Бесланцы стали явственно ощущать, что их забывают. Телевидение сосредоточилось только на хорошем: как заложникам помогали, сколько конфет и игрушек им надарили, но не на том, где же пропавшие без вести…
Миновали сороковины. Поминки прошли официально. Никаких истерик родных по телевизору стране не демонстрировали.
Так наступило 26 октября. День двухлетия «Норд-Оста» — два года до этого, 23 октября 2002 года, в Москве, на 1-й Дубровской улице, отряд террористов захватил в заложники зрителей и артистов мюзикла «Норд-Ост», прямо во время спектакля. 26 октября, спустя 57 часов после захвата, спецслужбы начали штурм, применив неизвестное летучее химическое вещество, в результате чего 130 заложников скончались.
После «Норд-Оста» власть только то и делала, что обеляла себя, награждала себя, холила себя. Вторая чеченская война не только не окончилась, а затянулась в тугой узел. Она выродилась в уничтожение или устранение с поля всех, кто мог бы приблизить мир и помешать перерастанию чеченского кризиса в репродукцию северокавказского терроризма — как закономерный ответ на государственный терроризм, примененный к людям Чечни и Ингушетии в ходе «антитеррористической операции». Эта тавтология — российский «антитеррористический террор» — и стало сутью нашей жизни от «Норд-Оста» до Беслана. Террор и антитеррор — как камушки одного калейдоскопа, между жерновами которого… Мы. Число терактов выросло в геометрической прогрессии. Так что прямой путь от «Норд-Оста» до Беслана очевиден.
…В 11 утра 26 октября 2004 года на Дубровке (так коротко в Москве называют 1-ю Дубровскую улицу), на ступенях у театрального здания, собрались все, по чьей судьбе и семье пронесся тот теракт. Заложники, родственники и друзья погибших. С раннего утра люди были на кладбищах — поминали своих близких у родных могил — так у нас принято. И поэтому задолго до 26-го публичную панихиду на Дубровке запланировали на 11 часов. Норд-остовцы — общественная организация содействия защите пострадавших от терактов «Норд-Ост», в которую объединены пострадавшие, загодя распространили соответствующую информацию через информационные агентства, постоянно звучали сообщения по радио о панихиде, приглашения передали в московскую мэрию, в администрацию президента… Там заверили: «Будем».
И вот 11.20… 11.30… 11.50… Батюшка приехал, пора бы начинать. Люди тихо переговариваются: «Ну, не могут же они… не прийти совсем…». Речь — о представителях власти.
Однако наступает полдень. Толпа нервничает, многие тут с детьми — это сироты погибших. «Мы хотели поговорить с НИМИ», «Мы пришли, чтобы прямо задать вопросы»… Наконец, и крики отчаяния: «Нам нужна срочная помощь», «На нас не обращают внимания», «Детей перестали принимать на бесплатное лечение в больницах»…
Чиновников все нет. Становится понятно, что ждать дальше бессмысленно — так не опаздывают. Струсили посмотреть жертвам в глаза? Ведь расследование «Норд-Оста» сведено на нет — правда о теракте и газе так и остается большой государственной тайной… Или есть другая причина игнорирования?…
Площадь у театрального здания оцеплена милицией — обычными молодыми ребятами, которых пригнали усмирять возможные страсти. Они мнутся — они слышат, о чем люди говорят. И видно, что им как-то не по себе. Именно они, милиционеры из оцепления, объяснят норд-остовцам: «ОНИ уже были». То есть власти уже приезжали сюда — и устроили альтернативную, между собой, панихиду, намеренно раньше, пока люди были на кладбищах. Чтобы пути не пересеклись — в 10 утра представители московской мэрии и администрации президента приезжали на Дубровку, на СВОЮ ПАНИХИДУ. Вне народа. Чтобы не застать тех, кто был ими превращен в жертвы. И то, что было в 10 утра, зафиксировали все камеры главных телеканалов страны: возложение официальных венков, вышколенный почетный караул, все речи — запрограммированные, утвержденные вышестоящим начальством. Пристойно, без слез и излишней скорби. И все это идеологическое варево вечером 26 октября многажды показывали по всем программам. Чтоб страна знала: власть очень внимательна к недавней трагической истории, и несогласных с тем, что она делает, не имеется… Официальные мероприятия по приватизации государственной памяти о «Норд-Осте» уложились в несколько минут.
