Мы молча подошли к «Мустангу», и я остановилась у пассажирской двери, ожидая, что Элиас откроет двери. Но вместо этого Элиас посмотрел на меня взглядом, который было очень сложно прочесть.
— Хочешь сесть за руль?
Что, простите?
Я уставилась на него так, будто он признался мне, что тайно носит женское белье. Но я поняла, что это была шутка.
— Очень смешно, Элиас, — ответила я и взялась за ручку двери, но тут же отшатнулась, потому что он бросил мне ключи от машины. Я смотрела на серебристый ключ, который рефлекторно сумела поймать, а потом медленно перевела взгляд на Элиаса.
— Ты издеваешься?
— Если ты не хочешь, то я, конечно, поведу сам, — пожал он плечами.
Чутье говорило мне, что что-то здесь нечисто. Элиас добровольно никого не пускал за руль своей машины.
— В чем подвох, Элиас?
— Нет никакого подвоха.
— Точно никакого подвоха? И я не буду тебе должна ничего интимного после этой поездки?
— Точно никакого, подвоха, но если ты и дальше продолжишь тянуть резину, то я передумаю.
Я перевела взгляд с Элиаса на «Мустанг», и меня охватила радость. Не знаю, что Элиас курил, но говорил он серьезно.
Больше не раздумывая, я обошла машину, опасаясь, что сейчас он выхватит ключ у меня из рук, но этого не произошло. Вместо этого Элиас перешел к пассажирской двери и остановился, ожидая, пока я открою водительскую дверь. Не знаю, что тут происходило, но мне это очень нравилось!
Открыв дверь, я плюхнулась на водительское место. Я вздохнула и погладила руль. Краем глаза я заметила, что Элиас тоже уселся в машину. Я протянула руку, чтобы вставить ключ в замок зажигания, перевела взгляд на Элиаса и остановилась. Он побелел как мел и вцепился обеими руками в сиденье. Я опустила руку, так и не вставив ключ в замок, и откинулась на сиденье.
— Зачем ты это делаешь, Элиас?
— Прости, я просто нервничаю, — он попытался улыбнуться.
— Нет, я имею в виду, почему ты позволяешь мне сеть за руль «Мустанга»?
Я снова посмотрела на него.
— Я просто хотел тебя порадовать. Больше ничего.
— Хотел… меня порадовать? Просто так?
— Просто так, — подтвердил Элиас.
Он добровольно идет на такие жертвы, просто чтобы меня порадовать?
— Но, если ты решишь меня отблагодарить, я не буду против, — добавил он.
— Значит, подвох все же есть.
Я должна была об этом догадаться.
— Нет, — поспешно ответил Элиас. — Никакого подвоха. Я просто сказал: «если ты захочешь…»
— И как, по-твоему, должна выглядеть адекватная благодарность? — сказала я, скрестив руки на груди.
— Поцелуй в щечку?
— За поцелуй в щечку ты позволишь мне проехаться на твоем «Мустанге»?
— Я тебе позволю проехаться на нем просто так, — ответил он.
— Но?
— Никаких «но». Я не жду от тебя ничего в ответ, — сказал Элиас. — Но, в случае если ты захочешь меня порадовать, ты знаешь, как это сделать.
Это было очень мило и в то же время ужасно по-свински!
— Я тебя или ты меня? — уточнила я.
Элиас немного подумал.
— Я тебя… Это что, «да»?
— Нет, это значит «я подумаю», — вздохнула я.
Почему ему был так важен этот поцелуй? Мне было этого не понять. Я отбросила все мысли, которые наверняка не дадут мне спать этой ночью, и сконцентрировалась на «Мустанге». Я завела мотор, и он отозвался благодарным урчанием. Потом я включила первую передачу и медленно тронулась с места. В конце концов, мне нужно, чтобы Элиас дожил до конца поездки без инфаркта.
Проехав пару метров, я снова почувствовала себя совершенно счастливой. Кровь неслась по моим венам, как «Мустанг» по ночным улицам. Я крепко держала руль, чутко реагируя на каждое движение машины. Берлинские улицы принадлежали мне одной.
Сначала Элиас вел себя точно так же, как во время нашей первой поездки. Можно было только надеяться, что отпечаток его ногтей не останется навеки на дорогом кожаном сиденье. Но после того как мы проехали полпути, он сменил положение и сложил руки на коленях, только на крутых поворотах цепляясь за собственные ноги и тихонько ойкая.
— Постарайся нежнее переключать передачи.
Я взглянула на Элиаса, который до этого все время молчал.
— Что, прости?
— Ты слишком резко переключаешь передачи, — ответил он. — Смотри на дорогу и слушай звук мотора.
Я последовала его указаниям и прислушалась.
— А теперь немного добавь газа, совсем чуть-чуть.
Я сделала, как он сказал. Элиас откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
— Теперь слышишь? — сказал он. — Можно почувствовать, когда мотору становится тяжело и надо переключить передачу. Прямо… сейчас.
Я нажала на педаль сцепления и переключилась.
— Вот видишь? А теперь следи сама.
Я сосредоточилась на звуках мотора.
— Сейчас?
— Подожди… Сейчас!
И в самом деле, мотор зазвучал гораздо менее напряженно, и машина перестала дергаться.
— Впереди длинный поворот, переключись на третью передачу.
Я снова сделала, как он сказал.
— Блин, — сказал он и изобразил на лице мучение. — Объясни мне, что механическая коробка передач сделала вам, женщинам?
— Ты же сказал, что нужно переключиться на третью скорость!
— Да, но нежнее!
— Я так и сделала.
— Вовсе нет. Поезжай до конца поворота, а потом я покажу тебе, что имел в виду.
Как только поворот закончился и дорога снова стала прямой, Элиас положил руку на рычаг переключения скоростей поверх моей.
— А сейчас снова прибавь газа.
Стрелка тахометра поползла вверх. Когда мотор почти достиг предела, Элиас слегка надавил на мою руку, я нажала педаль сцепления, и мы переключились на четвертую скорость. Получилось гораздо более плавно, чем когда я делала это сама. Улыбнувшись, я посмотрела на Элиаса.
— Ты почувствовала разницу? — спросил он.
Я кивнула и только сейчас обратила внимание на то, как тепло было моей руке. На секунду повисла странная тишина. А потом я моргнула и снова перевела взгляд на дорогу. Элиас смущенно кашлянул и убрал руку.
До конца пути мы не сказали друг другу ни слова, но я с трудом могла сосредоточиться на дороге. Даже когда я припарковалась перед университетом, мы продолжили молчать. Когда Элиас откинулся на спинку, скрипнуло сиденье. Я пробежалась пальцами по приборной доске и глянула в окно.
— А я все гадал, почему ты не жалуешься на мой стиль вождения, — сказал он наконец.
— А почему я должна жаловаться?
— Все жалуются, послушала бы ты, что говорит Алекс, — сказал Элиас, закатив глаза. — Она ударяется в панику каждый раз, когда я еду быстрее шестидесяти километров в час. А с твоей стороны, несмотря на то, что ты всегда меня критикуешь, ни разу не было жалоб. Теперь я знаю почему: ты ездишь еще хуже.
