– Дункан? – воскликнула Ивлин. – Дункан!
– Держи его, – повторил шотландец. Затем он засунул палец в крохотный рот младенца и, наклонившись к нему, изо всей силы подул ему в лицо. Дункан сделал так один раз, потом другой, третий, а затем встряхнул его и похлопал ладонью. – Давай, парень! – крикнул он.
Ивлин закричала от страха, когда увидела, что красная кожа младенца стала приобретать синюшный оттенок.
Вдруг маленькая грудка дернулась, невероятно хрупкая ручонка затряслась, и еле слышное мяуканье сорвалось с голубоватых, опухших губ младенца.
У Ивлин не было никаких разумных объяснений тому, что она сделала после этого. Услышав слабый писк, она выхватила ребенка из рук Дункана и прижала его к груди.
– Детка! – всхлипывая, воскликнула Ивлин. – Услышь маму! Вздохни ради мамы!
Опять раздалось мяуканье, потом послышался кашель и наконец слабый, писклявый плач.
Дункан не выдержал и торжествующе рассмеялся. Он подвинулся повыше и поцеловал в лоб Ивлин и ее плачущего сына.
– Ты сделала это! – радостно воскликнул Дункан и обнял их обоих. – У тебя получилось!
Одна из женщин подошла к ней, держа мягкую шерстяную ткань, и энергично обтерла ею младенца, лежащего на груди Ивлин. Ее тело пульсировало от изнеможения, голова кружилась, но она чувствовала блаженное облегчение и покой. Ивлин погружалась в сон. Взгляд затуманился, очертания предметов стали двоиться.
– Дункан, – прошептала она поверх гладкой головы ребенка, – спасибо тебе.
– Тише, – торопливо прервал ее Дункан. – Побереги силы.
Но Ивлин должна была сказать это на случай, если больше не вернется из того тихого мира, который опять манил ее к себе.
– Я люблю его, Дункан. – Она сделала усилие и посмотрела на своего сына, запоминая каждую крохотную, прелестную черточку его лица, чтобы унести их с собой. – Скажи ему, скажи им обоим.
А потом Ивлин уснула. И на этот раз она больше не боялась.
Коналл сидел перед остывшим очагом в хижине Ронана и смотрел на потухшие, подернутые пеплом угли. Ему казалось, что он видит свое сердце – пустое, забытое, брошенное.
Он уже два дня один жил в хижине. Пробыв с Ланой неделю, он послал ее в город. Она была его матерью, и Коналл, конечно, очень любил ее. Но сейчас, зная о прошлом, о ее ошибках, он едва выносил общество этой несчастной женщины. Он не знал, что ответить, когда та спросила, что же ей рассказать людям в городе. На самом деле ему было все равно, что она им скажет. Они ничего не знали о Дункане с тех пор, как тот вышел из дома Ангуса Бьюкенена. Или он вернется домой со своим двоюродным братом и женой, или не вернется вовсе.
Ему нужно было время подумать.
Он должен найти способ добраться до Ив. Должен доказать ей, что любит ее. Что ему нужна именно она. Коналл хотел, чтобы она навсегда стала его женой, его другом. Хотел, чтобы они вдвоем растили их ребенка, стали настоящей семьей. Но он причинил ей так много зла, обманом заставил ее сделать то, чего она боялась больше всего на свете, а потом, испугавшись, покинул ее.
Он готов на все, лишь бы увидеть ее, поговорить с ней, узнать, все ли с ней в порядке. Как он скучал по ней, в этом доме, где он влюбился в нее. Каждый уголок хижины, каждый час, проведенный в тишине и одиночестве, напоминали ему об Ив. Коналл не мог есть, едва спал. Он только и занимался тем, что смотрел в очаг и размышлял…
«Что я могу сделать? Как я могу исправить это?»
Словно откуда-то издалека до него донесся скрип открывающейся двери. Но Коналл не повернулся, решив, что это ветер, отвлекающий его от горьких мыслей. Но ему было все равно, даже если бы на пороге появился мстительный серый волк.
– У тебя родился сын.
Слова, произнесенные знакомым голосом Дункана, произвели оглушительный эффект. У него чуть не остановилось сердце. Коналл медленно повернул голову. Если это был сон, то он боялся спугнуть его.
Дункан вошел в хижину и поставил огромную суму рядом с очагом.
– Я так и думал, что найду тебя здесь, трус ты распоследний, – сказал он и принялся раздувать пламя в очаге. Его лицо было жестким.
У Коналла зазвенело в ушах. Он покачал головой, но шум не прекратился.
– Что ты сказал? – спросил он хриплым голосом. Он почти разучился разговаривать.
Зеленые глаза Дункана на мгновение уставились на него.
– Я назвал тебя трусом, Маккерик. Ты хочешь это оспорить?
– Хочешь ты этого или нет, но ты тоже Маккерик, – сухо заметил Коналл. – Но до этого? Что ты говорил о сыне?
Дункан молча занимался очагом. Когда над торфом заплясали язычки пламени, он развязал сумку и вытащил оттуда бутыль. Сделав глубокий глоток, он закрыл ее и бросил Коналлу через дымовую завесу.
– Выпей. Ты теперь отец.
Коналл чувствовал тяжесть фляги в своих руках, чувствовал запах горящего торфа, поднимавшийся к потолку. Но ему казалось, будто мир остановился.
– Ив… родила? – не веря своим ушам, прошептал он.
– Да, – кивнув коротко, ответил Дункан.
– Но ведь еще слишком рано, – возразил Коналл, будто всерьез считал, что если убедит в этом Дункана, то преждевременные роды исчезнут сами собой. – Сентябрь. Август – самое…
– Роды были преждевременные, – перебил его Дункан. – И тяжелые. Ты должен об этом знать..
Кровь застыла в его жилах, горло сжалось.
– Ив? – выдохнул он.
Дункан смотрел на огонь. Его лицо посерело, он выглядел очень изможденным.
– Она потеряла много крови. Роды шли два дня. Ребенок не перевернулся, шел ножками и крепко застрял.
– Она… умерла, да? – прошептал Коналл, но сердце его кричало. Ему казалось, что оно никогда не перестанет кричать.
Дункан нахмурился, а потом презрительно сжал губы.
– Ты просто задница, а не человек. Неужели ты так плохо думаешь обо мне? Разве я не послал бы за тобой, если бы Ив умерла? Не сказал об этом сразу, как только появился тут?
У Коналла появилась надежда. Хрупкий, нежный, зеленый росток, пробившийся наружу из черной трясины его сердца.
– Она жива?
Дункан вскочил на ноги и взмахнул костлявыми руками.
– Конечно, жива, дерьмо ты собачье! Боже мой, Коналл! – Он схватил суму. – Знаешь что? Пошел ты ко всем чертям! Я пришел сюда, хотя поклялся, что ноги моей тут больше не будет. Я пришел сюда ради тебя! Ради Ив! А ты ведешь себя со мной… – Он не договорил и направился к двери.
Но Коналл упал с табурета и схватил Дункана за колени. Брат с криком рухнул на пол, но Коналл тут же схватил его за рубаху и приподнял вверх.
– Ты никуда не пойдешь, пока все мне не расскажешь, – прорычал он. – Что с моей женой и ребенком? Они здоровы? Отвечай! – Он встряхнул Дункана, словно кучу сухих листьев.
– Твой сын, – сплюнув, начал брат, – родился маленьким, слабым. Первые три дня мы не знали, выживет он или нет. То же самое и с Ив. У нее была лихорадка, и она до сих пор не встает с постели из-за слабости. Ей едва хватает сил на то, чтобы кормить ребенка.
