Он рассказал, что год тому назад ездил в столицу сдавать экзамен-артиум[12]. Я сдал этот экзамен три года назад. Мы вспоминали знакомые нам обоим смешные истории, наше возмущение грубым отношением старших студентов к новичкам, церемонию “Соль в рот, вино на голову”, которая должна была обеспечить студенту бодрость духа и дать пищу мозгу, вспоминали старомодных профессоров, которые в любом случае жизни пользовались латынью. Как сказал Людвиг с надменной улыбкой на худом мальчишечьем лице, даже когда объясняли новому студенту, где здесь справляют нужду.
К концу обеда Томас и капитан затеяли жаркий спор о таможенных пошлинах, налогах на торговлю и плате за причалы; постепенно их разговор принял столь горячий характер, что им пришлось выйти на палубу, дабы немного охладить головы. После того как эти громкоголосые господа покинули каюту и юнга начал убирать со стола, мы с Людвигом сидели молча. Он достал книгу, перешел к окну, выходящему на корму, где было больше света, и углубился в чтение. Я машинально теребил куски кожи, мои мысли витали где-то далеко.
Юнкер писал про нож Туфта. Это была правда, я сам видел этот нож. Точно такой же, как нож Юстесена. Странно, но похоже, что этими ножами почти не пользовались. Туфт имел возможность купить себе самый лучший нож, какой можно приобрести за деньги. Зачем ему понадобился именно этот? Нож висел на стене, и создавалось впечатление, что он чем-то важен для его хозяина. Может, ключ к шифру был спрятан в самом ноже?
Нет, это невозможно. Я не видел на ноже Туфта никаких надписей, да и на том, что я купил в доме Юстесена, тоже не было никаких букв, я бы заметил их, когда начал обстругивать ручку.
Тем не менее я вытащил свой нож из ножен и осмотрел его. Дерево я зачистил так, что оно стало гладкое, как детская попка, и промаслил, теперь оно было теплого золотистого цвета. Наточенное лезвие сверкало на осеннем солнце – перед отъездом я наточил его в Хорттене, – на лезвии тоже не было никаких знаков.
Мне нравился этот нож, и я часто пользовался им, потому что теперь ручка стала удобной. А мой старый нож лежал с моими вещами среди носков и платков.
Остров Бастёйен давно скрылся за кормой, и остров Фердерёйен с его маяком уменьшался у нас на глазах. С двойственным чувством я смотрел, как Норвегия скрывается за горизонтом. Может, я в последний раз видел и ее и Хорттен? А Сара? Увижу ли я ее когда-нибудь?
Красная лента свисала с моего парика, я нащупал ее, и мягкая ткань скользнула у меня между пальцами. Она напоминала мне о Саре. Глядя на эту ленту, я всегда буду вспоминать Сару. А что я дал ей взамен, чтобы она всегда помнила обо мне?
Ничего. Несколько слов, вырезанных на дереве. И то одно из них было написано с ошибкой. Лишние буквы придали ему другой смысл. А все потому, что я глупец, неудачник…
– Что это? – спросил Людвиг, увидев у меня в руке куски кожи.
Я встал и протянул их ему. Он с любопытством стал рассматривать ряды букв.
– Что это означает?
– Мы… мы не знаем. – Я взял у него один кусок и сел. Объяснил, что это зашифрованное письмо, которое мы так и не смогли прочитать.
Людвиг заинтересовался, накрутил кожу на пальцы и начал изучать буквы. Он молчал. И, казалось, забыл обо мне.
Я сидел, держа в одной руке нож, в другой – кусок кожи, а мысли мои унеслись далеко и вернулись в Хорттен, к тому каштану и поцелуям, к теплому телу Сары, которое прижималось ко мне, и к слову, которое я вырезал на дереве. САХАРА. Я задумался о том, как части слова, разделившись, соединились в другое, новое слово, которое ничего не означало. Я хотел вырезать совсем не его. Это похоже на шифр, неожиданно подумал я, глядя, как пальцы Людвига перебирают кожаную полоску; я ощупал нож, зажатый у меня в руке, и вдруг все совпало, как в инструменте, в котором все встало на свои места и защелкнулось.
– Господи, помоги! – воскликнул я и чуть не хлопнул себя по лбу. Какой же я идиот!.. – Извините, господин Хольберг, верните мне, пожалуйста, этот кусок кожи. Мне надо срочно найти судового плотника. Думаю, он мне поможет.
Плотник на носу судна обтесывал шест для лебедки. И не счел себя столь занятым, чтобы отказать господину в его просьбе взглянуть на его нож. Он измерил ручку у самого лезвия, в этом месте я срезал меньше всего, и спустился в кубрик за подходящим куском дерева. Вскоре он уже стругал его, измерял и снова стругал.
