— Я тебе сегодня уже говорил, что ты отлично выглядишь?
— Нет, сегодня еще не говорил, — ответила я, садясь в машину моей мечты.
Элиас закрыл дверь, обошел машину и устроился на водительском сиденье.
— Хорошо, значит, я сделаю это прямо сейчас. Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, заводя машину.
И чего он хотел добиться своими глупыми комплиментами?
— Неужели ты не любишь, когда тебе говорят комплименты?
Ух ты, Элиас наконец впервые за четыре месяца обратил на это внимание! Молодец! И это даже не сарказм.
— Я бы не сказала, — ответила я под волшебный звук мотора.
— А что бы ты сказала?
Элиас поставил диск, и машину наполнил гипнотический ритм «Дорога в Сион» Дэмиана Марли. — В принципе, не имею ничего против комплиментов, — попыталась я уклониться от ответа.
— Но?..
— Я не люблю, когда они неискренние.
Я посмотрела в окно на проносящиеся мимо улицы. И хотя это было безрассудством, но мне нравился стиль вождения Элиаса. Он вел машину очень уверенно и явно знал, что делает. Я ни разу не замечала, чтобы он отвлекался. Машина слушалась его, будто была продолжением его тела.
— Ты думаешь, что мои комплименты — это пустая лесть? — спросил он.
— Нет, конечно, ты говоришь от всего сердца, — сказала я с усмешкой.
— Ты мне не веришь?
— Ни единому слову.
У него вытянулось лицо. Немного помолчав, Элиас продолжил.
— Это из-за Брэда Питта?
— При чем тут Брэд Питт?
— Как же там было… «Раз из зеркала на меня смотрит не Анжелина Джоли, то не стоит ожидать Брэда Питта»?
Вау, надеюсь, Алекс наслаждалась сегодняшним вечером, потому что он станет для нее последним.
— Она не могла тебе это рассказать.
В ответ Элиас только улыбнулся.
— А ты считаешь себя Брэдом Питтом, или как? — спросила я, скрестив руки на груди.
— Нет, я просто пытаюсь понять, почему ты мне не веришь. И мне начинает казаться, что все дело в том, что ты себя очень сильно недооцениваешь.
— Сильно недооцениваю?
— Да, особенно в том, что касается внешности.
— Во-первых, у меня с самооценкой все в порядке, — сказала я. — А во-вторых, ты не думал, что дело может быть в тебе?
— Во мне?
— Ты меня прости, Элиас, но ты не самый заслуживающий доверия человек среди моих знакомых.
— Я бегаю за тобой уже четыре месяца, а ты все еще мне не доверяешь? — сказал он, подняв брови.
— Может быть, все дело в том, что тебя интересует, что у меня под юбкой, а не я сама?
— Это нелогично, — сказал Элиас, покачав головой. — Ты считаешь, что я хочу затащить тебя в постель, но как человек ты меня не интересуешь? Я прав?
— Да, — кивнула я.
— Тогда, может быть, логично было бы предположить, что ты мне нравишься, если я бегаю за тобой так долго?
Почему он каждый раз пытается использовать мои слова против меня?
Ужасный, просто ужасный аргумент. И вот мы пришли к вопросу, который мучил меня уже давно. Что, черт возьми, Элиас во мне нашел?
— Так, Элиас, — сказала я. — Давай поговорим откровенно, в чем дело?
— Ты о чем?
— Что тебе так во мне нравится? К какому врачу мне сходить, чтобы ты оставил меня в покое?
— Внешне? — спросил он с улыбкой.
— А как еще?
— Ну да, я забыл, ты же не интересуешь меня как личность, — сказал Элиас, усмехаясь, чем заслужил от меня взгляд, полный нетерпения.
— Ну ладно, — начал он, собираясь с мыслями. — Мне нравятся твои миндалевидные светло-карие глаза… Они такие глубокие. Иногда мне кажется, что в них можно утонуть, но в то же время в них иногда появляется что-то, что в последний момент не дает мне утонуть с головой. Меня это интригует. Кажется, ты боишься, что кто-то сможет заглянуть тебе в глаза и увидеть слишком многое: твои мысли или, может, твою душу…
— Вот именно поэтому я все время задаюсь вопросом, что за фигня происходит у тебя в голове?
Элиас усмехнулся и продолжил говорить:
— Когда ты смеешься, твои глаза сияют, будто наполненные солнечным светом, а когда злишься, они становятся темными, как ночь. Ты щуришься и поднимаешь одну бровь, как будто хочешь меня искусать. Но это так мило, что я не могу воспринимать это серьезно. Вот и сейчас ты смотришь на меня именно так.
Я открыла глаза пошире и попыталась расслабить мышцы лица.
— Кроме того, мне нравятся твои губы… — продолжил Элиас. — Они у тебя не такого цвета, как у всех. Не просто красные, а смесь вишневого и бордо. И еще, — он окинул взглядом мое лицо, будто пытаясь удостовериться, — они выглядят такими мягкими… Твое лицо нежное, словно фарфоровое, а кожа гладкая и белая. Когда ты улыбаешься, у тебя на щеках появляются ямочки.
Он показал на себе пальцем, где именно у меня появляются ямочки.
— И последнее, когда ты краснеешь, каждый парень в Берлине готов бежать за тобой на край света, — закончил он, а я поняла, что я ужасно растеряна.
Абсолютно растеряна!
Что это было? Либо Элиас отличный актер… Или все-таки похоже, что он на меня запал. А может, он вычитал все это в какой-то книжке? Не очень хорошей книжке, и тогда… Не знаю, чье лицо он описал, но явно не мое.
— О’кей, это было… странно… — пробормотала я.
— Странно?
— Именно. Можно еще сказать «страшно», если тебе так больше нравится.
— Почему?
— Сложно сказать, — ответила я. — Может, потому, что мне еще никто не пытался навесить на уши столько лапши.
Ладно, тут я соврала. Это были самые прекрасные комплименты, которые я получала за всю жизнь. Но я просто не могла ему поверить. Что-то в моих глазах? О чем он? Хотя я действительно не любила демонстрировать окружающим мой внутренний мир, все остальное лежало за пределами того, во что я была готова поверить.
Элиас снова рассмеялся и покачал головой.
— Мы ведь уже обсудили, почему мне можно верить, — напомнил он мне.
Аргумент заключался в том, что он делал все возможное, чтобы со мной переспать. Можно предположить, что он хвалил мою внешность для того, чтобы это желание наконец исполнилось. Но это не объясняло, откуда его желание взялось…
— Хорошо, предположим, ты не врешь, — сказала я.
— Не нужно предполагать, это чистая правда!
— Скажем, ты не соврал, — снова начала я, и снова он меня перебил.
— Почему ты не можешь поверить в то, что я считаю тебя красивой?
— Я к этому и веду, но ты все время меня перебиваешь!
— Ну, ладно, продолжай, — вздохнул он.
— Если ты и правда так думаешь, — снова сказала я, проигнорировав его рычание, — то речь всего лишь о моем лице. А с лицом переспать невозможно.
