подтверждение мофа шиянь, клятвы, которую давал императору каждый новоизбранный глава клана. Если он сам или кто-то из его подчиненных злоумышлял что-либо против императора, это грозило смертью и главе, и адептам. Печать на запястье – а на деле удавка на шее, поводок, с которого не сорваться.
Грозило смертью… А как же их сегодняшний разговор? Шуньфэн встревоженно вскинулся, сделал непроизвольное движение в сторону Вэй Юншэна, но тот лишь отмахнулся с болезненной улыбкой:
– Не бойся за меня, Янь-сюн, мы ведь ничего не задумали против императора… пока что. Мы просто разговариваем о прошлом, вот и все. Думать о решительных действиях рано.
– Но… а доказательства невиновности Цинь Сяньян? Они сохранились?
– Сохранились. У нас есть и архивные записи, и донесения лазутчиков, и личные дневники отца и тетушки. Если необходимо, мы с братом готовы их предоставить, но только тогда, когда будет кому услышать.
– Предоставить? Зачем? – Шуньфэн начинал ощущать себя несмышленым ребенком, запутавшимся в подслушанных разговорах взрослых.
– А как ты думаешь, Янь-сюн? – Вэй Юншэн налил себе вина и изящно пригубил. – Клан Цинь Сяньян существует до сих пор, и, возможно, скоро у тебя будет возможность убедиться в этом лично. Больше мне пока нечего добавить, но помни одно: берегись старого главы Чу Юн. Это человек – впрочем, не уверен, что его еще можно так назвать, – сердце которого покрыто свиным жиром[310]. Если он почует, что ты стал угрозой его планам или его безопасности, я не дам за твою жизнь и пары цяней[311], несмотря на то состояние, в котором он пребывает сейчас.
– Звучит так, будто ты знаешь об этом из личного опыта. – Шуньфэна невольно передернуло. – И его состояние… Может ли он быть болен тем же, чем и мой дед, попавший под воздействие волны семьдесят лет назад? Я доверяю тебе, и, если ты говоришь, что Чу Мидянь опасен, я буду с ним осторожен. Но его словно гложет какой-то недуг; его личность словно распадается на осколки. Ты ведь тоже заметил?
– Заметил. Склоняюсь к тому, что ты прав. Что же до моего личного опыта… – Вэй Юншэн больше не улыбался. – Наши родители погибли на божественной охоте, когда нам с А-Мэем не было и пяти, и я не уверен, что их смерть была всего лишь несчастным случаем.
Больше он ничего не сказал, медленно попивая вино. Молчал и Шуньфэн, пытаясь разложить по полочкам все услышанное. Эти сведения поменяли весь его привычный мир в мгновение ока, и он пока не осознавал до конца, готов ли к таким резким и безжалостным изменениям. «Матушка точно была бы готова, – мелькнула смущенная мысль, но Шуньфэн тут же одернул себя: – Матушке тоже когда-то было двадцать лет! Никто не рождается сильным, испытать слабость не стыдно».
Внезапно встряхнувшись, Вэй Юншэн в одно движение снял печати тишины и вновь улыбнулся, ослепительно и чарующе:
– Я рад был побеседовать с тобой, Янь-сюн. Груз прошлого не так тянет, если разделить его с другом. Я ведь могу называть тебя другом?
– Всей душой, Вэй-сюн!
– Тогда мой дружеский совет таков: забудь обо всем, что я тебе сейчас рассказал, до возвращения к себе. Обсудишь с матерью, и вместе решите, что делать с этими сведениями. Буду ждать от тебя весточки. А пока наша главная задача – обыскать долину и выяснить, что с ней не так.
Он ненадолго умолк, и в тишине послышался внезапный шум дождя. Капли барабанили по промасленной ткани шатра, промокнуть двум заклинателям не грозило; звук был даже уютным, и Шуньфэн ощутил сонливость.
– Пожалуй, пойду к себе, надо выспаться, – проронил он и поднялся. – Спасибо за вино, Вэй-сюн, и за совет, я…
Его прервал оглушительный раскат грома такой силы, будто на маленький лагерь неслась горная лавина со всех концов долины сразу. Шуньфэн не боялся гроз, над морем они случались не раз, и он часто встречал их на любимой Дороге Ветров; но морской простор, очевидно, лучше рассеивал звук… А может, в этих землях грозы просто яростнее. Ему отчего-то стало не по себе.