– Господин хочет, чтобы новая ручка была шестигранной? – спросил он.
Я кивнул и повторил, что грани должны быть одного размера.
– Это можно, – спокойно сказал он.
Когда плотник решил, что ручка готова, я обернул вокруг нее полоску кожи и попросил его подстрогать еще немного. Грани должны соответствовать строчкам. Вскоре ручка была обработана как надо, и шестигранник получился точно такой, какой была прежде ручка моего ножа. Трясущимися руками я начал по спирали оборачивать вокруг нее кожаный лоскут, обороты плотно прилегали друг к другу. Потом, придерживая пальцами оба конца кожи, я прочитал непонятные буквы.
– О, ч-черт! – громко простонал я. Плотник в растерянности смотрел на меня.
– Надо не так. – Людвиг забрал у меня шестигранную ручку и начал разматывать кожаную полоску. – Вы должны сложить ее. Смотрите, как криво она у вас легла.
Сложить вдоль, ну, разумеется! Строчки должны следовать одна за другой. Людвиг Хольберг видел мое волнение, он протянул мне ручку и кожу. Я быстро сложил кожаную полоску в длину и снова начал обертывать ручку по спирали. Еще не закончив, я уже понял, что действую правильно. Я чувствовал, что правильно, что эта кожа как будто уже не раз обертывала эту шестигранную ручку. Буква ложилась к букве, наконец последняя буква заняла свое место, и я прижал кожу пальцем, чтобы она не размоталась, глубоко вздохнул и, поворачивая ручку грань за гранью и медленно выдыхая воздух, начал читать строчку за строчкой:
500риксдалеровжалуетсяубравшемумонархадоеговозвращенияизнорвегии
Людвиг, должно быть, заметил, как я побледнел, когда, поставив буквы на их место, отделил слово от слова и до меня дошло содержание этого сообщения.
– Может, позвать сюда вашего господина? – спросил он, оглядываясь по сторонам в поисках Томаса.
– Что?.. – Буквы мелькали у меня перед глазами. – А-а… да, спасибо… будьте так любезны, – прошептал я, не отрывая глаз от шестигранной ручки.
Через минуту Томас уже был на палубе. Я молча протянул ему ручку и показал, как надо читать. Он поглядел на первую грань, наморщил лоб и быстро прочитал все до конца, потом с трудом глотнул воздух, прочитал все еще раз, опустил руки и уставился на воду, бледный, как сильно напудренная придворная дама.
– О господи, – пробормотал он. – О господи, Петтер, мы должны…
* * *
– Хозяин!
Слышится крик где-то на усадьбе. Никак, Барк бежит со всех ног? На него это не похоже.
Я со вздохом откладываю перо и подхожу к окну.
– Хозяин! – Барк уже в сенях, уже рядом с лестницей. Я поджимаю губы. Не хватает, чтобы я отзывался на его крик. Что за поведение! Пусть поднимется сюда ко мне. Вообще-то я предпочел бы, чтобы он дал мне спокойно дописать мою рукопись, вместо того чтобы прерывать меня криком и шумом.
– Хозяин! Есть судно, которое идет в Норвегию! – Он поднимается по лестнице и тяжело дышит. – Оно покинет причал, как только переменится ветер, а это может случиться в любую минуту.
Я стою у стола и взволнованно смотрю на него.
– Это правда, Барк? Наконец какая-то шхуна идет в Норвегию?
Барк не отвечает, он начинает собирать мою одежду.
Наконец я поеду дальше! Я в растерянности складываю рукопись и собираю письменные принадлежности. После того, как неделю назад утих шторм, я с тоской ждал, когда смогу уехать отсюда. Больше у меня нет никаких дел. Я свел Барка с его будущей женой, убедился, что они любят друг друга, и готов отправиться в дальнейшее путешествие по жизни.
Думаю, была воля Божия на то, чтобы мы сели здесь на мель. Чтобы нам выпало создать историю, противоположную той, что Катрине рассказала однажды вечером за моей дверью, – в нашей истории никто не покинет остров и свою возлюбленную, напротив, приехав сюда, кое-кто найдет свою суженую.
День за днем я просил Барка ходить на пристань и узнавать новости. Я и сам ходил туда несколько раз и тоже спрашивал у шкиперов, не пойдет ли какая-нибудь шхуна на север. И мы оба возвращались домой, не получив желанного ответа. Но сегодня…
Барк спускается вниз с первым саквояжем, и я слышу, что он разговаривает с Катрине. К их голосам примешивается и ворчливый голос торговца Бурума. Я смотрю на старую английскую рукопись, которую он мне дал. Да, он просто подарил мне эту рукопись, хотя я с радостью заплатил бы за нее. Что-то в этой истории задело меня, и я с нетерпением жду, когда без помех, на борту судна, углублюсь в чтение истории этого безумного принца Датского.
