— Что многое скажет о том, как такой вывод сделает, — максимально вежливо улыбнулся Фрунзе. — Польское руководство вон, уже показало всему миру свои выдающиеся аналитические способности. Не думаю, что кто-то действительно серьезный сделает подобные выводы. А если и сделает, то грош цена его мозгам.
— Возможно, — с такой же вежливой улыбкой ответил посол.
— И да, — произнес Михаил Васильевич, предварительно окинув взглядом периметр на предмет лишних ушей, — я вас очень прошу передать в Берлин, что скоро начнутся нервные дни.
— Что вы имеете в виду? — напрягся посол.
— Лондон и Париж не сумели рассорить нас путем этой войны. Польша потерпела сокрушительное поражение и больше не игрок. Даже на роли куклы, надеваемой на руку она не годиться. У нас в Союзе попытку государственного переворота также удалось предотвратить. И в обозримом будущем собрать силы для чего-то подобного не получится. Поэтому остаетесь только вы. Это вполне очевидно, я думаю.
— Это только ваши предположения?
— Сделанные на основе агентурных данных. Источники, понятное дело, я раскрывать не могу. Но мне известно, что в ближайший месяц-два Германию попытаются вывести из игры. Как именно? Не знаю. От убийства президента до организации красных революций. Возможно какой-то микс.
— Почему именно красных революций? — спросил Герман Геринг, выполнявший роль военного атташе при посольстве.
Фрунзе глянул на него и вполне дружелюбно улыбнулся.
Его отец был высокопоставленным чиновником и личным другом Отто фон Бисмарка. Представитель так называемой «белой кости» — потомственных офицеров Германии, да еще с хорошей родословной. Да, мать происходила из крестьян, но вот отец был исключительно «породист», хоть и не знатен. Его родословная местами прослеживалась до X-XI веков и имела массу очень интересных «хвостов». Например, в 24 колене он был потомком короля Венгрии Белы II, а в 28 — аж самого Ярослава Мудрого. Но в том списке и фигур поменьше хватало, как и родства, связывающего Германа со старой германской элитой самым тесным образом.
В партию НСДАП он в свое время вступил не просто так. А с тем, чтобы представлять там интересы военно-промышленной аристократии. Занимая очень важное второе место, сразу за спиной фронт-мена. То есть, непосредственного руководителя. Идеологически же Герман, судя по всему, был предельно индифферентен. Во всяком случае кроме реальной власти до всего остального ему особенного дела не было. И он доверялся в таких вещах тем, кого считал компетентным. Тому же Гитлеру.
Теперь партии не стало. Как и фюрера.
Физически.
Расклады поменялись. Но Герман опять находился на коне, оказавшись на самом важном участке — крайне выгодного сотрудничества с СССР. Благо, что энергии и ума ему хватало с лихвой для выполнения самых сложных поручений. Разве что наркотики немного создавали ему проблемы, но без них он пока обходиться не мог — подсел после ранения, полученного во время Пивного путча, используя в качестве обезболивающего…
— Чтобы скомпрометировать нас. — вкрадчиво произнес Фрунзе. — Мои слова могут выглядеть пустыми, поэтому наше посольство в Берлине готово открыть для вас свои двери. Без лишней огласки. Ничем подрывающим суверенитет Германии мы не занимаемся и готовы это подтвердить документально. Если потребуется.
— Вы думаете, что есть угроза даже для президента?
— Если его убьют, то на время Германия потеряет управления. Что откроет окно возможностей для разного рода действий. У него огромный авторитет, который не замечается пока он жив и трудится. Когда же уйдет, то может образоваться вакуум и хаос. Ненадолго. Ни англичане, ни французы не готовы к серьезной войне. Но к ней не готовы и мы. Поэтому они могут попробовать сыграть ва-банк и пойти на оккупацию Германии по какому-нибудь надуманному поводу. Для этого им нужны поводы и подходящие обстоятельства, чтобы сделать это максимально бескровно для себя.
— В ближайшие пару месяцев? Почему? — спросил Герман.
