Вернуть друидов! Вернуть Паранор! Изменить лицо мира — вот что призрак потребовал от них: от Пара, Рен и его самого! В мгновение ока изменить все, что сделано за триста лет развития. Как можно назвать то, чего Алланон хочет? Вернуть магию, вернуть ее носителей, ее творцов — все то, что исчезло триста лет назад. Безумие! Они должны распоряжаться людскими жизнями, но это позволено только Создателю!
Сквозь серую пелену гнева и страха в его сознании возник облик призрака. Алланон… Последний из друидов, хранитель истории Четырех Земель, защитник народов, учитель таинств магии. Все, что происходило при его жизни, несло на себе печать его прикосновения. А до него был Бреман, а еще раньше — друиды Первого Совета Народов. Войны магий, борьба за выживание, сражения между светом и тьмой — или, возможно, тенью — все это плоды деяний друидов.
И сейчас от него потребовали вернуть все это обратно. Можно, конечно, утверждать, что это крайне необходимо. Так всегда и утверждалось. Можно считать, что друиды всегда предотвращали и защищали. Но они никогда не создавали ничего нового. Но разве бывает одно без другого? Чародей-Владыка, демоны, Морды против них сражались в прошлом. Сейчас их сменили порождения Тьмы. Но являются ли они таким злом, против которого обязательно нужна помощь друидов и магии?
Не следует ли людям в борьбе с ними положиться на самих себя, а не на силы, природу которых они не понимают до конца? Магия несет в себе и горе и радость, ее темная сторона так же способна изменять мир, как и светлая. И он должен вернуть ее людям, хотя те постоянно доказывают свою неспособность смотреть правде в глаза.
С другой стороны, очень вероятно, что без магии мир станет именно таким, каким показывал его им в видениях Алланон, — кошмаром огня и темноты, принадлежащим только таким существам, как порождения Тьмы. Не исключено, что он все же прав и спасти мир может только магия.
Но дело в том, что Уолкер не хочет становиться частью всего этого. Он не принадлежит ни к одному из народов Четырех Земель. Он не связан с их мужчинами и женщинами. Ему нет места среди них. У него есть свое собственное проклятие — его магия, она лишила его всех человеческих радостей и даже места среди людей, она изолировала его от всех. Он один не боится порождений Тьмы. Возможно, он способен даже защитить людей от этих мрачных созданий, если его об этом попросят. Но сам-то он не хочет, чтобы его просили! Ему вполне хватает своих собственных страхов. Он — Темный Родич, потомок Брин Омсворд, хранитель ее наследия и ее дара, исполнитель какой-то неведомой миссии, возложенной Алланоном на их семью. Конечно, теперь эту миссию нельзя назвать неведомой. Задача поставлена. Он должен вернуть Паранор и друидов, вернуть из пустоты прошлого, из великого Ничто.
Вот чего требовал от него призрак, и слова Алланона неустанно бились в его мозгу, комкая аргументы, обходя доводы, нашептывая…
Он возился с терзавшим его вопросом, как собака с костью, а дни тем временем проходили. Буря кончилась. Вернулось солнце, высушило равнины, но в лесах по-прежнему стояла влажная духота.
Наступил поздний вечер, луна залила небеса своим светом, высыпали россыпи звезд, и летний воздух был чист и наполнен ароматами поросли, поднявшейся после дождя. Уолкер возвращался с прогулки к скале — возле нее он всегда чувствовал особенное успокоение, словно у источника, из которого черпал свои силы. Дверь в дом, как и всегда, была открыта, комнаты освещены, но еще до того, как Слух заурчал и вздыбил шерсть на загривке, Уолкер почувствовал: в доме кто-то есть. Он осторожно поднялся на крыльцо. За деревянным обеденным столом, отвернув худое лицо от света масляных ламп, сидел Коглин. Рядом с ним лежал увесистый узел, завернутый в клеенку и перевязанный веревкой. Он перекусывал всухомятку, рядом стоял нетронутый стакан зля.
— Я ждал тебя, Уолкер, — сказал старик, хотя Уолкер еще не вышел на свет. Уолкер заглянул в комнату:
— Ты мог навлечь на себя неприятности.
— Неприятности? — Старик протянул свою высохшую руку, и Слух, ласкаясь, потерся о нее. — Пришло время снова вернуться домой.
— Разве это твой дом? — спросил Уолкер. — Я полагаю, ты лучше себя чувствуешь среди призраков прошлого. — Он подождал ответа, но не дождался и продолжил: — Если ты собираешься уговаривать меня взяться за миссию, порученную призраком, то тебе лучше сразу узнать: я никогда не буду этого делать.
— Ох, Уолкер. Никогда — это чересчур долго. Я не собираюсь принуждать тебя к чему-либо. И без меня тебя уговаривали достаточно.
Уолкер все еще стоял у дверей. Он чувствовал себя неловко, поэтому подошел к столу и уселся напротив Коглина. Старик сделал большой глоток эля.
— Возможно, после того, как я исчез у Хейдисхорна, ты подумал, что я исчез навсегда, — мягко сказал он. Его голос звучал как будто издалека и был исполнен чувств, в которых Уолкер не мог разобраться. — Возможно, ты даже хотел этого.
Уолкер не ответил ничего.
— Я странствовал, Уолкер. Прошел по Четырем Землям, по всем народам, их населяющим, прошел по городам и деревням; я подержал руку на жизненном пульсе мира и обнаружил, что он слабеет. В полях южнее Стреллихейма я говорил с фермером, сломленным своим бессилием перед напастью, с которой он столкнулся. «Ничего не растет, — бормотал он. — Земля словно заболела какой-то неизлечимой болезнью». Эта болезнь поразила и его самого. Я встретил торговца деревянными игрушками — он шел из маленькой деревушки под Варфлитом куда глаза глядят. «Я ухожу, — объяснил он, — потому что у людей пропал интерес к моей работе. Они ничего не делают, а сидят на месте и чахнут». Это частицы жизни Четырех Земель, Уолкер! Они чахнут и блекнут, словно тело, покрытое язвами. У людей ослабевает воля к жизни. Деревья, кусты — все, что растет, чахнет; люди и животные слабеют и умирают. Все превращается в прах, и этот прах поднимается в воздух и улетучивается, оставляя на опустошенной земле нечто похожее на то, что показывал нам Алланон. — Острые глаза старика искоса посматривали на Уолкера. — Это начинается, Уолкер. Это начинается…
Уолкер покачал головой:
— Земля и люди всегда страдали от увядания, Коглин. Ты видишь перед собой картину, нарисованную призраком, потому что хочешь видеть именно это.
— Нет, не я, Уолкер. — Старик упрямо покачал головой. — Я не желаю быть частью видений друидов ни сейчас, ни в будущем. Я такая же пешка в этой игре, как и ты. Думай что хочешь, но я не желаю быть замешанным во все это. Я выбрал себе образ жизни такой же, какой и ты. Тебе трудно допустить это, не так ли?
Уолкер недобро усмехнулся:
— Ты занялся магией, потому что этого хотел. У тебя, друида в прошлом, был выбор. Ты купался в смеси старых наук и магии, потому что тебя интересовало это. У меня все по-другому. Я получил магию при рождении, без своего согласия. Я использовал ее, потому что у меня не было выбора. Она как жернов, привязанный к моей шее. Я не обманываюсь по этому поводу. Она искалечила всю мою жизнь. — В его темных глазах стояла горечь. — Не надо сравнивать нас, Коглин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