– Оставайся, – лениво заметил Вэй Юншэн, растягиваясь на подушках. – Уж найду куда уложить гостя. Промокнешь сразу, пока к себе побежишь, сушиться еще потом…
Еще несколько ударов грома последовали один за другим, перемежаемые настолько яркими вспышками молний, что их было видно даже сквозь ткань шатра; тени от людей и предметов вставали угрожающими черными силуэтами. От яростных порывов ветра шатер покачнулся, но устоял, надежно удерживаемый железными колышками. Вэй Юншэн нахмурился и привстал:
– Надо проверить, как устроились адепты, не нужна ли кому помощь. Такой ветер не только шатер, человека легко унесет…
Внезапно он замер, прислушиваясь. Шуньфэн прислушался тоже и вдруг за шумом ливня и ветра различил странный свист, подобный тому, что издает в полете стрела с особой свистункой в виде шарика с отверстиями. Такие стрелы использовали северные и западные кочевые племена, изредка забредавшие на земли Жэньго; кланы Янь Цзи, Чжао Ляо и Вэй Далян научились этому от них. Нынешний свист был куда мощнее, и если бы его и впрямь издавала стрела со свистункой, то стрела эта должна была быть размером с человека.
Свист прекратился, потом повторился и перешел в горловой невнятный рев. Вэй Юншэн побледнел, вскочил, на ходу выхватывая меч из ножен, и вылетел из шатра прямо в расчерченную молниями мокрую тьму. Шуньфэн с Люжэнем в руке побежал следом.
В лагере царила суматоха. Большинство адептов еще не успели лечь спать и сейчас оглядывались, судорожно сжимая мечи; те, кого разбудили, поспешно одевались под пологами шатров. Цветные полотнища флагов по периметру лагеря дергались на своих древках как безумные, защитные символы между ними мигали и норовили погаснуть в любой миг. Рев повторился, становясь все ближе и ближе.
– Огня, больше огня! – крикнул сбоку Хань Юнгань, завязывая пояс ханьфу, и первым поджег талисманом выхваченную из заготовок возле костра длинную ветку. – Почему дрова сырые, бестолочи?! – обрушился он на дозорного из Хань Ин. – Теперь только талисманы и годятся, что же вы, приближения грозы не увидели?
– Так ничто не предвещало, шишу![312] – оправдывался тот, поджигая ветку и себе. – Мы сидели, все было тихо, ветер сухой, как из печки, и тут вдруг ливень, как ведро наверху опрокинули!
По всему лагерю, вспыхнув, зажглись талисманы, духовные мечи и просто ветки; в этом неоднородном свете окрестности стали виднее на несколько иней во все стороны. Духовное чувство Шуньфэна зашлось в приступе судорожной паники, пусть опасность пока и не проявилась; Вэй Юншэн же, прищурившись и стряхивая с ресниц капли дождя, внезапно закричал не своим голосом:
– Даолаогуй![313] Это даолаогуй, двое! Скорее встаньте в круг, готовьте талисманы и божественные сети! Адепты Вэй Далян, Печати Сдерживания наготове! И замолчите все, чтоб вас демоны Диюя взяли, эти твари слышат, как бабочка взлетает с цветка!
Адепты мигом притихли и собрались ощетинившимися мечами кругом; подчиненные Вэй Юншэна сосредоточились по всей границе круга, сложив пальцы особым способом. Рев раздался с востока, и с запада ему тут же ответили. Свет мечей и талисманов обрисовал расплывчатые контуры двух фигур, стоящих на четвереньках, но все равно возвышающихся над людьми на целый чжан. Существа приблизились, крутя головами, и Шуньфэна передернуло от омерзения. Их тела покрывала толстая даже на вид шкура – нет, кожа: чуть темнее у одного, чуть светлее у другого; конечности завершались костяными наростами, заостренными, будто копья; полностью лысую голову там, где могло быть лицо, пересекала широкая щель-рот с несколькими рядами клыков, между которыми трепетал длинный мясистый язык. Ни глаз, ни носа у существ не было.
– Великий Дракон, что это?.. – раздался сзади дрожащий голос.
– Я же приказал всем молчать! – прошипел Вэй Юншэн, но было поздно. Ближайшее существо мгновенно повернуло голову на звук, раскрыло шире пасть, затем резко ее захлопнуло, и оттуда вылетело нечто длинное и тонкое. Круг адептов дружно качнулся назад, и нечто воткнулось в землю прямо у ног стоявших впереди. Это оказался костяной дротик; едва один из молодых заклинателей потянулся к нему,