— Я уже направил несколько эшелонов к легкому корпусу РККА. Он ведь наш только номинально. Это ваши ребята. И в Лондоне с Парижем это тоже знают, понимая, что в случае чего, вы примените их для защиты своей земли и суверенитета. Но им остро недостает тяжелого вооружения. В течение месяца они его получат. Но его нужно освоить. Это время. Плюс тылы. С грузовиками все не так радужно. Так или иначе, но минимум два месяца они не смогут эффективно действовать против нормальных частей противника. Это самый минимум. Поэтому это самый опасный период. Им ведь самим тоже нужно подготовиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Юридически этот корпус — часть вооруженных сил Советского Союза.
— Да. Но Советский Союз охотно придет на помощь Германии. Мы понимаем, что введение действительно наших соединений может вызвать вопросы. Мало ли что мы задумали? И не хочу, чтобы у германского народа возникали не нужные мысли. Поэтому я исхожу из того, что в деле будет собственно ваш корпус. Прежде всего.
— А если мы согласимся на введение ваших войск?
— Тогда мы без всяких промедлений выступим вам на помощь. Всеми доступными силами. Это нужно для нашего выживания также, как и для вашего. По отдельности нас удавят. Нам главное выдержать эти несколько месяцев. Потом полегче будет. Потом можно будет выдохнуть.
— Отчего же?
— Это будет говорить, что англичане и французы выбрали путь большой войны, не уверенные в своих нынешних силах. И им потребуется несколько лет для подготовки. Опыт Польской кампании показал многое. И нам, и им. Я думаю, что вы в курсе того сколько компетентных наблюдателей от Великобритании и Франции находилось в польских войсках.
— В курсе… — покивал посол вместе с Герингом почти синхронно.
В этот момент появилась польская делегация. И пришлось прерваться.
Фрунзе специально пришел пораньше, чтобы перекинуться парой слов с немцами, не привлекая к себе лишнего внимания. За их встречами следили. А тут — почему бы не пообщаться? Кто на таких собраниях обсуждает важные дела? Это официальная площадка. Публичная. Тут их оформляют…
Юзеф Пилсудский был трижды ранен. Хоть и не сильно. Но все одно — состояние имел не важное.
— Как ваше здоровье? — сходу поинтересовался Фрунзе, подойдя к главе Польши. Причем осведомился с предельно добродушным и даже участливым видом. Что было воспринято Юзефом как издевательство.
— Вашими заботами, — хмуро ответил он.
Чтобы не разгорелся скандал оперативно вмешался посол Италии. И перевел стрелки на слухи, которые ходили вокруг тех приснопамятных кулуарных переговоров «с клизмой». О которых, наверное, все заинтересованные слышали. Что там за дверями происходило — нет, но антураж…
— Это все пустые слухи, — отмахнулся Фрунзе. — Видно какие-то фантазеры выдумали. Переговоры у нас прошли предметно, конструктивно с полным взаимным уважением и пониманием друг другу. Да и как они могли еще пройти? Мы все цивилизованные люди. Не так ли? — спросил он, обращаясь к послу Великобритании. Тому самому, которому обещал выбить зубы и сложить в кармашек.
— Разумеется, — также подчеркнуто вежливо ответил тот. — Михаил Васильевич умеет вести переговоры, держась общепринятых норм и традиций. И, если бы не был обременен положением военного министра, то смог бы многого добиться на дипломатическом поприще.
— Полностью с этим согласен, — кивнул французский посол. — Все эти слухи — пустые наветы. Предметный и конструктивный диалог позволил нам быстро обо всем договориться…
Пилсудский удивленно посмотрел на Фрунзе, который вежливо раскланивался с английским и французским послом. Потом на них. И от удивления даже не выдержал — протер глаза правой рукой. Левая-то была в повязке — раненая.
Но видение никуда не делось.
Нарком обороны СССР и послы раскланивались с самым любезным видом. Словно лучшие друзья. Конечно, сквозило что-то во взглядах. Но так — легкий оттенок натуральных отношений за нарочито приторной маской очевидной фальши. Это слишком сильно бросалось в глаза, в первую очередь, из-за подчеркнутой правильности. В жизни так не бывает. В жизни больше естественности и импровизации…
