— Ты выглядишь так, словно только что прошлась по раскаленным углям, — заметил он, когда я закончила рассказ. В мою ладонь он всматривался так, точно надеялся прочесть на ней отгадку. — Все время думаю о том, почему я посмотрел на тебя тогда и сразу влюбился? Мы встретились на пандусе всего на долю секунды, и я погиб. Потому, что ты из Кингс-Кросса? И живешь в жутком старом доме, кишащем тараканами, ходишь пешком, а не водишь машину, пьешь дешевый бренди, водишь дружбу со странными, необычно разодетыми, откровенно не похожими на остальных людьми?
— У тебя медовый язычок, красавчик, — усмехнулась я.
— Нет, что ты, — сразу ответил он и прихватил губами кожу на моей руке. — Вот если мы поедем к тебе, сразу станет ясно, где мед.
Принесли капуччино. Дункан улыбнулся официантке и поблагодарил ее — вторая аудиенция папы римского!
— Зачем ты позвал меня сюда? — спросила я.
— Чтобы увидеться без помех, — ответил он. — Похоже, мистер Тоби Эванс занял мою территорию.
— Нет, у него есть своя, — ответила я, слизывая с ложки пенку. На меня снова нахлынуло счастье. — Ах, Дункан, как я рада, что нашла ангеленка!
— Как у тебя с деньгами? — спросил он.
— Прекрасно.
— Если понадобится, ты знаешь, к кому обратиться.
Но он понимал, что я не приму денег от него. И все-таки спасибо ему за предложение. Лишь теперь, пока мы пили капуччино в кофейне на окраине, я поняла, как стосковалась по Дункану.
Поднявшись, чтобы уйти, я наклонилась над столом и жадно поцеловала Дункана, он ответил на поцелуй и коснулся моей груди. Официантка смотрела на нас во все глаза, как на Хитклифа и Кэтрин.
— Я не смогу без тебя, — предупредил он.
— Вот и хорошо! — Я вышла, предоставив ему оплатить счет.
Когда я вернулась домой, все уже ждали известий о Фло. Поскольку в первые три месяца испытательного срока медсестер не назначают на ночные дежурства, Пэппи по вечерам бывала дома. Она приготовила целую гору китайской еды, которую мы перенесли в мансарду Тоби, как самую просторную комнату Дома, откуда к тому же открывался чудесный вид. Забавно: раньше Тоби передергивало при мысли о том, что кто-нибудь из гостей оставит на белоснежном полу резиновой подошвой черную отметину, поцарапает стол или нанесет еще какой-нибудь ущерб. Но в последнее время он заметно изменился, может, потому, что мы сами установили для себя правила, например, снимали обувь перед лестницей в мансарду и не предлагали помыть посуду. Думаю, дело в том, что даже Тоби скучает по миссис Дельвеккио-Шварц, хотя мы слышим ее смех каждую ночь.
Разумеется, все поняли, что я ни на шаг не приблизилась к возвращению Фло, зато теперь мы знали, где ее держат, и могли навестить ее. Я договорилась об этом с Прендергастом, который, конечно, пожелал присутствовать при встречах, чтобы заодно понаблюдать за нами и так далее. Но никто из нас не даст ему никаких поводов для сомнений, в этом я уверена. Мы, жители Кросса, умеем скрывать от властей свое истинное лицо. Никого не удивило то, что наш ангеленок разбил застекленную дверь и выжил, но когда я рассказывала о синяках Фло, Боб расплакалась. Ранимая душа. Клаус решил принести с собой в больницу скрипку и поиграть Фло, а я не стала отговаривать его: даже если врачи будут против, Клаус сумеет переубедить их, коснувшись смычком струн. Если бы не война, Клаус стал бы великим музыкантом. Но то, чего лишился мир, приобрели мы: у нас появился отличный товарищ. Такой, как все жильцы нашего Дома.
Собираясь вместе, мы не говорили только об одном — о будущем. Из отдела опеки, члены которой осмелели после двух бесплодных поисков завещания, прислали какого-то типа с проверкой. Он застал дома одну Пэппи и раскудахтался, узнав, что целых две квартиры и одна комната в Доме пустуют. А почему арендная плата такая низкая? Значит, не пройдет и двух месяцев, как в квартире на первом этаже, в комнатах Гарольда и миссис Дельвеккио-Шварц появятся новые жильцы. Разве отделу опеки объяснишь, во что превращаются нижние этажи домов в Кингс-Кроссе? Стало быть, опять Дом наводнят матросы. Джим уже беседовала об этом с адвокатом Джои, и та объяснила, что нашу арендную плату нельзя повысить без разрешения соответствующих органов, потому что эта плата была установлена самой хозяйкой еще много лет назад. Но нас тревожит в первую очередь то, что в Доме появятся чужие люди. Ведь мы живем в Кингс-Кроссе, местное жилье не назовешь квартирами, комнаты ужасны. Ниже всех стандартов! Вдобавок чертов отдел опеки получит шанс совать нос в нашу жизнь. А когда приберет наш Дом к рукам, то перевернет его вверх дном и наверняка потратит большую часть наследства Фло на перестройку и ремонт дома в соответствии с каким-нибудь указом, который сочтет подходящим. И наверное, запретит рисовать на стенах.
Все разошлись, лишь я медлила.
Тоби почти не говорил, только сидел на полу по-турецки и слушал, переводя взгляд с одного лица на другое. Его глаза казались почти красными — верный признак, что он еле сдерживается и что-то задумал. Думаю, причина тому — Фло. Да, Тоби всегда был добр к ней, но девочке не удалось подчинить его себе, как всех нас. Тоби устоял — может, потому, что он истинный австралиец. Подчиниться женщине? Ни за что!
— Ты не передумал сохранить комнату за собой? — спросила я, когда он приступил к мытью посуды.
Он стоял спиной ко мне.
— Нет.
— Тогда что тебя гложет?
— Ничего.
Я подошла поближе к раковине и встала, прислонившись к шкафу, чтобы видеть Тоби хотя бы в профиль.
— Неправда. Фло?
Он обернулся.
— До Фло мне нет дела.
— И это ужасно. А нам всем есть дело до нее. Тебя не волнует судьба сироты?
— Она испортит тебе жизнь, — сказал он, глядя в раковину.
— Фло на это не способна, Тоби, — мягко произнесла я.
— Ничего ты не понимаешь, — процедил он сквозь зубы.
— Да, не понимаю. Может, объяснишь?
— Ты привязалась к недоразвитому ребенку. С Фло что-то не так, и тебе придется ближайшие двадцать лет тревожиться за нее, таскать ее по врачам, тратить деньги, которых у тебя нет. — Он спустил воду из раковины.
— А как же сберегательные книжки?
— Напрасно ты на них рассчитываешь. Завещания нет, Харриет, правительство своего не упустит, ребенок не увидит ни пенни из материнских денег. Фло станет обузой для тебя, ты постареешь преждевременно.
Я села в кресло и нахмурилась.
— Значит, все дело во мне, а не во Фло?
— В этом доме есть только один человек, ради которого я готов свернуть горы, — это ты. Больно думать, что ты превратишься в замученную, усталую женщину, каких полно в Сиднее, — с детьми, цепляющимися за юбки, и мужьями, которые не вылезают из пивных, — объяснял он, вышагивая по комнате.