…Конечно, ничто не помешало тысячной толпе родных и друзей погибших, бывших заложников и огромного числа иностранных журналистов помянуть ушедших. На ступенях театрального здания — именно там, куда вытаскивали еле живых людей, получивших порцию ядовитого газа, и где многие из них и умерли, не дождавшись медицинской помощи, — там зажгли свечи. Их нежные отблески ласкали 130 портретов. Шел дождь, как два года назад; он плакал вместе с нами. Как тогда, два года назад…
Но привкус от свершившегося цинизма в дожде не растворился. В новейшей истории подобной демонстрации государственной идеологической альтернативы огромной народной беде — демонстрации прямо на крови невинных жертв — еще не случалось. Власть закусила удила в ненависти к своему народу. Ненависти, основанной на паническом страхе перед своим народом. Людям показано, что уже и скорбь власти противна, что она не настроена жить воспоминаниями о прошлом, посыпая голову пеплом в связи с многочисленными жертвами многочисленных терактов, с которыми она справиться не в состоянии.
Все это именно то, что ждет жертв Беслана: официальная версия трагедии будет иной, чем неофициальная. Никаких бесконечных слез. И правды о теракте не будет. И слушать народ никто не станет. Все — в рамках сверху дозволенного. Никакой самодеятельности. Как при Советах. Идеология, которая вбивается в общество после сентябрьского теракта, такова: ничто не должно демонстрировать, что власть не справляется (а власть не справилась), если слезы, то не потоки (зачем потоки, если все под контролем), все в рамках — не забывать трагедию, но не биться головой об стенку, потому что такое битье будет показывать безысходность, а безысходности в стране Советов не место, потому что есть Путин, который думает о нас и знает, как быть, лучше нас, и всегда есть место свету в конце тоннеля, и мы все боремся с «международным терроризмом», и «мы едины, как никогда», и т.д.
Наконец, пришло 29 октября. Подавляющим большинством Дума проголосовала за соответствующий закон, внесенный Путиным, согласно которому он, Путин, будет представлять свои кандидатуры на губернаторов, а местные парламенты станут эти кандидатуры утверждать на безальтернативной основе. Причем если местные парламенты посмеют дважды не утвердить путинскую кандидатуру, депутаты-бунтари будут распущены указом все того же Путина, как «выразившие недоверие».
Это, конечно, конституционное надругательство и презрение к народу — но народ ответил почти повсеместным молчанием. Оппозиция помитинговала, но тихо и локально. К ней никто и не думал прислушиваться. Путин на своем настоял. Как у нас говорят: это — советская Россия после Беслана.
Так что же у нас случилось после Беслана? Народ и «партия» все дальше друг от друга — в реальной жизни. И в то же время все ближе — на телекартинках. Совок крепчает и мужает. А с ним наступает и политическая зима — все сильнее устойчивые заморозки на государственной почве. Признаков к потеплению не уловить. Страна, отлично отдрессированная официальным враньем о «Норд-Осте», не требует справедливого следствия и правосудия по Беслану. И в этом смысле именно мы, после «Норд-Оста», позволили допустить Беслан — таким, каким он получился. Два года от «Норд-Оста» до Беслана протекли в том, что большинство народа продолжало спокойно дрыхнуть по домам и плясать на дискотеках, иногда отвлекаясь на то, чтобы проголосовать за Путина. Народ не волновала правда о «Норд-Осте» и муки жертв — и это был принципиальный момент — власть уразумела, что опять удачно справилась с задачей прогибания собственного народа. На этой волне и пришел Беслан.
Невозможно согласиться, чтобы политическая зима опять задержалась в России на несколько десятилетий. Очень хочется еще пожить. Очень хочется, чтобы свободными были дети. И свободными родились внуки. Поэтому очень хочется скорой оттепели. Но повысить градус от минуса до плюса можем только мы. Больше никто. Ждать оттепели из Кремля, как это случилось при Горбачеве, теперь глупо и нереально. Да и Запад нам тоже не поможет — он вяло реагирует на «антитеррористические рецепты Путина». Запад многое устраивает — водка, икра, газ, нефть, медведи, люди особой породы… Русский экзотический рынок на уже привычном месте. Больше Европе и миру ничего и не нужно на нашей почти седьмой части суши.
А вы все: «Аль-Каида» да «Аль-Каида»… Проклятый лозунг — как самое простое, на что можно спихнуть ответственность за цепь новых кровавых трагедий: иди туда, не знаю куда, поймай то, не знаю что… И самое примитивное, чем можно убаюкать сознание общества, мечтающего быть убаюканным.
