого самому провести «жигуль» Дубининской улицей и переулками.
«Неизвестно, кто вернется в машину, кто останется на дороге…»
Вернулись, слава Богу, все!
Субанеев прогнал «жигуль» вдоль прирельсового почтамта, вырулил поперек трамвайного полотна. Ему никто не помешал. С ходу влился в прерывистый, но не останавливавшийся ни на минуту поток автотранспорта.
Волоков тем временем переоделся — скинул фуражку, шинель, надел куртку. Все форменное убрал под мешки. Сверху прикрыл припасеным пледом.
— Давай эту туда же! — Голицын показал на фуражку у заднего стекла.
С этой минуты любая милицейская атрибутика в машине становилась опасной уликой.
«Сейчас да и в обозримом будущем тоже…»
Голицын оглянулся, еще раз внимательно оглядел примыкающее к вокзалу пространство — никто не появился вслед за ними. Ни пешком, ни на машине.
— Тут у них произойдет заминка… Будут искать свидетеля, кто видел, как мы садились в «жигули»…
МЕНТЫ
— Сюда! Быстрее…
Узкий проход к служебному входу в кассы сбора, откуда прогремели выстрелы, был забит машинами и людьми.
Проход мгновенно перекрыли люди в штатском из Управления Охраны КГБ. Близко никого не подпускали. Охранять, не пускать — это они умели.
Перрон ощутимо опустел, лишившись представителей спецслужб, переместившихся ближе к багажному двору. Вокзальный уголовный розыск занялся своим прямым делом…
— Пройдите…
Кто-то из чужих оперативников попытался оттолкнуть и Игумнова.
— Уголовный розыск!
— Ничего не знаю…
«Ах ты падла! Постоянно действующий загранотряд…»
— Быстро! Ты что ли сам будешь их искать?!
Игумнов рванул красные корочки из верхнего кармана, вторая рука легла на спецкабуру.
Сзади уже напирали свои — Качан, Цуканов, Надежда…
Стоявший рядом другой комитетчик посторонился:
— Пусть пройдут…
Игумнов раздвинул цепочку.
Впереди открылась леденящая душу картина.
Стекла инкассаторской машины зияли бесформенными отверстиями. Капот был усеян клинообразными белыми осколками, дверцы открыты. Внутри в машине все было мертвенно — неподвижно. Черно.
Инспектор по делам несовершеннолетних лежала поперек тротуара ногами к цементному бордюру. Асфальт вокруг был весь в крови.
«Господи! Ведь предупреждали!»
Кроме нескольких розыскников на месте происшествия никого не оказалось. И никого из начальства. Нельзя оставить делегатов!..
— «Скорую помощь». Быстро!
Кто-то тут же метнулся к автомату — звонить.
Взлохмаченный, с сумасшедшими глазами мужик выскочил из багажного двора, бросился к постовому.
— Я их видел! Двое. Один в милицейской форме! Оба с инкассаторскими мешками. Побежали в ту сторону! — он показал вдоль здания.
Качан крикнул кому-то:
— Запиши свидетеля!
Постовой и за ним младший инспектор Карпец — удачливый, тот, что везде поспевал — бегом рванули к Дубининской.
Сбоку, по панели, лавируя между тележками носильщиков неожиданно вырвался патрульный «жигуль» ГАИ. Бакланов открыл дверцу.
— Едем…
— Цуканов, Надя… — Игумнов взял самых опытных. Крикнул Качану. Остаешься за меня.
— Секунду… — Качан хотел предупредить. Получилось бессвязное. — На меня наехали. Козлов из КГБ. Пасут…
— Потом! Сейчас посылай опергруппу на Башиловку… Это Волок. Он может вернуться к себе.
Появившееся откуда-то чужое начальство высокого ранга в штатском раздвинуло безучастную цепочку Управления Охраны КГБ, сразу положило глаз на патрульную машину ГАИ:
— Старший лейтенант… Минуту!
Но Бакланов с розыскниками уже газанул через двор.
У угла прирельсового почтамта, рядом с церковью, отданной под цинкографию, их ждало перепутье.
— Здесь тормози! — крикнул Игумнов.
Машина замерла.
Все, кроме Бакланова, выскочили, заметались по тротуару. Прохожие, ожидающие трамвая на остановке, киоскеры… Никто из них не видел милиционера с мешком.
— Я только появился…
— Сейчас милиции на каждом шагу!
Пьяненькая продавщица рядом с пустой тарой и настольными весами вспомнила:
— Вроде проехала машина… От вокзала… — Милиционера она не видела.
— Давно?
— Да только уехала! Легковая…
— Какой марки?
— Я не разбираюсь… — Она махнула рукой. — Вроде «жигуль». Зеленоватый!
— Это не Волокова, — крикнул Цуканов.
— Садись!
Игумнов первый бросился к машине.
— Зеленоватый «жигуль». Это комитетского охранника со Старой площади! Он вез в нем Ксению и ее подругу к Волокову и потом на Столешников…
— Сейчас налево, направо?
— Переулками… Главное — не стоять…
«„Если преследуешь — еще есть шанс догнать, кто ждет — тот уж точно никого никогда не поймает“ — основной постулат милицейского катехезиса…»
Мостовая впереди оказалась разрытой: трубы, гора глины, шаткие деревянные мостки для пешеходов…
— Черт… — Бакланов повернул назад.
— Тихо!
По рации уже передавали первую ориентровку о нападении на инкассаторов.
«… Трое убитых и тяжелораненный. Похищена денежная выручка… Ведется преследование…»
— Это Качан!..
ГОЛИЦЫН, ВОЛОКОВ, СУБАНЕЕВ
Переулки, которыми уходили зеленоватые «жигули», были исконно замоскворецие: «Зацепа», «Щипок», «Строчановские»…
Изуродованные типовыми «хрущебами», из малонаселенных, патриархальных они превратились в ничем не примечательные, безликие, без родства и истории.
Голицын следил, как Субанеев ведет машину.
Комитетчик явно нервничал.
«Стоять на воротах в ЦК проще и безопаснее! Как не верти»!
Виталька как-то показал место своего поста по другую сторону высокой ограды на Старой площади. Ограниченный двумя стояками пролет против памятника Героям Плевны.
