Ира попала в интернат, когда ей было одиннадцать лет, и прожила она там всего лишь около полугода. За этот короткий срок она так и не смогла сойтись с ребятами. Часто оставаясь в одиночестве, девочка могла часами сидеть на берегу небольшого лесного пруда, находящегося недалеко от школы, молча смотреть в окно из своей комнаты или лежать на своей кровати, уставившись в одну точку на потолке. На уроках она просто присутствовала, тихо сидя и смотря в одну сторону, не мешая при этом преподавателям проводить занятия.
Естественно, что молчаливая и странная девочка быстро оказалась в невидимой изоляции. Одноклассницы и одноклассники делали вид, что не замечают её. Преподавателям и нянечкам не было никакого дела до непонятного ребёнка. По сути, Ира Михайлова была изгоем среди таких же изгоев. Изгнанных из своих родов и семей, никому не нужных и отвергнутых всеми в этом мире, потерявших всё и оставшихся наедине с жизнью. Кто-то из них доживёт до старости, а кто-то умрёт раньше положенного срока.
Всё находится в их руках, в буквальном смысле слова. Никто не позаботится об их будущей жизни, они сами будут добывать себе пропитание, и сами же будут искать свой угол. Многие сломаются, а многие выживут. Выживут, чтобы идти дальше, проламываясь и прогрызаясь сквозь сложности и неудачи. Саша пока справлялся со своим испытанием, а вот Ира… Что-то надломилось у неё внутри, что-то, что помогает жить и бороться дальше…
— Знаешь, почему я оказалась в интернате? — её тихий и спокойный голос заставил вздрогнуть. Она смотрела, не отрываясь от пламенного танца костра, не шевелясь и не поворачивая головы к своему собеседнику. Всемила и Дора сидели у огня, тихо перешептываясь, абсолютно не замечая необычной ночной гостьи. Не дождавшись ответа, она продолжила:
— Мы жили в небольшом посёлке, в доме на окраине. Было очень удобно. Дом стоял на пригорке, а у его подножия текла небольшая речка. Как сейчас помню, летом мы с соседскими ребятами всё лето проводили на берегу. Купались, пекли картошку, ловили рыбу, строили шалаши…
Саше показалось, что Ира даже улыбнулась своим счастливым воспоминаниям, но это было всего лишь на миг. Её бледное лицо снова приняло то выражение отчуждённости и отстранённости.
— Отец пил, да и мать тоже… Ты не думай я их люблю, даже очень, просто бывали дни, когда не хотелось находиться дома… Совсем не хотелось… И я убегала на реку, если ЭТО происходило летом, то ночевала в наших шалашах, а зимой я бежала к соседям к тёте Нюре… Она хорошая. Очень. Она обещала удочерить меня, да только что-то не пришла до сих пор… Наверное забыла. Обещай мне, если ты её увидишь, то обязательно передашь ей, что я жду … Обещаешь?
Всё что смог сделать Саша, так это только кивнуть в ответ. Тем временем, не оборачиваясь и все, также смотря на огонь, Ира продолжала свой тихий рассказ.
— Но один раз я не сбежала и осталась дома… Лучше бы я этого не делала. Отец и мать снова пили. Не одни. Был ещё кто-то… Я уже не помню. Да и не разобрать было — вся комната в табачном дыму, помню только, что дышать тяжело. Я уже заснула, когда услышала мамин крик на улице… Они ругались с отцом. Сильно кричали… Когда я выскочила на крыльцо, то увидела маму… Она шла ко мне держась руками за живот, а сквозь пальцы текла тоненькими струйками кровь. Отца нигде не было. Ей было больно, но она старалась не показывать мне это. Она нежно уговорила меня идти в свою комнату, а сама легла спать… Я, потом долго ещё слушала её приглушенные стоны… Я почти всю ночь проплакала тогда, боясь подойти к маминой кровати…
Саша перестал дышать, боясь привлечь внимание его необычной гостьи. Она всё также сидела, поджав свои ноги к груди и смотря на огонь.
— Проснулась я поздно. Во дворе стояла машина скорой помощи. Люди в белых халатах выносили маму на носилках из дома. Вокруг собралось много народу. Они все о чем-то переговаривались, но я их не слышала, я смотрела на мамино лицо. Оно было белым-белым, как снег, губы и ногти на руках посинели… Я тогда очень испугалась… Сзади подошла тётя Нюра и обняла за плечи. Она всегда так делала… Она хорошая. Очень.
Весь день и ночь я была у неё, а потом она сказала, чтобы я пошла посмотреть как там отец… Он сидел за столом, трезвый, держа в руке какую-то бумажку… Он сначала не заметил меня, а когда увидел то подозвал, обнял крепко-крепко и поцеловал в лоб. Так мы и стояли обнявшись долго-долго… А потом он попросил прощения и сказал чтобы я пошла к тёте Нюре и сказала ей, что его больше нет…
Ира сидела не шевелясь. Люди обычно за такое долгое время делают какие-нибудь движения или жесты. Нормальный человек не может так долго находиться в одной позе. А Михайлова, казалось, шевелила только губами, да и то Саше приходилось постоянно вглядываться в её лицо, таким непостоянным, а порой незнакомым оно ему казалось.
— Пока я бегала к тёте Нюре, пока мы возвращались с её мужем дядей Олегом — всё уже было кончено. Мы нашли отца на чердаке… Петлю он сделал из своего ремня… А в руке он держал документ из больницы в нём говорилось, что моей мамы больше нет…
Она замолчала. На поляне было слышно, как потрескивает свежая ветка в костре, как покачиваются высокие хвойные деревья, очень похожие на земные сосны их лоримы называют нисмами. Замершему Ксандру постоянно хотелось проснуться, настолько происходящее казалось сном. Но как это ни было странно осознавать — всё происходило наяву: костёр, женщины, ночь, спящие рядом люди… Краем сознания он подумал уже, что скоро подходило время смены стражи. Словно почувствовав его мысли, Ира вдруг первый раз посмотрела на Сашу. Её широкие голубые глаза смотрели в одну точку, её взгляд проникал в самую душу, касаясь самого сокровенного. Саша пытался отвести взгляд, но не мог, будто его пригвоздили тысячами ледяных клиньев. Голос его бывшей одноклассницы неуловимо изменился. Он стал более настойчивым и твёрдым:
— Знаешь, думаю, что я уже умерла… Ещё тогда четыре года назад… Врачи «Пятёрки» перестарались, заботясь о моём здоровье…
Её рот искривился в неестественной улыбке, причем лицо оставалось таким же — без эмоций, абсолютно ничего не выражающим. Оцепеневшему принцу показалось, что в улыбке Иры было что-то кровожадное, не веря своим глазам, он заметил четыре небольших клыка, торчащих из-под её бледных обескровленных губ. Что-то было не так, что-то совершенно жуткое происходило на поляне…
— А ещё я думаю, что ты тоже скоро умрёшь… Правда у тебя есть выбор… Оставь этих жалких людишек и беги… Они только сдерживают тебя…
Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Что-то душило его, дыхание замедлилось, каждый вздох давался всё тяжелее и тяжелее. Ещё немного и он не сможет дышать. Во рту пересохло. Очень хотелось пить. Панический ужас охватывал сознание. Он сковал всё тело: руки, ноги, плечи… Грудь часто вздымалась. Лёгкие от нехватки кислорода горели, как в огне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
