вечера на этой неделе, Чарли вернулась домой раньше меня, приняла ванну, а затем голышом забралась в постель. Сегодня у меня была возможность принять душ и подрочить, прежде чем забрался в постель, что само по себе чудо, учитывая, насколько я вымотан.
На этой неделе я практически не спал, стараясь лежать как можно тише, чтобы не столкнуться с Чарли или случайно не прикоснуться к ней. И прямо сейчас я готов рухнуть лицом в подушку. Натягиваю боксеры, радуясь, что уже почистил зубы и позаботился о контактных линзах — среди прочего, черт возьми, спасибо — и выключаю свет в ванной.
Когда вижу Чарли, сидящую на краю кровати спиной ко мне, останавливаюсь. Ее тело обрамлено тусклым светом, и она вытягивает шею из стороны в сторону.
Я смотрю на нее, на стройность ее тела, округлость бедер и задницы. Кстати, о заднице, ее видно как божий день, она ничем не прикрыта. И в этот момент мое изнеможение исчезает, я снова чувствую себя живым. Неужели она делает это в отместку?
Как это может ее не беспокоить? Как?
Я осторожно подхожу к кровати и спрашиваю:
— Больно?
— Да. Напряжена.
Значит, нас двое.
Нажимаю кнопку, чтобы опустить жалюзи, погружая нас в полную темноту.
— Тебе стоит сходить завтра на массаж, — говорю я, ложась на спину.
Стараюсь не смотреть на нее, но к чему притворяюсь? Оглядываюсь, но в кромешной тьме ничего не вижу. Поэтому продолжаю смотреть на нее, пока она ворочается на кровати.
— Да, возможно. Боже, мои плечи так напряжены. — Кровать прогибается, и я чувствую, как она откидывается назад. — Рэт, знаю, что прошу слишком многого, но не мог бы ты, пожалуйста, помассировать мне плечи несколько секунд?
— Прямо сейчас? Когда ты голая?
— Ты ничего не видишь. Здесь темно.
Она права, я ни хрена не вижу, так что нет ничего плохого в том, что я помассирую ее плечи.
— Э-э, конечно.
— Спасибо.
Опускаюсь на колени и придвигаюсь к ней, мое колено слегка касается ее спины.
— Черт, прости, я сделал тебе больно?
— Нет. Все хорошо. Где твои руки?
Мои руки скользят по ее спине к плечам. Она берет их и располагает там, где ей нужно.
— Да, вот здесь, — она вздыхает, звук настолько чертовски чувственный, что я уже начинаю терять самоконтроль. — Спасибо.
— Ага, — откашлявшись стараюсь подавить хриплость в голосе.
— Я намазалась лосьоном, поэтому могу быть немного скользкой, — предупреждает она, ее голос соблазнителен.
Боже.
— Не беспокойся.
Я прижимаю ладони к ее теплой коже и поражаюсь, какая она гладкая.
— О да… здесь, — стонет она, поворачивая голову в сторону.
Мой член вздрагивает и болит от мольбы об удовольствии, срывающейся с ее губ.
— У тебя такие сильные руки. Это прекрасно. Если я смогу отплатить тебе тем же, только скажи.
Ага, обойдусь. Ни за что на свете она не прикоснется ко мне, потому что я не хочу провести еще одну мучительную ночь в постели с бушующим стояком. Если только она захочет помассировать мой член, но это уже совсем другая история.
Следующие несколько минут я массирую ее плечи, слушаю стоны и стараюсь не проводить руками по бокам, чтобы не коснуться груди. Интересно, она возбуждена так же, как я? Если я перемещу руки к груди, ее соски будут твердыми, а звуки, которые она издает сейчас, будут такими же, как если бы я был глубоко в ней, медленно входя и выходя?
— Это было прекрасно. Можешь остановиться. Огромное спасибо.
Я быстро отстраняюсь, словно она горит, и ложусь на бок, чтобы оказаться как можно дальше от нее.
— Пожалуйста, — кашляю я, мой член болит.
Я отстраняюсь, чтобы перевести дух, но лишь на несколько секунд, потому что, скользнув под одеяло, она придвигается ко мне и кладет руку на мою обнаженную грудь.
— Уверен, что тебе не нужно ничего помассировать?
Я подавился слюной.
Да, ты можешь помассировать мой член, ту часть которая пульсировала последние десять минут, умоляя о разрядке… снова.
Каким-то образом обретаю дар речи и говорю:
— Я в порядке.
Ее большой палец скользит по моей груди.
— Уверен? Ты был очень напряжен сегодня на работе.
Потому что я хотел трахнуть тебя. Я хочу трахнуть тебя так сильно, что чувствую это всем своим нутром. Такое ощущение, словно мое тело охвачено огнем, я в аду, и единственный способ сдержать пламя — погрузить член во влажную, тугую киску Чарли.
— Просто переживаю из-за всей этой ситуации, я еще ничего не сказал Брэму и Джулии.
— Ты стыдишься меня? — спрашивает она, ее рука движется вверх на несколько дюймов, а затем вниз, ее большой палец едва касается моего соска, посылая мягкие волны экстаза прямо к увеличивающемуся члену.
— Нет.
Я хочу повернуться к ней, заверить, что все в порядке, дать понять, что говорю серьезно. Но я лежу на спине, не в силах поддаться искушению, потому что, если повернусь, не могу сказать, что сделаю.
— Хорошо, — тихо говорит она, убирая руку. Тихо, почти мрачно, она говорит: — Спокойной ночи, Рэт.
Блядь.
Блядь, блядь, блядь.
Я зажмуриваюсь, пытаясь сообразить, что делать, потому что знаю, что в ее голосе звучит уныние. Я снова разочаровал ее. Я должен рассказать все подробно. Должен сказать, что не стыжусь ее, мне стыдно за себя, что я постоянно думаю о ней как о более… как о своей. А она не моя. Не совсем. Наверное, она никогда не будет моей. Я думаю о ней двадцать четыре часа в сутки. Я бы отдал все, все, что угодно, лишь бы попробовать ее еще раз. Еще один поцелуй. Но как я могу? Нет, все, что чувствую, — это стыд. Поэтому я молчу, глядя в потолок, пока мое тело зудит от глубоко укоренившегося вожделения.
Глава двадцатая
ЧАРЛИ
Я очень возбуждена, горю изнутри, и думаю, что могу на самом деле воспламениться. Соски затвердели, киска ноет от желания, а живот вибрирует, играя с моими эмоциями, пока пытаюсь ориентироваться с единственным и неповторимым Рэтом Уэстином.
После первой нашей совместной ночи, когда меня настиг сексуальный сон с ним в качестве главного героя — не знаю, откуда взялся Дэвид Хассельхофф, — я не могла себя контролировать. Я не хотела переступать черту, но после того, как увидела его без рубашки и провела с ним ночь, не смогла бы остановиться, даже если бы захотела.
Поэтому я начала одеваться еще более распутно и ложиться спать голой в надежде, что он наконец сорвется и сделает первый шаг.
Но он
