В этот момент в полуприкрытую дверь ворвалась взволнованная Берта, за нею — Блонди, обе закружились вокруг Рудольфа, тихо повизгивая, — за Блонди приехал Борман, и Берта привела дочь к хозяину прощаться.
Эмоциональный Штеннес тотчас принялся ласкать собак; осенью он тоже взял одного из щенков Берты, назвав его Барбароссой — не то в честь заромантизированного в СА рыжебородого императора, не то в насмешку над ним.
Блонди, счастливая, вилась у ног нового хозяина, который поздоровался с соратниками и, казалось, не проявил ни малейшего интереса к визиту бунтаря Штеннеса.
— Ты же здравомыслящий человек, — продолжал тот после ухода Бормана, снова наседая на Рудольфа, — ты не можешь не понимать, что обман рано или поздно раскроется! И вообще, если не социализм, то что тогда, черт подери, собираетесь вы строить в Германии?
— Национальный социализм! Вот что! Вот почему немец Тиссен и немец Шредер имеют такое же право на вклад в наше дело, как и любой из пролетариев. А вот этого ты никак не желаешь понять!
— В свое время Отто уже ответил на твою демагогию, — махнул рукой Штеннес. — Не стоит повторяться. После Франкфурта я начал надеяться на перемены, но вижу…
В кабинете раздался телефонный звонок Звонил Гитлер с предложением позавтракать где-нибудь вместе. Рудольф сказал, что скоро освободится и можно будет ехать. Штеннес сразу догадался, с кем он говорит, и бросил на Дельюге иронический взгляд.
— Одним словом, на предстоящей партконференции вы все снова станете подпевать Адольфу, — заключил он, поднимаясь. — Ладно. На прощанье не мог бы ты прояснить для меня один момент?
Гесс кивнул.
— На кого все-таки работает этот шустрый Борман — на тебя или на Адольфа?
— Думаю, на фюрера, — усмехнулся Гесс.
— И ты не опасаешься иметь при себе такую «тень»?
— Представь, нет.
После их ухода Гесс сделал окончательный вывод — партконференции пора отменить. Вместо того чтоб выпускать пар, они теперь дают новый импульс к брожению в партийных рядах, а главное, поддерживают в иных головах иллюзию того, что НСДАП еще можно сделать похожей на десяток других германских партий, облизывающихся на власть. Никогда они этой власти не добьются.
Он позвонил Адольфу и предложил ему отправиться с дамами в их любимое кафе «Хека», пока сам он заедет за Робертом. Он был уверен, что Адольфу сейчас приятно будет провести часок в сугубо дамском обществе. К тому же визит Штеннеса и Дельюге оставил у него тревожный осадок. Интуиция подсказывала — «весеннее наступление» уже началось. Рудольф подумал, что следует посоветоваться с Пуци, Леем и Геббельсом, прежде чем докладывать о встрече Адольфу, который и без того ждал этой весною от СА «большой пакости».
Поднимаясь на второй этаж, где находилась мюнхенская квартира Лея, Рудольф с удовольствием поглядел в боковое окно, из которого хорошо был виден Коричневый Дом, весь украшенный флагами, табличками и эмблемами. КД до сих пор имел праздничный вид именинника, и Гессу это нравилось. Если женщина надевает драгоценности, чтобы продемонстрировать свое положение в обществе, почему бы их штаб-квартире не использовать тот же прием?
В квартире Лея стояла тишина. К Гессу вышел только его секретарь, приехавший со своим шефом из Кельна. Он сказал, что шеф у себя, спит и велел всем отвечать, что его нет, но если приедет или позвонит кто-нибудь из своих, то разбудить немедленно.
Рудольф, пока шел к спальне, не обнаружил нигде ни одной бутылки. В спальне тоже не было ничего подозрительного, только минеральная вода, лимоны, холодный кофе и сигареты.
Роберт лежал в постели, курил и читал какие-то письма. Чувствовалось, что он наслаждается одиночеством, однако при виде Гесса улыбнулся приветливо.
— Хорошо, что ты зашел, а то я провалялся бы до завтра. Устал за эти дни.
— Пуци как-то сказал, что ты ненормальный отец, — улыбнулся Рудольф, — и стоит твоему ребенку чихнуть, как ты уже несешься через всю Германию, чтобы прибить врачей, которые…
— Во-первых, мои дети чихают постоянно, а несопливыми я их вообще не видел, но это пройдет, — серьезно отвечал Лей. — А во-вторых, едва сам сделаешься папашей, поймешь, что это такое, когда от ужаса теряешь голову, потому что беспомощней ребенка никого нет, а эти болваны как были невеждами триста лет назад, так ими и остались. Если бы не Брандт… — Он несколько раз нервно затянулся. — Ладно, не стоит об этом. Ты по делу или так?
