– Мне нужно идти, – сказал я, положив руку ей на плечо, и она не отстранилась. – Мне жаль, Барбара.
Она кивнула и уставилась в пол, выпустив дым передернутыми губами.
– Мы поговорим позже. – Я взял ключи. Остановившись в двери гаража, я оглянулся назад, ожидая от Барбары каких-то действий. Моя рука уже легла на ручку двери, когда голос Барбары остановил меня.
– Один вопрос.
– Какой?
– Как насчет твоего алиби? – спросила она. – Тебя не беспокоит потеря алиби?
В какой-то момент наши глаза встретились. Она приподняла с них завесу, и я увидел то, что было в глубине ее глаз. Вот тогда я понял, что она знала. Она это знала всегда; поэтому, когда я говорил, слова теряли вес по мере того, как я их произносил, и даже Барбару они не затронули».
– Ты никогда не была моим алиби, Барбара. Мы знаем это.
Она кивнула слегка, и в этот раз в ее глазах появились слезы.
– Было время, когда я готова была убить из-за тебя, – сказала она и оглянулась. – Чего стоила эта небольшая ложь?
Слезы прибывали, и ее плечи задрожали, как будто не выдержав какого-то невидимого груза.
– С тобой все хорошо? – встревожился я.
– Мы делаем то, что должны делать, правильно?
– Вопрос только в том, где это следует делать. Возможно, мы сумеем остаться друзьями.
Она громко фыркнула и рассмеялась. Потом вытерла глаза.
– Это было бы нечто?
– Думаю, да, – согласился я. – Слушай, я уеду в офис. Ненадолго. Когда вернусь, мы еще поговорим.
– Зачем ты едешь в офис? – спросила она.
– Ничего особенного. Я просто понял кое-что.
Она обвела рукой заполненное болью пространство вокруг нас: комнату, дом, возможно, целостность нашей совместной жизни.
– Более важное, чем все это? – спросила она.
– Нет, – солгал я. – Конечно, нет.
– Тогда не уезжай, – попросила она.
– Это просто жизнь, Барбара, и она становится грязной. Не все решается так, как ты хочешь.
– Все решается, если сильно этого хотеть.
– Только иногда, – сказал я и вышел, закрыв за собой дверь в прошлую жизнь. Я завёл автомобиль и обернулся. В парке все еще гуляли дети, они бежали и кричали что-то, и это выглядело как крошечные вспышки цвета. Я выключил радио, выехал во двор и затем увидел Барбару в гараже. Она наблюдала за мной, и в какой-то момент показалась мне совершенно другой. Но потом она махнула, чтобы я подождал ее, и легким шагом подошла к окну автомобиля.
– Не уезжай, – произнесла она. – Я не хочу, чтобы все закончилось так.
– Я должен.
– Черт побери, Ворк. Что для тебя настолько важно?
– Ничего, – ответил я. – Ничего из того, что касается тебя.
Она обхватила себя руками и согнулась, как будто ощутив боль в желудке.
– Все закончится ужасно. Я знаю, что так будет.
Ее глаза уставились вдаль. Она смотрела вниз на парк как будто вид резвящихся детей тоже действовал на нее.
– Десять лет нашей жизни потрачены впустую. Просто ушли.
– Каждый день люди движутся, Барбара. Мы ничем не отличаемся от других.
– Именно потому это никогда не могло получиться, – сказала она, и я услышал нотки вины в ее голосе. Она смотрела на меня. – Ты никогда не желал быть своеобразным и я никак не могла заставить тебя захотеть этого. Ты привык довольствоваться малым. Когда ты подбирал отходы со стола Эзры, для тебя это был банкет.
– Эзра был прикован к тому столу. Он не был счастливее меня.
– Нет, был. Он брал то, что хотел, и получал удовольствие от того, что брал. Он был в этом смысле мужчиной.
– Ты хочешь причинить мне боль? Это достаточно неприятно.
Барбара хлопнула рукой по крыше автомобиля.
– А ты думаешь, что мне приятно? Ничего подобного!
Внезапно меня охватило желание оказаться далеко от этого места, но кое-что оставалось невысказанным. И я это сказал:
– Знаешь, в чем наша проблема, Барбара? Ты никогда не знала меня. Ты видела то, что хотела видеть. Молодой адвокат из богатой семьи со знаменитым отцом, и ты решила, что знаешь меня. Кем я был? Чего хотел? Что меня беспокоило? Ты вышла замуж за незнакомца и старалась превратить его в кого-то, кого ценила. В течение десяти лет ты подавляешь меня, и я позволяю тебе это делать, но я никогда не смог бы стать тем, кем ты хотела. Поэтому ты и ожесточилась. Я попытался спрятаться от самого себя, как будто проблема могла рассосаться, и стал таким же отвратительным, как и ты. Наш брак был ошибкой, достаточно распространенной ошибкой, и будь я мужчиной, то покончил бы с этим много лет назад.
