По вечерам здесь бывает весело и шумно, звенит стекло, звучит задорный подростковый мат, поэтому жильцы ближайших домов стараются обходить это место стороной. До детского сада можно прекрасно дойти и через соседний двор, а к остановке выйти, дав небольшого крюка через улицу, – нет проблем! Единственное исключение составляют владельцы собак бойцовых и служебных пород, которых не пугают ни компании, ни мусор, ни общая мрачная атмосфера этого места. Многие четвероногие питомцы даже любят справлять здесь нужду.
Лопух пришел первым, в начале седьмого утра. Голова перевязана бинтом, который уже успел запачкаться, под глазами проступили темные полукружья. Уселся на бетонное основание забора, закрыв глаза, кутался в курточку и дрожал. Ночь он провел без сна, но и теперь уснуть не получалось. Голова болела, хмель бродил внутри, тяжелый, мутный, тревожный.
– Парень, тебя что, побили? Ограбили?
Девушка с овчаркой – возникли ниоткуда. Стоят, смотрят. Как во сне.
– А? Не-е… Ничего…
На самом деле Лопух хотел ответить чем-то сложносочиненным, с матами-перематами, но язык плохо слушался, и мозг скрипел.
А потом появились Берц с Гвоздем. Посмотрели на опухшую рожу Лопуха, на перевязанную голову.
– Твои старики видели? – спросил Гвоздь.
Лопух кивнул.
– Мать видела, вот перебинтовала. Сказал – хулиганы напали. А пахан спал. Да им все равно пох… Мы и не общаемся почти…
Пацаны тоже сели. Молча. Три серых сгорбленных столбика в утреннем тумане. Кто-то закурил, выругался и тут же отшвырнул сигарету. Они походили на детей, заблудившихся в «Комнате ужасов», где вместо пластиковых Дракул и Франкенштейнов обнаружили живых, настоящих чудовищ… Или это им только померещилось?
– Думаю, недельку надо где-то пересидеть, – первым нарушил тишину Гвоздь.
Лопух глубже втянул голову в ворот своей курточки.
– Я вот думаю вообще к бабке в Оренбург. Насовсем, – он шмыгнул носом. – Мои только рады будут.
Слова эти уже несколько часов жили в его голове, пустили там корни и густую крону, образовав целую биосферу, целый параллельный мир. А сейчас, прозвучав в холодном утреннем воздухе, показались какими-то мертвыми, глупыми. До Оренбурга этого пилить и пилить, а с бабкой уже сто лет никто не общался, может, померла давно… Бомжевать там, что ли? Да и что это даст? Захотят найти его, так найдут хоть в Петропавловске…
– Не ссыте, все будет нормально! – хрипло проговорил Берц. – Нас никто не опознает! Мы ведь в мешках были!
– С Лопуха мешок содрали, – сказал Гвоздь. – Тот мужик в толчке…
Лопух возразил:
– Да ничего с меня не содрали…
Но как-то вяло. Остальные ждали, что он чем-то подкрепит свое утверждение или хотя бы просто скажет: «Да я отлично помню, вы что! Мешок все время был на мне!» Но так ничего и не дождались. Лопух замолчал.
– Там все бухие были, – сказал Берц. – Не запомнили…
Гвоздь повторил:
– Пересидеть надо. Свалить на время.
– Бляха муха!.. – тихо простонал Лопух.
Гвоздь:
– Ладно, пусть Лопух был в мешке. Предположим. Но нас ведь могут опознать по голосам, так? Все же орали, как павианы!
– Я не орал, – быстро вставил Лопух.
Берц:
– Говно. Нас никто на диктофон не записывал…
Гвоздь:
– По отпечаткам найдут. Мы ведь без перчаток были.
Берц:
– Какие отпечатки? Я только за «лопатники» хватался. А «лопатники» все у нас.
«Лопатники». И тут все вдруг вспомнили, что прошлой ночью они не просто напились, подрались и ранили из огнестрела двух человек. Они совершили вооруженный разбой, или бандитизм, как оно правильно называется… Можно сказать, помимо неприятностей они огребли энную сумму денег. Или наоборот… Хорошо это или плохо, никто еще не просёк.
– Бабло у тебя? – спросил Гвоздь.
– У меня.
Берц полез во внутренний карман, достал оттуда толстую пачку купюр, сложенных вдвое и перетянутых резинкой.
– Вот… Часы и мобильники в ведро сложил, заныкал на чердаке. Потом можно толкнуть по одному…
– Сколько здесь?
