Америка» (М., 1951)
Так перифраз создает карикатуру.
К числу наиболее эффективных приемов комического относятся смещающие пропорции гипербола и литота. В последней объект осмеяния материализует свой сниженный статус. Так, в очерке «Ачесон ниспровергает… Карла Маркса» американский госсекретарь предстает в виде недоросля-недоучки, который посмел спорить с Марксом, не дав себе труда его прочесть, поскольку читал не первоисточник, а какой-то дайджест:
Как известно, в США изготовляются классики в облегченном издании. Например, весь роман «Анна Каренина» — на 24 страницах. Наверно, есть и такой «Капитал» — на 12 страницах, — американская пилюля как противоядие против марксизма. Проглотил Ачесон такую пилюлю — и готов! Может поражать марксизм наголову!..
Но, как если бы этого снижения было недостаточно, Заславский утверждает, что его персонаж умственно не в состоянии постичь Маркса, даже если бы мог прочесть его полностью, поскольку наделен мозгом одного из щедринских градоначальников:
Достославные мужи, почетные обитатели джунглей Уолл-стрита, и не могут прочитать подлинного Маркса. У Салтыкова-Щедрина в галерее глуповских градоправителей значится статский советник Никодим Осипович Иванов, который был столь малого роста, что не мог вмещать пространных законов. Он и умер от натуги, усиливаясь постичь некий пространный закон.
И если Госсекретарю США «не угрожает гибель от натуги, то единственно по той причине, что „пространные“ законы исторической науки он постигает по облегченным изданиям американского буржуазного стиля». Для того чтобы пропорции были совсем понятны, Ефимов изобразил Ачесона в виде маленького человечка, разбивающего лоб о неприступные, высящиеся крепостью тома Маркса (рис. 16).
Гипербола в качестве комического приема, напротив, используется не столько для увеличения физических пропорций осмеиваемого объекта, сколько для увеличения размеров его ущербности. Так, в фельетоне «Мелочная политика крупной державы», где принцип несопоставимости пропорций заложен в самом названии, речь идет о запрете на продажу в «страны народной демократии» детских сосок. Автор увлеченно обыгрывает отнесение их к товарам военного назначения, несопоставимость сосок с танками, самолетами и торпедными катерами, показывая на этом контрасте, что, «не имея практического, делового значения, запретительная политика правительства США носит характер мелочных уколов, политического кривлянья». Предполагается, что значение сосок гиперболизировано в политических целях, между тем, если понимать под «политическим кривляньем» троллинг (чем оно буквально и является), то образцом его несомненно являются фельетоны самого Заславского.
В одном из них, «Грэхем, победитель крабов», рассказывается о запрете на продажу в США камчатских крабов. Автор рисует серию картин: комфортабельное подземелье Уолл-стрита, где «воротилы» консервных трестов говорят об убытках от «красных крабов»; заседания комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, где несчастную старушку допрашивают о том, почему она непатриотично покупает «красных крабов» вместо американских; наконец, совещание в министерстве финансов США под руководством Джона Грэхема, где придумывается мотив запрета: использование «принудительного труда» в СССР, «брехня», которую еще в 1920-е годы «запустили английские капиталисты», под предлогом «якобы принудительного труда советских лесорубов» запретившие ввоз леса в Великобританию. Благодаря этой «консервированной лжи» и вошел Джон Грэхем в историю как победитель крабов. Для того чтобы картина гротескно смещенных пропорций стала зримой, автор начинает свой фельетон с картины:
Мы не сомневаемся в том, что в ближайшее время перед зданием конгресса в Вашингтоне будет воздвигнут памятник, изображающий заместителя министра финансов США Джона Грэхема в традиционной позе Георгия Победоносца. Он сидит верхом на муле, символизирующем бесплодие, и копьем поражает камчатского краба. Высеченная на памятнике знаменательная дата «25 января 1951 года» свидетельствует о том, что в этот день Америка была спасена от угрожавшей ей опасности нападения консервированных камчатских крабов. Джон Грэхем отказал им в визе, заимствовав опыт доблестной обороны у государственного департамента…
А завершается он идеологической инверсией: в СССР труд свободный, а в Америке — рабский:
Ложь разоблачается фактами. Если бы крабовые консервы в течение 18 лет изготовлялись при помощи принудительного труда, то они не могли бы быть ни лучше по качеству, ни ниже по цене американской крабовой продукции. Все дело именно в том, что свободный, социалистический труд в СССР несравненно более производителен и располагает более совершенной техникой, чем фактически рабский, из-под капиталистической палки труд американских пролетариев.
Таким образом, изменение визуальных пропорций приобретает адекватное гротескно перевернутое с ног на голову обоснование «фактов»: советские консервы потому дешевле, что социалистический труд производительнее капиталистического, а вовсе не потому, что он практически дармовой. Легко увидеть, как комический троп не только снижает объект осмеяния (в своей прямой функции), но и фабрикует ложный идеологический смысл (в дополнительной).
Смысловые смещения — основа алогизма, одного из самых распространенных комических приемов, используемых Заславским в ряде фельетонов, причем подчеркнуто литературно. Так, в фельетоне «Сыщики без головы» он рассказывает о некоем сыщике ФБР Кумбсе, который обнаружил у одного из студентов Стэнфордского университета крамольный «документ Фучика», чем тут же заинтересовалась комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, потребовавшая «изловить» автора, чем продемонстрировала свое невежество. Поиски Фучика завершились предсказуемым фиаско, однако это дало Заславскому материал для сюрреалистической картины современной Америки:
Не подлежит сомнению, что умственная дефективность в одинаковой мере присуща и американским реакционерам, и американским сыщикам. Пред нами картина удивительная: люди, которые берутся за борьбу с коммунизмом, никогда в своей жизни не слышали о Фучике, не знают, что словами Фучика председатель завершил заседания Второго Всемирного конгресса сторонников мира в Варшаве и что Фучику присуждена Почетная премия мира.
Рационализируя происходящее (хотя попутно и выдавая бесполезность советских усилий убедить мир в своем миролюбии), автор усиливает его абсурдность. Но точно тот же эффект имеет обратный прием — метафоризация в заключении фельетона:
Сыщик Кумбс сел в лужу. Американские дикари из комиссии по сыску опростоволосились. Они сознают теперь свое бессилие. Они не властны над идеями. Пусть ищут Фучика по всей Америке. Они его найдут в каждом университете, в каждой школе, в каждом городе, в каждом рабочем квартале и — что всего важнее — в тысячах и тысячах голов и сердец, куда не может влезть даже агент Кумбс, сыщик без головы.
Используя один и тот же «факт» как в прямом, так и в переносном смысле, Заславский демонстрирует крайнюю экономность, проистекающую из дефицита фактов, которые поэтому фабрикуются. И здесь основным тропом становится метонимия. Так, кратковременное пребывание Эйзенхауэра в Риме и его речь, в которой он упомянул приход в Рим за 2000 лет до него «апостола мира», становится объектом изощренного высмеивания в фельетоне «„К римлянам послание“ генерала Дуайта», в котором Эйзенхауэр якобы «выдает себя за нового апостола и предается воспоминаниям