У Барбары искривился рот.
– Меня тошнит от твоего самодовольства, – зло сказала она. – Ты не лучше меня.
– Я не претендую на то, чтобы быть лучше.
– Поезжай, – бросила она. – Ты прав. Все кончено.
– Мне жаль, Барбара.
– Припрячь свое гребаное сожаление, – проговорила она и направилась к дому.
Я оставил ее в покое, и мне казалось, что я плыву по течению, но мне предстояло еще кое-что сделать. Я поехал к офису.
Вероятно, психиатр мог бы объяснить мою навязчивую идею насчет сейфа Эзры, Чтобы раскрыть его последнюю тайну, мне надо было поставить себя на его место, представить себя им. Или попытаться понять его. Превзойти его. Честно говоря, это не было бы очень сложно. Десять лет, даже тринадцать, я работал в этом здании, если учесть работу летом во время учебы в юридической школе. За все это время отец ни разу не упоминал о сейфе. Мы были семьей. Мы были партнерами. У него не должно было быть секретов от меня. Да, я был любопытен, но еще больше я был встревожен и полагал, что, узнав эту тайну» я узнаю своего отца до конца. Истинная суть человека часто раскрывается, когда он наедине с собой. Находясь среди других, мы все редактируем, идем на компромисс и изворачиваемся.
Я хотел увидеть этого человека, приподняв занавес.
Эзра заботился о наличии денег; это было проклятие крайне убогого человека. За деньги покупали продукты питания. Деньги позволяли построить крышу над голову Они давали возможность выжить. Поэтому вознаграждение жюри в размере одного миллиона долларов, которое сделало его знаменитым и богатым, не было самым важным. Я ошибался относительно этого. Решения жюри, касающиеся огромных сумм, пересматриваются, и даже если этого не произошло, никто не может выписать чек в день вынесения приговора; Процесс делания денег против наличия денег. В этом уравнении только одна дата имеет значение: день, когда вы переводите деньги на депозит.
Я не знал, когда это произошло, но должны были сохраниться отчеты. Где-нибудь в офисе лежал отчет, где показывалось поступление наличных, – третья часть одного миллиона долларов. К тому времени, когда он умер, несколько сотен штук баксов изменили сумму колоды, но это уже были те деньги, которые сделали его. Я должен был увидеть отчет.
Я припарковался и посмотрел на высокое узкое здание. Я уже чувствовал себя там чужим, и слова Барбары эхом отдавались в моем сознании: «Десять лет… потрачены впустую. Просто ушли».
Я вышел: из автомобиля. Вокруг не было ни души, но где-то на расстоянии я услышал звук сирены и подумал о Миллз. Найди она автора анонимного звонка, и меня бы уже вычислили, арестовали, допросили и обвинили. Все, что у меня было, – это Хэнк и угасающая надежда на то, что Ванесса Столен спасет мое тело и душу.
Внутри офиса пахло плесенью, как будто с тех пор, как я был там последний раз, прошли месяцы. Через задернутые шторы протянулись тени, и в луче света в воздухе висел столб пыли. Место было тихим и неприветливым. Я ему не принадлежал.
Я запер за собой дверь, спустился в небольшой холл и вошел в главную приемную. Звук был приглушенным; я проталкивался через воздух, как будто сквозь воду, и понял, что многое из того, что я чувствовал, было бесформенным страхом. Я попытался избавиться от него.
Полицейские забрали мои компьютеры, поэтому мне пришлось спуститься по узкой скрипящей лестнице на цокольный этаж, где высились ряды коробок, а над ними, как будто на виселице, висела единственная лампочка. Здесь хранились файлы со старыми судебными делами, налоговые отчеты и банковские счета. Валялись сломанная мебель, тренажерное устройство еще семидесятых годов и множество разных сумок для гольфа. Кругом был беспорядок, и самый старый материал находился далеко у стены. Я пробирался через эти завалы, пытаясь понять систему. Коробки были сложены хаотично, но в то же время сгруппированы по датам. Так что файлы одного года должны быть погребены в братской могиле.
Я собрал все, что, на мой взгляд, относилось к нужному году, и начал разрывать коробки. Меня удивило полное отсутствие какого-либо порядка. Эзра всегда был аккуратным в своих делах. Внутри больших коробок я нашел коробки поменьше с календарями, квитанциями, бланками для сообщений, ручками и скрепками для бумаги. Там были наполовину использованные юридические блокноты и бракованные карты Ролодекса. Похоже было на то, что Эзра каждый год освобождал свой стол «затем наполнял его свежими канцелярскими товарами. Я открыл его ежедневник за декабрь, увидел маленький восклицательный знак рядом с датой 31 декабря и понял, чем этот день отличался для него от других.