– Тысяч сорок… Что-то около того.
Гвоздь посмотрел на пачку, на Берца. Он надеялся, будет больше. Из-за сорока тысяч, может, и не стоило рисковать.
– И это всё? – спросил на всякий случай.
Берц обиженно насупился.
– Ты что, блить, подозреваешь, что я общие деньги заныкал? Хочешь проверить? На, блить, обыщи!
Гвоздь махнул рукой. Сил не было ни на споры, ни даже на то, чтобы всерьез расстроиться.
– Что-то у Ниндзи, возможно, – предположил Лопух. – Сумка-то ведь его…
– А где Ниндзя?
– Трубку не поднял, – сказал Берц. – Спит, наверное.
Они опять замолчали. Берц принялся пересчитывать деньги – а вдруг ошибся?
– Сваливать надо, пока не загребли, – в который раз озвучил Гвоздь. – Причем всем вместе. Если одного из нас менты выцепят, всем остальным тоже хана.
– Куда сваливать? – с тоской протянул Лопух.
– Можно в Кабарду автостопом… Или в Осетию. Там в ауле каком-нибудь пересидеть… На сорок тысяч в этой глуши хоть целый год прожить можно.
– Ну представь: вот мы вчетвером вдруг куда-то пропали, уехали. Учебу бросили, работу, все такое… Менты ж сразу просекут, что это неспроста. Прикинут: ага, бар подняли четверо, и тут четверо куда-то смылись. Значит, они самые и есть…
– Сорок две четыреста, – сказал Берц.
– Чего? – не сразу понял Гвоздь. – А-а… Вот, блин!
– Главное, пацаны, не признаваться. Я – не я, и хата не моя! – сказал Берц, изображая бывалого преступника. – И ни фига они не докажут! Сейчас многие так отмазываются…
Лопух и Гвоздь с сомнением переглянулись.
– Хватит ссать! Давай пива возьмем, раз бабки есть, – Берц похлопал пачкой себя по колену.
– Ну, давай, – без особого энтузиазма отозвался Гвоздь. Лопух молча кивнул.
Труднее всего было добрести через бесконечный сквер до закрытого гастронома, выждать несколько томительных минут перед стеклянной дверью в очереди таких же страждущих грешников.
А потом двери открылись и их всех впустили. И все упростилось, как в школьном примере, где жуткую развесистую дробь обкорнали до одной-единственной цифирки.
Сладкая горечь «Жигулей», пузырьки в горле, пузырьки в голове…
Еще по одной?
Время побежало быстрее. Веселее…
Ух!
Вот идут люди по своим делам, никто не оглядывается, всем до лампочки.
Хорошо!
Вот проехал полицейский «луноход». Тихо-мирно – проехал и скрылся…
Зашибись!
Вот завалились в «Подорожник» (это через квартал от «Ноль-Три»), посидели. Никто не показывает на них пальцем, не кричит: «Хватай!».
Гвоздь, который еще недавно мечтал свалить в горный аул, по-хозяйски заметил, что здесь зал хорошо простреливается от входа… Да и касса наверняка будет посолиднее.
Лопух, без пяти минут оренбургский бомж, обратил внимание на отсутствие камер видеозаписи.
Берц подсчитал количество посетителей, что-то прикинул в уме и пришел к выводу, что здесь они могли бы снять как минимум тысяч сто.
– Все. Замётано, – сказал он, покачивая в воздухе указательным пальцем. – Грачи прилетели и… Что?
– Грачи налетели! – дружно подхватили Гвоздь и Лопух. – Ка-ар! Ка-аррр!!!
Ниндзя
Ящик избивал его, словно выполнял любимую работу, – деловито, привычно, короткими точными ударами – в грудь, в живот, в солнечное, в бок… Будто половик выбивал. Ниндзя, чемпион двора по кун-фу, сопротивлялся только первую минуту. Потом он просто сполз на пол, скрутился кренделем, прижал подбородок к коленям, но и тут они его достали – Мамочка перегнулась через сиденье, дернула за волосы, едва скальп не сняла. Она держала его, а Ящик бил. Потом она озабоченно огляделась:
– Надо уезжать. Люди кругом.
– Людям пофиг, – сказал Ящик.
Он будто завис, никак не мог остановиться.
– Пацан сейчас блеванет или обоссытся. Будешь отмывать.
Ящик ударил еще несколько раз, пока что-то не хрустнуло в груди. И только тогда сказал:
