Вадим прекрасно осознавал это, однако пытался себя урезонить и заставить радоваться успехам брата. Да вот не выходило как-то. Может быть, именно поэтому они с братом частенько срывались на такой скандал, который мог бы привести к непредвиденным результатам, особенно когда на руках у обоих было огнестрельное оружие.
Но сейчас брата нет. Он ушёл, завещав позаботиться о какой-то Ребекке из личного гарема Усамы бен Ладена. Но как он может помочь девушке, оказавшейся в лапах оголтелого террориста? Ведь бен Ладен за последние десять лет прослыл террористом номер один. Это значит, помешать ему в чём-то, а тем более украсть у него из гарема наложницу — вещи, выходящие за границы человеческого понимания. И всё-таки Вадим надеялся, что его величество Случай или Бог, если Он ещё есть, не оставят беглеца из Кандагара без попечительства.
Вадим вышел из купе, постоял в коридоре возле окна, безучастно глядя на тягучие русские просторы. Вспомнив о Ребекке, он снова вернулся в купе, достал сверху чемодан, раскрыл и вытащил оттуда яшмовое яйцо, которое тоже везде возил с собой. Потом вставил в щель на боковине яйца сердолик с драконовой пастью, и очередной раз принялся наблюдать, как яйцо наполняется ярким радужным светом, как начинает излучать волшебную, невидимую, но вполне ощутимую энергию.
Где находится сказочный город Аркаим и как туда добраться, Вадим так и не узнал, хотя приложил к этому множество стараний. Что ни говори, а обещание, данное брату перед смертью, надо выполнять. Но то ли злой рок преследовал беглеца, то ли время ещё не пришло, а не открывался ему путь в Аркаим, столицу Царства Десяти Городов, существовавшую за несколько тысяч лет до Рождества Христова. Что ни говори, а от истории никуда не денешься, как ни вертись. И если суждено Вадиму найти затерявшийся в веках город, то это обязательно случится. Вот только знать бы, когда?
Судьба — такая капризная и зловещая штука, что постоянно подсовывает рогатки, особенно когда их совсем не ждёшь. Ведь пришлось же в погоне за подполковником Деевым исколесить чуть ли не весь Приморский край. Иной раз Вадиму казалось, будто Лиходеев чувствует, что за ним охотятся. Правда, охотник — не профессионал-убийца, а бывший русский офицер, даже на стрельбище всегда имевший лучшую оценку.
И всё же, может быть, весьма неплохо, что подполковник пока что был не подстрелен. Его в очередной раз его перевели с повышением звания в другую часть и вызвали в Москву. Вероятно, полковник Деев лично получит там назначение из рук высшего командования, а скорее всего там и останется. Этот вариант устраивал Вадима больше всего, потому что где-то в московских дебрях до сих пор гулял и полковник Бурякин. Изначально к нему претензий у беглеца не было, но ведь без осведомлённости командира замполит не стал бы поднимать руку на бывшего коллегу, русского офицера! Значит, и ему будет заготовлена пуля. Недаром же до сих пор не удавалось подстрелить подполковника ни в одном городе, ни в Приморском крае. Видимо, тот самый его величество Случай приготовил ответственную работу для Кудрявцева прямо в Москве.
— Оно и лучше, — негромко прошептал Вадим. — Столица большая, и скрыться в ней будет куда проще, чем на какой-нибудь погранзаставе или в периферийном городе.
Мыкаясь по России, Вадим стал забывать родной город, но сейчас представил, как полковник Деев, получив все ордена и звания, решит посетить, скажем, Мавзолей Ленина. Он будет стоять в километровой очереди, чтобы отдать почести идолу, сгубившему Россию. А в это время беглец из Кандагара из чердачного окна ГУМа произведёт единственный точный выстрел. Вот будет шуму! Не только на всю Красную площадь или Москву, а на весь забугорный мир. Тогда уж точно его запишут в террористы номер два. Вообще-то, Вадим везде и всегда старался быть первым, но ведь речь идёт о мировом масштабе! Ради этого можно согласиться и на Беню Ладена, пусть-де себе в мусульманском мире славу зарабатывает и не лезет в Россию.
— Да уж, беглец, проходимец и глупец, — обругал себя Вадим. — Опять начинаем шкуру неубитого медведя делить и выдаём желаемое за действительное? Давно пора было в Москву возвращаться.
Если честно, беглец за время скитаний по Ближнему и Дальнему Востоку очень соскучился по родному городу, по всем московским делам и заботам. Ведь Москва всегда оставалась не только центром России, но и важнейшим камнем на перепутье для Запада. Он снова полез в чемодан и достал оттуда ежедневник в дорогом кожаном переплёте. Наугад раскрыл его и обрадованно кивнул. Блокнот раскрылся в самом нужном месте, где у Вадима был записан очередной стишок про смутное время и неразбуженную Русь:
Небо проснулось от птичьего грая.Русь, просыпайся!Весною не спят!Настежь ворота весеннего рая,здесь не задушит чумной снегопад.Надо ли жить из дремоты в дремоту,слушая денежный звон кандалов?Снова на Русь объявило охотужидо-масонское стадо воров.Слов не хватает, чтоб высказать честносуть ростовщичества, смысл бытия.Полноте, люди!Давно нам известно:истина жизни для всех и своя!Но, собирая весной незабудки,радуясь солнцу и светлому дню,я вспоминаю лишь эти минутки,а проходимцев ни в чём не виню.Стоит ли помнить духовное скотство?Сгинет от злобы финансовый жид.Русс не продаст своего первородства!Русский всегда и поймёт, и простит.
— Да, именно так, — кивнул Вадим.
За годы скитаний он довольно-таки одичал, а думы, приходившие в одиночестве, вызывали грустные воспоминания о родном городе, о России, о творящемся всюду беспределе. Иногда ему казалось, что столицу называют Третьим Римом только потому, что именно там находится средоточие финансовых и исполнительных сил государства. Но будто во сне приходил образ осенних Сокольников, вечно многолюдного и шебутного Дорогомилова, а также заветные аллеи Измайловского вернисажа, где среди столичных художников можно было встретить занимательных людей. Вероятно, поэтому беглец стал часто писать про что-то очень знакомое, только недосягаемое. А сейчас это, недосягаемое, в течение двадцати лет, с каждым стуком вагонных колёс становилось ближе.
И всё же Вадим возвращался домой не потому, что соскучился по родному городу, а из-за поглотившей его на десятилетия погони за «дичью». Так называемая вендетта со временем превратилось у него в идею фикс. Но беглец никогда не задумывался, что если бы прямо сейчас удалось подстрелить подлеца Деева, то не пропал бы интерес к жизни у самого охотника? Исчезает цель — исчезает стремление что-то выдумывать, соображать, выстраивать планы, даже просто жить.
Эти мысли уже не раз подкатывали к сознанию Кудрявцева, но он пытался отмахиваться от ненужных, нелепых и постыдных мыслей о прощении. Прощать подонков — это дело слабых и не верящих в Бога святош. Во всяком случае, Вадим до сих пор считал, что никому ничего прощать не надо, а надо наказывать, чтобы не плодилась подлость. Именно так исполняется настоящее Божье наказание. Только не учёл беглец одну простую вещь: если месть, или так называемая вендетта, превращается у человека в цель жизни, то и жизнь неизбежно заканчивается по достижении цели. Да и жизнь ли это, если не сумел ничего оставить после себя, не удосужился подарить кому-то хоть секунду радости? Иной раз такая секунда, подаренная другому, становится оценкой всего прожитого пути. Но беглец из Кандагара ещё далёк был от такого понимания. Он ехал в столицу, упрямо преследуя ускользавшую дичь.
А ждала ли его Москва? Вот уже пригороды Третьего Рима мелькали за окнами вагона, а Вадим так и не решил, что ему делать после прибытия и где останавливаться. Деньги после ограбления банка в Андижане давно кончились, но Вадим сумел провернуть несколько операций по продаже оружия. Так что финансовых трудностей на ближайшее время не ожидалось. Бывшая квартира Кудрявцевых, вероятно, давно уже оприходована государственными работниками жилищных ресурсов, потому что некооперативное жильё при нынешних порядках давно превратили в рыночную стоимость. Так что… «А что, — задумался Кудрявцев, — может быть, есть смысл наведаться в гости к Анфисе?»
Мысль, конечно, была сумасшедшей. Но таков уж менталитет русского человека, который всегда делает то, что никакому цивильному немцу или англичанину не под силу. Сказано — сделано!
Привокзальная площадь встретила Вадима шумом и толчеёй, как на большом рынке. А вместо киевского майдана всё пространство между Киевским вокзалом, ночным гастрономом и домом художников, где жила Анфиса, занимал огромный торговый комплекс под завораживающим названием «Европейский».
— Ни хрена себе! — не удержался от восклицания Вадим. — Пока я шлялся по Дальним и Ближним Востокам, здесь отгрохали такую гламурную «баньку», что толпе желающих там попариться удивляться не приходится. Этак и центр Москвы переместится скоро с Красной площади в Дорогомилово.