— Адольф с дамами поехал обедать. Ждут нас. Но если тебе не хочется…
Лей бросил сигарету.
— Сейчас оденусь. Больше ничего?
— Есть один разговор… У меня сегодня были Штеннес и Дельюге. Упреки все те же, но решимость растет. Не нравится мне это.
— Плоды назначения Рема. Весной будем собирать урожай.
— Я говорил об этом фюреру еще осенью.
— Как всегда, наедине? Почему ты не высказался открыто? Мы с Герингом поддержали бы тебя. У меня уже осенью было кое-что против Штеннеса, — продолжал Лей. — Но меня никто не спрашивал.
— В каком смысле «кое-что»? Компромат?
— Я знаю, кто ему заплатит, если он решится на восстание.
Рудольф присвистнул.
— Вот так заявление! И кто же? Лей улыбнулся.
— «Дженерал электрик». Точнее, один из владельцев компании по имени Герман Бюшер, который связан с ним напрямую. У меня есть доказательства, что осенью они заключили сделку и Штеннес получил первый гонорар. У меня есть также подозрения, что второй он получит весной.
— И ты молчал!
— Повторяю, меня никто не спрашивал.
— Ты же видел, что творилось осенью. Адольф сорвал голос, агитируя по пивным…
— Да? — Лей приподнялся на локте. — А тебе известно, что я каждый день отвечаю на вопросы о собственном здоровье и уже раз двадцать пересказал подробности покушения, и не кому-нибудь, а Штрассеру Кепплеру, Дарре, Эс-серу Амману! Откуда мне знать, что у вас там за игры! Может, пока я честно тружусь в богом забытом Кельне, вы там все, теплой компанией, вместе с Ремом…
— Роберт, прекрати! Это уж черт знает что такое! — рассердился Гесс.
Лей снова улегся и уставился в потолок.
— Во всяком случае, я теперь точно знаю, что такое могло быть, — добавил он, — а тогда, осенью… Ну, если откровенно, я же все-таки не Гиммлер, чтоб копать под своих. Противно.
Гесс, стоявший у окна, повернулся к нему спиной. Роберт подумал, что он сейчас может просто уйти. Он понимал, что расслабился и наговорил лишнего.
— Жалеешь, что сказал мне о Бюшере? — вдруг спросил Гесс.
— Всю информацию я сегодня же передам Гиммлеру, если ты считаешь, что Штеннес зашел слишком далеко.
— Вот это дело! — повернулся Рудольф. — А насчет богом забытого Кельна — поищи-ка себе лучше преемника. Чего ты усмехаешься?
Фюрер ведь еще не ведает о твоих планах. Он собирается поручить тебе орготдел.
Лей медленно сел на постели. О решении Гитлера реорганизовать партийный аппарат в три основных отдела ходили слухи: все втайне гадали, кто составит будущий триумвират, — и почти единодушно сходились на Гессе, непревзойденном пропагандисте Геббельсе и Штрассере. Это казалось логичней всего — Штрассер являлся официальным заместителем фюрера. Если Гитлер решил немного потеснить его, разделив партийную епархию, то это еще можно было понять, но сказанное Гессом перечеркивало эту логику вождя, поскольку места для Штрассера в высшем руководстве НСДАП теперь попросту не оставалось.
Лей молча глядел на Гесса, ожидая объяснений.
— Так мы едем обедать или нет? — невозмутимо спросил Рудольф.
— Да, едем, — машинально произнес Лей. Гесс помолчал немного.
— Знаешь, Роберт, по поводу Штрассера я уже прошел через муки совести, — вздохнул он, снова отворачиваясь. — Хотя мне до сих пор еще не по себе. Да, он создавал партию. Да, он имеет право разделить с Адольфом власть. Но разделить значит потерять. Да, он хороший человек, честный, мужественный. Но этих качеств вождю не требуется. Из них двоих мы все, кого ты называешь «теплой компанией», выбрали Адольфа. Впрочем, что я говорю банальности? Ты сам этот выбор сделал еще в двадцать пятом. Или ты хочешь возразить, что выбирал не между людьми, а между идеями? Мы все с этого начинали, но теперь… Что ты молчишь? Или тебя все это вообще уже не волнует? Если так, я должен знать.
Лей досадливо поморщился.
— Ты верно сказал: разделить значит потерять. Штрассер уйдет и уведет с собой половину. Это раскол.
— У нас еще есть время этого не допустить. Но фюрер должен твердо знать, на кого он может рассчитывать.
— Он сказал тебе, что я заменю Штрассера? — не удержался Лей от прямого, может быть, слишком прямого вопроса. Но Гесс не выказал и тени смущения.
— Именно так! Еще он сказал, что со временем у тебя будет своя епархия, так же, как у Геринга и Геббельса. Возможно — но это лишь мое предположение, — это будут профсоюзы.
